Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг
– Господин Гаманн? Что происходит? Русские? – испуганно спросил этот штафирка. Узнал, конечно, не далее как три дня тому назад он же вставил в верхнюю челюсть два золотых зуба. Коронки на обломанные осколками корни.
– Хуже. Чехи восстали. Район в опасности, потому господин врач, – немедленно собирайтесь, я за вами.
– Да, да, конечно, мы же не закончили с вашей верхней челюстью, там много работы… Но куда же мы пойдем? – забормотал стоматолог.
– Для своих ценных специалистов есть место в укрепленных зданиях. Этот мятеж мы подавим, как только подойдут фронтовые части, они в паре часов хода. Но вы сами слышите, стрельба совсем рядом. За это время чехи выпустят кишки и вышибут мозги всем немцам, что подвернутся им под руку. Потому берите, что поценнее – и марш за мной, – безапелляционно приказал Гаманн, поглядывая на улицу в окошко.
– А супруга? Я могу забрать супругу? – умоляюще уставился зубодер.
– Конечно! Только быстрее! Времени у нас нет, не хочется получить пулю в спину от какой-то чешской голытьбы!
– Но кабинет! Ведь они же разгромят кабинет! У меня такое оборудование! – возопил трагическим шепотом врач.
– Если они его разгромят, заодно угробив и вас обоих – это будет лучше? – ледяным тоном поставил его на место Гаманн.
Этот довод оказался убедительным. Супруги собрались быстро, так что Гаманн даже от души похвалил их. Шаттерхенд стерег выход, держа пистолет наготове.
– Там тихо? – спросил гауптштурмфюрер и поморщился – пальба отчетливо разгоралась. Глупый вопрос, нехорошо. Но одноногий понял правильно, приоткрыл дверь, аккуратно огляделся, чуть высунувшись, как положено в уличном бою.
– Мелькают на перекрестке. Если выйдем сейчас – проскочим.
– Идемте, – кивнул перепуганным супругам Гаманн, пропуская их вперед. Те суетливо кинулись на лестницу, и эсэсман аккуратно и быстро – все-таки они тоже немцы – выстрелил мужу и жене в затылки. Трупы с глухим стуком упали на ступеньки, поползли вниз ватными куклами непривычного размера. Шаттерхенд если и удивился – то несильно. Поглядел вопросительно.
– Бери его саквояж и пошли, – велел одноглазый, снимая с женского трупа сумку, великоватую для обычного ридикюля. Пнул ногой чемодан, тот явно набит тряпьем.
– Слишком тяжелый! – удивился одноногий, ухватившись за докторский тючок.
– Некогда разговаривать, выдвигаемся!
Добрались до жилья Гаманна без осложнений. Поглядели добычу. Женские украшения с неплохими камешками, разнобойные, но, безусловно, ценные, а в саквояже кроме золотишка в россыпи даже два тяжеленных, несмотря на маленькие размеры, желтых слитка, явно золото тоже. Увидел на них клеймо с двуглавым орлом – подумал, что австрийское, но надпись на русском. Потом два свертка с золотыми монетами – эти точно царские с бородатым профилем. Валюта, доллары, франки… Не зря прислушивался там, услышал звяк дверцы сейфа и утвердился в решении. Получилось удачно.
– Это уже неплохо для отхода, – оценил весело Шаттерхенд.
– Да. Сегодня останешься у меня, район этот защищен куда лучше, да и случись что – дежурить проще. Как и обороняться. Завтра будет ясно, что делать дальше.
Утром в канцелярии было суетно. Информация была путаная и противоречивая. Для себя Гаманн сделал простой вывод – все стало еще хуже. Русская дивизия СС, которая получила от красных по зубам, бросила фронт и теперь решила помочь буйным чехам, напав на своих же братьев из СС. Впрочем, раз предатель – и второй раз предаст. Шито белыми нитками – они помогают чехам освободить от слабого гарнизона город, отдают его на блюдечке американцам. Получают за это пропуск в благословенный американский плен, отмежевавшись от остальных СС. Черт их дери, может и получиться. Не утерпел, как выдалась минутка, добрался до канцелярской одноногой крысы, спросил его, что тот скажет. Как американец.
Шаттерхенд похлопал рыжими телячьими ресницами, потом осклабился и вынес вердикт:
– Толковали, было дело, что Прага – в советской зоне оккупации будет.
Гаманн кивнул. Попали в начале этого года английские документы с разгранлиниями аккуратно в немецкие руки, об этом говорили совершенно открыто.
– И что?
– Опять же ставлю на то, что мои компатриоты не станут из-за местного пива портить отношения с русскими. Тем более – в Мюнхене пиво куда лучше, а Мюнхен под компатриотов идет. Мы, немцы, сейчас разменная монета, а уж эти русские предатели… Да еще и нас они предали. Гнилой товар, да и Прагу им не отбить. Слабы они в бою.
– Да, восстание шансов не имеет, даже с этими русскими как бы эсэсовцами… Набрали всякой дряни в наши войска, какой только твари не найдется, – позволил себе Гаманн оголтелую критику руководства. Впрочем, редкий эсэсман был доволен тем, что вместе с ним служит всякая низкосортная сволочь самых ублюдочных кровей, даже украинцы и русские.
– К слову, чифтен, сейчас уже никто не помнит толком, что перед войной немцы приехали со всего мира. Я нашел в документах погибших в последней бомбежке такое удостоверение – одноногий показал невзрачную серую книжечку.
Одним глазом внимательно бывший танкист осмотрел эту книжечку, вчитался, удивленно покачал головой.
– Это партийный билет коммуниста из США? – спросил, чтобы быть уверенным.
– Точно так, чифтен. Боюсь только, что это можно гордо показывать только русским. И еще – надо бы нам сделать свои фотографии, штуки четыре, есть у меня мастер, который их вклеит куда угодно. Но при условии, что мы его с собой возьмем.
– Это да, твоим, как ты говоришь, компатриотам лучше такой партбилет не показывать. Татуировка у тебя есть?
– Не, чифтен, я ее решил не делать. А если мы встретимся с американцами… Тут только на болтовне выезжать можно. Они, к слову, знают, что много немцев хорошо говорят по-английски, потому задают вопросики с заковырками, спрашивая на жаргоне или о таких вещах, которые любой американец понимает. Рассказывал один человечек, ему сдуру пленный джи-ай много чего вывалил по простоте своей.
– И какие вопросы? – задумчиво спросил Гаманн. Он и сам решил, что вдвоем выбираться слишком рискованно, одна случайность – и все. Раз чехи взбунтовались, то парой убегать очень опасно, встретишь патруль чешских наци – и все, капут.
– Например, спрашивают: «Кто такой Голос?» Любой американец знает, что так зовут Френка Синатру. А немец – нет, конечно.
