Владимир Полуботко - Гауптвахта

Двор дома офицеров.

Возле самых окон первого этажа Полуботок усердно разгребает сугроб. С высоты сугроба ему хорошо видно содержимое уютного кабинетика, где за столом, уставленным невообразимыми яствами восседает одутловатый полковник и всю эту пропасть жратвы уничтожает один.

В центре натюрморта — гусь, бутылка вина и ананас.

Полуботок толкает в бок Принцева:

— Гляди-ка!

Принцев боязливо заглядывает в окно.

— Вот это да!

— Скорей бы уж завтрак!

А полковник тем временем расправляется с гусем и запивает его вином.

Двор дома офицеров.

Полуботок и Принцев отдыхают в укромном месте. Принцев говорит:

— А ещё я совершил подвиг.

— Ну?

— Да! Прошлым летом — лично я обнаружил лодку, спрятанную в дюнах. В зарослях, недалеко от моря.

— Ну так и что же?

— А то: сделали засаду и поймали их!

— Кого?

— А тех двух эстонцев, которые лодку спрятали. Это были отец и сын. На допросе потом признались: хотели в Швецию драпануть.

— А что — разве в Швецию нельзя?

— Конечно! Ведь там — враги! И ты представляешь: получаю за это поощрительный отпуск с выездом на родину, приезжаю в наш посёлок, иду по улице в парадном мундире — и со значком!

Полуботок говорит почти с ненавистью:

— Простой, незаметный паренёк и вот — стал героем!

— Да! — наивно подтверждает Принцев, улыбаясь каким-то сладостным воспоминаниям и не замечая издёвки.

— А те двое сидят в тюрьме.

— Ну да, сидят.

— А этот новый отпуск ты за что получил?

— А я опять заметил перебежчиков! И тоже — в Швецию хотели переплыть! Там, на островах, все только об этой Швеции почему-то и думают.

Полуботок молча принимается за работу. Принцев смотрит на него, словно бы ожидая чего-то.

— Эй, ты чего? — спрашивает он.

Полуботок останавливает работу, смотрит прямо в глаза Принцеву.

— А ты и впрямь — придурок!

— Почему?

Ответа нет.

Видя, что Полуботок больше не обращает на него внимания, Принцев и сам начинает орудовать лопатою.

Двор дома офицеров.

Тот самый полковник уже покушали, и теперь они вышли во двор после гуся и вина и много чего прочего, и теперь они видят безобразие. Вопиющее.

— Возмутительно! Вы что тут устроили?! Кто вам дал право?!

Работа прекращается. Все молча взирают на офицера КГБ с синими петлицами и синим околышем на фуражке.

— Вы зачем разбрасываете снег?! Немедленно собрать всё это в кучи и очистить двор!

Пожимая плечами, губари равнодушно приступают к выполнению нового приказа.

Столовая гауптвахты.

Арестанты судорожно заглатывают пищу. Хавает и Мордатый — красная рожа, тяжёлые глаза, погоны старшего сержанта сверхсрочной службы, эмблемы автомобильного батальона.

Шёпот:

— Мы тебе припомним эту ночь!

— Всю жизнь помнить будешь, гадюка сверхсрочная!

Мордатый, не поднимая головы, перемалывает мощными челюстями грубую солдатскую пищу.

В дверях столовой появляется Домброва, распространяя вокруг себя всеобщий трепет.

— Ваше время истекает!

Последние заглатывания на бешеной скорости.

— Встать!

Все вскакивают.

— Сейчас у нас будут политзанятия. Через две минуты — чтобы все были в камере номер семь со своими табуретками!

Камера номер семь — самая большая на гауптвахте, если не считать столовой.

В невероятной тесноте там стоят и сидят почти все арестованные всей гауптвахты. Перед ними на мягком стуле восседает Домброва.

— Сегодня у нас по плану — политическая подготовка. Тема нашего занятия: «Классики марксизма-ленинизма об укреплении воинской дисциплины».

Все внимательно внимают.

Домброва продолжает:

— Широко известно, что как Карл Маркс, так и Владимир Ильич Ленин неоднократно указывали в своих бессмертных работах на острую необходимость в условиях нарастающего…

Внезапно голос Домбровы пресекается. Он сильно меняется в лице, словно бы увидев перед собою нечто невероятное.

— Послушайте, ребята: что вы делаете? На что вы тратите свою жизнь? Ведь большинство из вас попало сюда не случайно!

Тёплый, вполне человеческий тон старшего лейтенанта Домбровы, его до неправдоподобия подобревшие глаза — всегда такие страшные! — всё это ошеломляет губарей. В волнении Домброва встаёт с места и говорит уже стоя:

— На что вы настроились? На тюрьмы и камеры — вот на что! О чём вы будете вспоминать, когда состаритесь? О том, что всю жизнь кочевали по тюрьмам! Я не говорю обо всех вас. Но некоторые из вас совершенно бесповоротно избрали себе уже сейчас именно этот путь! Рядовой Вишненко! Рядовой Гонтарев! Рядовой Лисицын! Рядовой Злотников! Ведь вы же самые настоящие бандиты!.. Опомнитесь, ребята. Ведь ещё всё можно изменить!

На него смотрят лица губарей: удивлённые, наглые, забитые, хитрые, злобные. Для многих уже ничего нельзя изменить. Они выбрали свой путь и пойдут по нему до конца.

Злотников криво и многозначительно усмехается. Уж кто-кто, а он-то знает, ради чего он явился в этот мир.

— Занятие окончено! — объявляет Домброва. — Всем разойтись по камерам!

Улица перед домом офицеров.

Арестанты: Полуботок, Бурханов, Кац, Аркадьев и ещё один солдат, которого мы впредь будем именовать Артиллеристом. Все они работают на разгрузке машины под командой некоего штатского с блокнотиком, женщины (по виду буфетчицы) и офицера с озабоченным военно-снабженческим лицом. Тут же и часовой с голубыми погонами и дурацким своим карабином. Грузчик в штатском подаёт из машины ящики, губари подхватывают их и уносят в здание — в дом офицеров.

В ящиках тех — вино и водка. А путь губарей пролегает от машины, через дверь ресторана, мимо швейцара и — СКВОЗЬ ЗАЛ РЕСТОРАНА, где великолепная публика ест и пьёт.

Жадные взгляды губарей то там, то здесь фиксируют:

— борщ,

— салат,

— жаркое,

— две женских ноги в мини-юбке,

— апельсины на вазе,

— женская рука, царственно подносящая сигарету к ярко накрашенным губам и белоснежным зубам,

— суп,

— шоколад,

— женская улыбка…

Миновав роскошный зал, губари попадают сначала в коридор, откуда им видны кухня и раздаточная, и, наконец, оказываются в кладовке.

Обратно, к машине, возвращаются тем же путём, но уже налегке. И всё смотрят, смотрят…

Чужое, далёкое, несбыточное счастье!

Железнодорожная станция.

А тем временем другая группа арестантов — человек двадцать — выгружает из товарных вагонов тюки с табаком. Тюки несут на спинах, сгибаясь от тяжести, но пока ещё особенно не унывая. Активнее почему-то всех вкалывает Злотников — по-ударному.

— Веселей, братва, — орёт Злотников. — Работаем под девизом: «Сила есть — ума не надо!»

И странное дело: все слушаются его.

Кладовка ресторана в доме офицеров.

Эти более счастливые арестанты занимаются трудом не таким обременительным — укладкой ящиков.

В дверях появляется женщина — по виду судомойка. Женщина всплёскивает руками и, чуть не плача, начинает причитать и тараторить на каком-то непонятном языке. Рядовой Бурханов, к которому она обращается, отводит глаза в сторону, страшно смущается и что-то лепечет в ответ, явно оправдываясь в чём-то. Женщина кричит ещё сильнее и удаляется со слезами на глазах.

Все вопросительно смотрят на Бурханова.

— Ну, чего вылупились? — бурчит он. — Это моя мать. Она здесь работает всю жизнь. Ну вот и увидела…

— А на каком это языке вы говорили? — спрашивает Артиллерист.

— На татарском. Мы ведь татары.

— Ругала, значит? — спрашивает Артиллерист.

— И ругала, и жалела.

Полуботок говорит:

— Ну так ты уж как-нибудь успокой мать. Скажи: мол, ничего страшного, бывает, мол…

Появляется мать Бурханова. В руках у неё поднос, а там: гора котлет, хлеб, борщ, картошка и даже бутылка лимонада!

— Кушайте, сыночки, кушайте, — говорит она на чистейшем русском языке. — Небось изголодались на своей губвахте! — Смотрит, как они едят, а потом обращается к сыну: — Горе-то какое! И за что же ты, проклятый, опять десять суток получил?! Да сколько ж это можно? Да когда же это кончится?..

И снова — разгрузка машины, но по всему видать, что это дело уже близится к концу. Наконец из кузова поступает приятное сообщение:

— Принимай последний ящик! Баста!

Коридоры дома офицеров.

Губари топчутся возле окна, не зная, куда деться. Артиллерист неуверенно рассуждает вслух:

— А то, может, вернёмся? Может, нам ещё какую работу дадут?

Кац смеётся:

— Конечно, дадут! Если мы на глаза начальству попадёмся.

Бурханов предлагает: