Аптечка номер 4 - Булат Альфредович Ханов
Как долго кричал Валентин? Насколько громко? Как скоро сюда ворвутся односельчане?
Вернувшись с телефоном, Зарема включила фонарик и отворила крышку погреба.
— Нужна твоя помощь.
Моя спутница — соратница, сообщница, соучастница — взяла Валентина за кисти и, подняв их, кивком указала на ноги.
Я понял без слов.
Мы доволокли тело до погреба и столкнули его, как мешок, в тесное пространство с полками и банками.
Если бы я увидел гору из трупов, скелетов, детских игрушек, мобильных телефонов, чего-то такого, клянусь, мне бы полегчало. Но ничего такого Валентин в погребе не держал.
Когда ненавистное отверстие наконец закрыли и спрятали под паласной дорожкой, повисла пауза.
— Я видела в сенях веник. Сейчас смету с пола всю эту дрянь, а ты пока верни на место стол и поправь лавки.
— Лайки? — переспросил я. — Какие лайки?
Зарема потрепала меня по щекам, точно вбивая крем.
— Соображай быстрее, пожалуйста. Это жизненно важно. Пока я прибираюсь, верни на место стол и поставь ровно лавки.
Я кивнул.
Исполнив поручение, я таращился на то, как деловито Зарема сметает в центр кухни осколки, картофелины, огурцы, солонки, волосы. Вся эта куча методично перекочевала в большой черный пакет.
— Диктофон умеешь разбирать?
— Нет, — признался я.
— И я нет.
Я попробовал. Удалось вынуть батарейки, но снять заднюю панель и добраться до начинки не получилось.
— Бери с собой. Сломаем по пути.
Зарема ушла из кухни, чтобы сменить одежду, и вернулась с оливковой блузкой и телевизионным пультом в руках. Эти предметы тоже исчезли в пакете.
— Твоя очередь.
Я избавился от окровавленной футболки и надел другую.
Намылив губку гелем для мытья посуды, моя со-участница оттерла с пола кровь. За кровью последовали возможные отпечатки пальцев — на мисках, на лавках, на столе.
— Завтра воскресенье, поэтому на работе Валентина Владимировича не хватятся как минимум день. Это приличная фора, при условии, что мы покинем область.
Зарема рассуждала пугающе здраво. Сколько раз до этого она заметала следы? И не избавится ли она от меня, если решит, что я соображаю медленно и создаю ей проблемы?
— С сельчанами сложнее. Надеюсь, что мое впечатление верно, и он был одиноким, замкнутым и странным. И репутацию имел такую же. Если так, соседи не кинулись по первым же крикам звонить в полицию. Кто знает, как Валентин Владимирович развлекается в субботний вечер. Может, напивается и орет на чертей в своей голове.
С каждым словом Зарема говорила все менее и менее уверенно. Скорлупа здравомыслия трещала.
— В любом случае надо бежать сверкая пятками, — подытожила Зарема. — Чем скорее, тем лучше. Станция рядом.
Мы вернулись в комнату и, стараясь не касаться хозяйских вещей, наспех собрались.
— Ты как? — справилась Зарема. — Готов к марш-броску?
— Готов.
— Силы есть? По шкале от одного до десяти.
— Четыре.
Из спальни я выходил последним. Приоткрытая дверь в комнату Валентина остановила меня. Вопреки всем разумным сигналам.
— Догоню тебя, — сказал я вслед Зареме.
На улице нас, конечно, никто не караулил. Ника-ких сельчан с ружьями. Ни мстительных, ни сознательных.
Редкие огни горели в окнах. Наблюдает кто-то или нет из-за занавесок, оставалось только гадать.
7
Тело пылало, как будто его подключили к розетке. Хотелось бежать до потери сознания, чтобы накачать его усталостью, чтобы конечности одеревенели от перегрузки и прекратили проводить ток.
Рюкзак ничего не весил. Мы проскочили сквозь перелесок и обнаружили хрупкий сосудик цивилизации, о котором говорил Валентин.
Оставаясь в тени деревьев, Зарема с минуту высматривала камеры на станции.
— Вроде чисто.
— Вроде?
Зарема включила смартфон и поводила объективом по темноте, время от времени задерживая руку в воздухе.
— Это специальное приложение. Типа сканера. Показывает, что камер нет.
Я вздохнул и сделал шаг навстречу станции.
Пустой перрон встречал унылым равнодушием. Стальные арки, на которые крепились провода, анфиладой уходили за горизонт. От гальки, рассыпанной вдоль железнодорожных путей, рябило в глазах.
Зарема схватила меня за шиворот и оттащила от края платформы.
— Так шатаешься, что смотреть страшно. Отойди от рельсов.
Мы сели на металлическую скамейку под навесом. Зарема полезла в телефон и сообщила, что электричка приедет в шесть утра.
— Класс, — сказал я. — Отличное путешествие.
— Могло быть и хуже.
— Однозначно. Представь, мы бы пришли сюда, а на скамейке бомжарик спит. Неловко бы получилось.
— Не смешно.
— Еще как смешно. Как думаешь, хватило бы у меня духу и его замочить? Нашел бы бутылку в мусорке и пощекотал бы ему гланды. Или кадык бы вырезал. Подходит кондуктор в вагоне, так и так, мол, билетики предъявляем. А я ему — хоп, адамово яблочко под нос сую. И больше никаких вопросов.
Зарема отодвинулась от меня. Она вытащила из рюкзака ржаной сухарь и банку с острым соусом.
— Сейчас эта невозмутимая женщина будет с аппетитом есть, — сымитировал я интонацию спортивного комментатора.
Зарема молча окунула сухарь в соус и отгрызла краешек.
— Она жмурится. Чувствуется острота. Нужна краткая передышка, нужен добор воздуха. Наша героиня медленно пережевывает, пережевывает, пережевывает — и героически проглатывает огненную хлебно-перечную смесь. Прекрасный момент.
Делая вид, что ничего не слышит, Зарема покончила с сухарем.
— На твоем месте я бы тоже поела. Поделиться с тобой?
У меня вырвался смешок.
— А картошечки не предложишь? Я картошечку люблю.
— Как знаешь. Если упадешь без калорий, на своем горбу не понесу.
— С маслом люблю картошечку. С ярмарочным маслицем.
Я сократил дистанцию.
— Ты такая заботливая, аж слезы наворачиваются. Ладно, считай, что уговорила на острую пищу.
С этими словами я притянул Зарему к себе и прильнул к ее губам. Полные ярости глаза оказались перед моими. В следующую секунду меня скривило от удара в живот.
— Еще раз такое вытворишь — в больничку поедешь. Понял?
Не поднимая глаз, я кивнул.
— Я никогда не убивала и даже близко не представляю, что ты переживаешь. Психолога из себя строить не буду. У меня только одна просьба: не корми своего монстра и не спускай его с поводка порезвиться. Это опасно для обоих.
Зарема примолкла. Когда я подумал, что наставления закончились, она продолжила:
— Ты поступил жестоко,
