Опрос с ответственностью - Виктор Анатольевич Коробов
Прошли сентябрь и октябрь, Миллер меня не вызывал. Зато случился у меня разговор с учениками. Я уже заканчивал проверку мини-контрольной по физике (кстати, не сложно, по паре минут на тетрадь), когда в учительскую заглянул Ян Войтанишек, один из старшеклассников. Кроме меня все учителя уже ушли, они домой торопятся, а я нет. За ним ещё двое вошли.
— Учитель, вы вот из самой Москвы. А можно у вас спросить не по учёбе, а о жизни?
— Не из Москвы, из Костино, но это рядом с Москвой. А учился я в Москве, но это уже давно. Только давайте не здесь, выйдем, скажем, в коридор. Чтобы уж совсем понятно было, что я не как учитель вас учу, а просто мы разговариваем.
Оказалось, что в коридоре ещё девять учеников ждали, в том числе две девочки Всего, значит, двенадцать.
— Вы нам скажите, а мы никому не расскажем. Верно? Вот мы русские. Ну, или белорусы. Мы должны быть за русских, за СССР?
— Что значит быть за СССР? Вот есть такая игра, футбол.
— Знаем, знаем!
— Так вот: 22 человека играют, а остальные, несколько тысяч, иногда и 50 тысяч, смотрят. И вот одни из этих зрителей, скажем, за Спартак, другие — за Динамо. Вот только то, что происходит на поле, от зрителей зависит мало.
— Мы должны что-то делать?
— Видите ли… Я думаю, что вы, что я, сейчас мало что можем сделать. Даже будь у нас оружие и пойди мы воевать. Обученные солдаты таких, как мы, перебьют, и потеряют меньше одного за десяток неумех. Но у нас и оружия нет, а если попробовать его раздобыть, так донесут сразу. Немцы — это не царское правительство, цацкаться не будут. Повесят, да и всё.
— Для детей главное — это учиться. Так нам все говорят. Но мы уже не дети.
— Это верно. Ещё и война только начинается, успеете повзрослеть. Многие и погибнуть успеют. А учиться… Ну, это полезно. Мало кто откажется стать, скажем, сильнее. Девушки — стать красивее. Учась, вы не то, чтобы умнее станете, но знания — это тоже преимущество. Только вот времена сейчас такие… Очень суровые. Поэтому учёба — не главное сейчас. Есть две важнейшие задачи. Ну, я так думаю. Самое главное — это не запачкаться. Никого не убить и не предать. Отцов вы не должны учить, они сами за себя решают, а вот свою честь и чистую совесть берегите. Ну и вторая задача — выжить, живыми остаться. Но не любой ценой. Чистая совесть дороже жизни. Многие сейчас на всё пойдут, лебезить будут, своих убивать, предавать кого угодно, лишь бы хозяевам угодить. Или от страха. Я вот надеюсь, что предпочту смерть такой грязи. Но, может быть, и не выдержу. Я не герой.
— Почему вы сказали, что война долго продлится? Ведь немцы скоро возьмут Москву. Ну, пусть даже через месяц. Сюда придут англичане?
— Ха-ха-ха. Англичане не придут. Они хитренькие, и умирать за нас не станут. Русские придут. Москву немцы в хорошую погоду не взяли, а уж теперь… Я очень удивлюсь, если у них получится. Им сейчас не позавидуешь — наступали, наступали, а войну уже почти проиграли. Победить не могут, а затягивать им нельзя. Ресурсов у Германии мало, а Англия и США — ну, когда-то вмешаются, чтобы ограбить немцев, которых русские разгромят.
— Значит, вы думаете, что коммунисты вернутся?
— Ну, будущее никто не знает, кроме Бога. Но, думаю, да, вернутся. Только не скоро. Раньше лета 1944 вряд ли успеют. Только вы рано радуетесь. Ну, вернутся. Призовут вас в армию. Вы как раз вырастите. А про необученных бойцов я уже говорил.
— Так нас сначала обучат.
— Дай-то Бог. Ещё немцы могут вас в Германию угнать, на работы. Своих всех на фронт, а работать кому? Хорошего там мало, в Германии. Но хоть живы останетесь.
— Вы говорите как обыватель! — это Альбина, моя ученица. Её папа и в СССР был ответственным работником, и сейчас в комендатуре на хорошей должности.
— Да. Я, по сути, и есть обыватель. Идти бить немцев? Был бы я помоложе и будь сейчас дома, под Москвой, это было бы правильно. Меня бы призвали, и я бы честно воевал. А тут… Я хочу честно жить. Мне главное — не оскотиниться, уж лучше умереть. И так мне немного уже осталось. Да, я не иду в лес, в партизаны, и вам не советую. Может быть, что-то изменится, начнут немцы нас убивать. А пока что… Остаться живыми — это не предательство. Вы ещё пригодитесь стране после войны. Молодёжи мало останется, особенно парней. В общем, пока не стоит выбор: или стань предателем, или бери оружие, даже без особых шансов на успех, я бы не спешил высовываться.
— Странно. Вас считают коммунистом, а вы… Или вы так говорите, потому что нам не доверяете?
— Нет, я и в самом деле так думаю. Коммунист? Если честный человек, то обязательно коммунист? Может, я верующий, православный христианин. Может, и в церковь начну ходить. В общем, кто захочет какую-нибудь мерзость сделать, вспомните, что русские придут. И сюда, и в Берлин. Некуда будет убежать. А умирать не торопитесь. Итак вам трудно будет выжить.
Вот так я воспитываю местных подростков.
24-го декабря, у католиков Рождество. Кажется, и у всяких там лютеран и кто там ещё есть. Вечером ко мне зашёл тот же полицай Панас, и пригласил к Миллеру. Не на квартиру, а в комендатуру. Впрочем, у Миллера там есть диван, можно и заночевать.
Разговор на этот раз не получился. Клаус сразу выставил бутылку шнапса, предложил и мне. Я отказался, а вот он сразу же выдул залпом целый стакан. Те, кто думает, что немцы так не могут, плохо их знают. Да, такой традиции у них нет, но они могут. Просто желание напиться до свинского состояния чаще посещает русских, а немцы предпочитают культурно посидеть. Но сейчас Клаус явно хотел напиться, что ему и удалось. После первой бутылки он ещё держался, и даже пытался говорить:
— Рождество. Москву мы не взяли. Хуже того, русские… — он вдруг начал сильно икать, — Русские…
И Клаус попытался ещё стакан шнапса хлопнуть, уже из второй бутылки, но одолел его не полностью. Речь его
