Аптечка номер 4 - Булат Альфредович Ханов
Я не смел поднять голову.
Раздалось шуршание, и передо мной возник ржаной сухарь.
Я согласился на мировую.
Зуд не давал усидеть на месте. Я отмерял шаги по перрону и уже не мог разобрать, отчего меня трясет. То ли мерзло тело, то ли дрожь продолжалась с той минуты, когда я запихал ярмарочное масло в проклятого психа, грозившего донести на нас.
Взор застилала пленка. Галька на моих глазах превращалась в камушки, устилавшие дно озера, к берегу которого я забрел бессонной ночью. Гипнотически холодная вода морщилась поверх камушков.
Моего плеча коснулись.
— Отойди от края.
Я послушался. Больше по инерции, чем из осторожности.
Сколько себя помню, всегда злило выражение «посадить на бутылку». Ха-ха, чувака на бутылку посадили, потому что родину не любит, как смешно. Так-то мы якобы за закон, но если закон не работает, ответственным патриотам позволительно сажать предателей на бутылку. Или хвататься за кувалду. Тем, кто много и не по делу болтает, полезно посидеть на бутылке. И прочее, и прочее.
Теперь я сам затолкал бутылку в глотку за то, что кто-то много и не по делу болтал. Двадцать пятая казнь, неофициальная.
Я вернулся на скамейку и накрылся курткой.
— Казалось, что к давлению я привыкла, — произнесла Зарема. — Папу убила система, айтишников судили за профсоюз, на работу не брали. По логике, такие события должны готовить ко всему. Как бы не так. Хочется упасть и разрыдаться. И никогда не вставать.
— Учись с этим жить, — уколол я.
Зарема достала наушники и плеер и углубилась в себя. Я накинул куртку на голову и попробовал задремать.
Не получилось. Мозг слишком утомился, чтобы, с одной стороны, отогнать скопом налетевшие мысли и, с другой, сосредоточиться на какой-нибудь из них.
В ушах эхом звучали обрывки вечерних фраз. Коллектив прихожан набрали, пожалуйте в мои покои, скромные какие и порядочные, конфеты вразвес. Даже мертвый, Валентин фонтанировал в моей голове.
Я обхватывал ее, тер виски, взбивал волосы, качался. Качался, качался, качался. Чем острее ощущалась потребность заснуть, тем дальше меня уводило от сна.
Ночная прохлада все отчетливей возвещала о грядущей осени.
Я дотронулся до Заремы. Она вытащила один наушник и вопросительно посмотрела на меня.
— Расскажи что-нибудь. Пожалуйста.
— Сказку, что ли?
— Я не против.
— Не знаю интересных сказок. Может, анекдот?
— Что угодно.
— Не хочу анекдоты. Давай лучше про папу.
Помимо своей воли я усмехнулся.
— Пускай про него.
— Это история из детства. О психической травме.
— Люблю истории из детства.
Зарема сделала демонстративно серьезное лицо.
— Папа был фрик. Не такой, конечно, как Валентин, но тоже давал жару. Например, запрещал смотреть капитал-шоу «Поле чудес». Якобы оно воспитывало извращенный вкус.
— Разве не воспитывало?
— Иногда тайком мне удавалось посмотреть один тур или даже целую передачу. Как видишь, алчной негодяйкой не выросла. И кроссворды не полюбила. Пронесло.
— Бог миловал.
— В третьем классе у меня часто болел живот. Это потом я узнала, что школа сменила поставщика для столовой. А тогда о причинах мало задумывалась. Болит — и все тут. Медсестра школьная кормила меня активированным углем. Однажды я пожаловалась папе. А он решил, что я хитрю. И повел меня на ФГДС.
По длинной паузе и по пристальному взгляду я понял, что от меня требуется реакция.
— И что? — спросил я.
— Как «что»? Ты много родителей знаешь, которые ведут третьеклассников к эндоскописту?
— Как минимум это информативная диагностика. Что она, кстати, показала?
Зарема махнула рукой.
— Она показала, что глупо рассчитывать на папину помощь. Потому что вредно таскать детей на пыточные процедуры. Это как если бы я на просьбу рассказать что-нибудь скинула бы ссылку на сборник народных сказок. Или на учебник по психологии.
Похоже, я ляпнул лишку. Не впервой.
Зарема вздохнула и подняла черный пакет. От одной мысли о его содержимом меня начинало трясти.
— Придумаю, как избавиться от этого. Диктофон не забыл?
Я молча протянул старый гаджет.
Моя спутница спустилась с платформы в перелесок и исчезла за деревьями.
Изрядно замерзший, я опять принялся вышагивать по перрону.
Всего за день осторожный тип превратился в злостного преступника. И не то чтобы я рисковал. Не то чтобы нарывался. По шкале авантюризма от одного до десяти, где один — покупка просроченного майонеза, а десять — вступление в ЧВК с целью накопить на беззаботную старость, автостоп с незнакомой девушкой едва дотягивал до четверочки. Скромное развлечение с легким романтическим привкусом.
И чем оно обернулась? Вчера — обычный студент. Сегодня — беглец, вор и убийца. Садист, ко всему прочему.
Идеальный кандидат для показательной расправы. Связался с активисткой-рецидивисткой, бросил родной университет ради страны НАТО, убил уважаемого человека.
Вместе с чувством вины меня терзали сомнения, действительно ли мы добили Валентина. Выбитые зубы, раскуроченное небо, сотряс — есть множество примеров, когда выживали и с более тяжелыми травмами. Легко представить, как Валентин приходит в сознание и вопит о помощи.
Бутылка, уродливо торчащая из пасти, развеивала опасения — и не развеивала.
Напрашивался вариант сгонять обратно в дом и убедиться в том, что я параноик. Самый разумный и самый немыслимый вариант. Проще в полицию пойти с повинной или на рельсы броситься, лишь бы не открывать крышку и не заглядывать в подвал.
Спасибо судьбе, генам и Вселенной: я, похоже, не из тех, кого тянет на место преступления.
Что точно ожидало впереди, так это кошмары. Однотипные, с повторами, как противная реклама. Недобитая жертва преследует, оживает после ударов, смеется в лицо, харкает кровью.
И хорошо, если только в кошмарах.
В горле запершило. Я поймал себя на мысли, что боюсь сглатывать слюну, дабы не раздражать горло.
Наверное, все-таки орал во всю глотку, когда бил по бутылке.
Зарема вернулась без пакета и полезла в рюкзак за влажными салфетками, чтобы вытереть руки.
— Слава стихийным свалкам, — сказала она. — Наткнулась на такую. Постаралась перемешать старый мусор и наш.
— Футболку мою тоже выбросила? С кровью?
— Запихала как можно дальше, под рваный матрас и какие-то гнилые корки. Сырость там что надо. Это лучше, чем везти улику с собой в электричке.
Звучало так же разумно, как и тревожно.
—
