Под звездою Москвы - Иван Фёдорович Попов
Когда пришла весна, отец уговорил Матье поехать в Бэнш поискать себе невесту. Матье готов был отказаться в первую минуту. Но отчего бы не встряхнуться и не поехать?
По средневековому обычаю, маленький валонский городок Бэнш в праздник «духова дня» встречал приезжих женихов, с почетом и радушием. На вокзал к приходу утренних поездов высылался оркестр; мэр держал приветственную речь; на площади расставлялись столы с угощениями; к вечеру зажигали иллюминацию и начинались танцы и игры.
Матье поехал, но по своей всегдашней строптивости он решил все-таки показать, как он насмешливо относится к средневековому пережитку: с собой он пригласил женатого приятеля: «Никто же там не спрашивает, женат ли ты; а отчего бы тебе не выпить и не закусить за счет богоспасаемого города Бэнш и не потанцовать с хорошенькой валонкой?»
Там, в Бэнше, в этот вечер Матье встретил круглую сироту, Марию. Встретил и полюбил. Полюбил так сильно и так безраздельно, как может полюбить в нетронутой сердечной чистоте однолюб, еще никогда никому не даривший своей любви. И Мария полюбила Матье. «Ты тоже у меня моя первая любовь», — часто повторяла она ему.
Быстро состоялась помолвка. Матье был счастлив. Через каждые три дня он ездил в Бэнш навещать невесту. Матье снова сделался замкнутым, очевидно, от избытка глубоких ощущений.
В сентябре была назначена свадьба. Ее справляли в родном городе Матье. Замечено было на лице невесты облачко тревоги и печали.
В брачную ночь Матье бежал от своей жены и, ни с кем не простившись, уехал из города один.
На вокзале он просил сторожа передать отцу записку. В записке Матье писал: «Я не знаю, куда я еду, и не знаю, когда вернусь. Но если б даже я никогда и не вернулся, заботьтесь всегда о Марике, как о родной дочери, и жалейте ее. Она очень несчастна. И всегда помните, как она мне дорога и кто она мне». Затем была приписка, — Матье просил отца отдать сторожу два франка, которые Матье у него занял, чтоб купить билет до Гента.
Сторож рассказал, что Матье был в свадебном фраке, без шляпы, правая нога была обута в левый ботинок, а на левую надет был правый.
В Генте сказали отцу, что Матье видели уже в матросской одежде и что он отплыл на барже по каналу к морю. Ни в Брюгге, ни в Антверпене не нашлось следов Матье.
Решено было в семье, что Матье погрузился на корабль и бежал в бельгийское Конго. Но почему бежал? Этого никто не знал. А Марике на расспросы отвечала только слезами.
Люди стали обвинять в исчезновении Матье, конечно, Марике. Уверяли, будто в брачную ночь Матье узнал, что сберег свою юношескую чистоту для девушки, которая до брака познала мужчину. Кто мог это доказать?
Отец Матье не верил сплетням. Но Марике чувствовала, как тяжело свекру и какие сомнения его мучают. Она хотела уйти из дома ван-Экенов. Свекор не отпустил ее, уважая последний наказ своего сына.
Время шло; от Матье не было известий.
Город долгое время преследовал Марике насмешками и презрением. Тем больше она ценила благородное доверие к ней свекра, почтительное уважение деверя Альберта и дружбу тетки Луизы.
Однажды Марике призналась Луизе, что в прошлую войну, в семнадцатом году, когда ей только что исполнилось четырнадцать лет, она была изнасилована немецким офицером, убившим при допросе в комендатуре ее мать и отца. Она рассказала, что в брачную ночь она просила Матье застрелить ее и что Матье рыдал, а затем, не сказавши ничего, бежал.
— За что же ты, безвинная, должна нести всю жизнь этот крест и страдать, и стыдиться… и бояться людей… Да и он, твой Матье… он никогда этого не забудет… так и останется на всю жизнь неутешный… ван-Экены… это — такие души… в них всякий след навеки… и память у них долгая на все… такой они народ… бельгийцы… — сказала тетка Луиза.
Марике все больше ожесточалась против своего горького одинокого настоящего и становилась все больше равнодушной к своему будущему, которое ей представлялось темным и безрадостным. Ей отрадно было только то далекое ее прошлое, когда она не знала опозорившего ее несчастья. Как короткое мгновенье, вспоминалось ей счастье первых дней ее любви к Матье. Но рядом с этим счастьем стояла черная ужасная тень. Она постоянно ощущала на себе оскорбительное для всего ее существа несмываемое пятно. И она все ждала, что все увидят это пятно и узнают о нем.
Спустя девять месяцев после бегства Матье, Марике родила сына, «светлоокого херувима», унаследовавшего от отца и матери все лучшее, чем их одарила природа. От отца ребенок взял умные, бездонные и ласковые глаза, от матери — печальную улыбку, светлый лоб и неясный овал лица.
Мальчика назвали по деду — Ренэ. При рождении внука дед был потрясен одновременно и счастьем, и тем, что сына нет при таком событии. Он хотел дать знать Матье, но никто не мог указать, где Матье. Годы шли; старик грустил. Он умер внезапно, от паралича сердца, сидя перед кроваткой внука и любуясь им.
Марике полюбила своего ребенка всепоглощающей любовью. Казалось, к ней с сыном вернулась жизнь. Но ее пугало будущее; она боялась и ждала, что судьба не пощадит сына, как не пощадила ее самое. Любовь к ребенку не приблизила ее к жизни, а отдалила. Но она ощущала, что в глубине ее существа есть скрытый источник сил и этот источник когда-нибудь пробьется наружу. Ненависть против зла в ней была так сильна, что заставляла ее бледнеть и дрожать, когда она видела, как обижают тех, кто не может защитить себя. Но эта ненависть была в ней беспредметной.
Местная газетка, в которой было напечатано извещение о смерти старика ван-Экена, дошла до Матье в далекие края, где он скитался.
Вскоре на имя Альберта было получено письмо от Матье из Калифорнии. Матье просил сообщить подробности о кончине отца и сказать, жива ли Марике.
Ответ Альберта застал Матье в тот момент, когда он собирался уезжать из Калифорнии; но не на родину, — его потянуло странствовать по свету.
Три года Матье проработал в шахтах забойщиком. Он много перенес, много видел лишений, много узнал, много повидал разных людей со всех концов земного шара. После работы он избегал оставаться один; вечерами он просиживал в «солуне» за стаканом грога или коктейля, никогда никому ничего не рассказывая о себе, но всегда
