Игорь Акимов - Дот
Тимофей их так и не увидал. Он с Чапой только начал спускаться — и тут в коридоре рвануло. Взрывная волна отлепила Тимофея от стены. Пытаясь удержаться, он протиснулся сквозь воздушный поток, зацепился за перила. Винтовку все-таки выронил, она загремела по ступеням. Чапу отбросило на площадку, он сразу вскочил. «Живой?» — спросил Тимофей. Чапа что-то промычал в ответ; пока не мог говорить.
Тимофей спустился в коридор, подобрал винтовку; подошел к провалу. Взрыв разворотил дом по всей высоте. Рухнула внутренняя стена, рухнули полы залы и мансарды. На дне провала, в отблесках первого огня, в мешанине строительного мусора он разглядел фрагменты дубового стола и стульев, и обе кровати с мансарды — разумеется, они были на верху кучи. Тело только одно, да и то — не внизу, а здесь же: боевик лежал, запрокинувшись, в проломе противоположной стены коридора. Впечатление было такое, что именно этим телом проломило стену, хотя, конечно, это было не так.
Вверху ударил выстрел; значит — кто-то жив. Не кто-то, а Залогин, — тут же внес поправку Тимофей. Во-первых, почувствовал, что это Гера, а во-вторых — не нужно быть шибко умным, чтобы понять, что боевики на крыше конюшни эмоционально среагировали на взрыв, может быть даже и вскочили, и Гера начал с ними разбираться.
Еще один выстрел, приглушенный стенами, ударил где-то рядом. Из открытой двери за провалом вышел Ромка, сделал Тимофею знак (вернее, только начал это движение, но Тимофей сообразил его смысл), мол, все в порядке, но вдруг повернулся — и стремительно выстрелил от пояса дважды в дверь напротив. Затем эту дверь приоткрыл. На пол рухнуло тело.
С Тимофеевой стороны провала было три двери, но вряд ли имело смысл в них заглядывать. Если бы кто-нибудь в тех комнатах находился — он бы уже выскочил.
Огонь, вылизывая обои на стенах и потолке, неторопливо расползался по коридору.
Тимофей вернулся к лестнице, заглянул в глаза Чапы. «У тебя не контузия?» — «В головi гуде, але ж цiла…» — «Не отставай…» С удовлетворением послушал частую пальбу с мансарды (две винтовки бьют!) и зашагал вниз. Дверь в кухню была открыта. Девушка сидела на лавке, вцепившись в нее намертво. Вот подняла голову, увидала Тимофея… Тимофей шагнул в кухню — и вдруг — стремительно передергивая затвор — послал три пули в занавеску над лежанкой. Оттуда послышался какой-то нутряной звук, и затем, срывая занавеску, с лежанки свалился мертвый полковник.
— Я еще вчера хотел это сделать, — сказал Тимофей через плечо Чапе, подошел к полковнику и вынул из его руки пистолет. — Обыщи барышню.
— Та вы шо, товарышу командыр!..
— Делай что велено.
Снаружи еще стучали винтовочные выстрелы и коротко пофыркивал МГ, однако напряжение уже отпустило Тимофея: дело сделано.
Чапа подошел к девушке, оглядел ее. Он не знал, как подступиться, и сказал «Поднiмiсь…» Девушка не шелохнулась. «Ладно, — сказал Чапа, — хай будэ так…» Карабин ему мешал, Чапа хотел его отставить, но передумал, и стал обыскивать одной рукой. Легонько похлопал девушку с боков по душегрейке; осмелев, стал ее ощупывать. «Да ты под душегрейку загляни! — засмеялся Тимофей. — И за пазуху…» Чапа глянул на него с упреком, но послушался; теперь его рука не пропускала ничего, а по его спине ощущалось нарастающее напряжение. Он уже заканчивал обыск — и вдруг выпрямился и повернул изумленное лицо к Тимофею. У него в руке был револьвер.
— Вот дура! — в сердцах сказал Тимофей. — Оно тебе надо? Сиди здесь тихо, пока пальба не прекратится. Только не сгори.
В передней было полутемно; обе вешалки валялись на полу поперек прохода; отраженный свет проникал из кухни и через щель приоткрытой наружной двери. Тимофей присел за косяком и легонько толкнул дверь. Мгновенно по стене рядом с нею и по самой двери ударили пули. Хорошая реакция. Тимофей толкнул дверь ногой, она распахнулась. На это пулеметчик не отозвался. Понятно: он реагирует только на движение и на реальную цель; Тимофея в темноте прихожей он разглядеть не мог. Спешить некуда; подождем…
Ждать пришлось всего с десяток секунд. Три винтовки искали пулеметчика в темноте распахнутых ворот конюшни; он ответил. Увидав дульное пламя — Тимофей выстрелил навскидку. Пулемет замолчал.
— Пан ротмистр, это ты? — крикнул Тимофей.
— Я, пан сержант…
— Я не собираюсь тебя убивать, — крикнул Тимофей. — Выходи — и разойдемся миром. — Он подождал; «манлихеры», слава Богу, замолчали. — Сдавайся! — ирония все-таки просочилась в его голос. — Сдавайся, иначе брошу гранату.
Ротмистр колебался. Или занимался раной — иначе почему не стрелял? Наконец спросил:
— А Кшися жива?
— Да что ей сделается? Живая.
Дождь редел. Если так дальше пойдет, то не забарится и солнце!
Ротмистр вышел из конюшни, неся в поднятых над головой руках МГ. Аккуратно поставил пулемет на землю. Расстегнул кобуру — достал и положил на землю револьвер. Еще один достал из-за спины. Только после этого взялся за перевязанное тряпкой плечо и с удовольствием поглядел на небо. Ему тоже нравилось, что будет солнце.
— Нет у тебя, пан сержант, никакой гранаты.
— Нет, — согласился Тимофей. Он тоже вышел под дождь. Да какой это дождь! — так, мелкие брызги, промывающие воздух для первых лучей. Ох и славный же будет денек!..
Обернулся к девушке. Она как выскочила наружу, так и стояла возле двери, прижавшись спиной к бутовой кладке. Пыталась осмыслить ситуацию. Может — и любит… но не без памяти.
— Чего думаешь? Перевяжи мужика.
Во дворе вразброс лежало несколько тел. Каждый с оружием. С хорошим оружием. Это тебе не «манлихеры». Но Медведеву под руку и с таким оружием лучше не попадайся…
— А ты чего разнежился? — Это к Чапе. — Пока в кухне не занялось — спасай провиант!
Но Чапа и не подумал выполнять приказ. Зевнул, сладко потянулся (конечно, ночь была бессонной, но желание спать еще не пришло; это было расслаблением, осознанием: живой!), — и указал стволом карабина:
— Так у них же погреб!
Тоже верно. Каждый видит свое.
Из-за угла дома появился Ромка; Залогин и Медведев выбрались из окна на первом этаже. Очевидно, через кухню уже нельзя было пройти. А ведь этот дом строили не один год. Глушь; стройматериалы изготавливали на месте. В первое лето заложили фундамент; наблюдали, чтобы он нигде не лопнул, не просел. Во второе лето сложили первый этаж — и опять наблюдали; куда спешить? — ведь строили не на год и не на десять лет. Для детей и внуков…
Винтовки из рук никто не выпускал.
Ротмистру повезло: пуля прошла навылет, через мышцы; вроде бы ничего важного не зацепила. Кшися залила оба отверстия самогоном, затем обернула смоченной в самогоне тряпицей конец шомпола — и протащила тряпицу через рану насквозь. Ее лицо было непроницаемо. Лицо ротмистра тоже.
— Мне нужна карта, — сказал Тимофей.
— Карта была у пана полковника, — сказал ротмистр. — Но я не интересовался ею, потому что дорогу на Львов знаю и так.
— Нам нужно на восток.
— Ну ты же понимаешь, пан сержант…
— Понимаю…
Карты не нашлось и в кабине грузовика. Может, она была у водителя грузовика или у лейтенанта-экспедитора, но их тела валялись где-то возле шоссе.
Вскрыли один ящик; в нем оказались картины. Живопись. Может, в других было что-то и помимо живописи, скажем, мелкая скульптура либо литье, либо еще какие музейные безделки, — проверять не стали. Иное дело — воинский инвентарь; но кто же воинское добро будет везти во время войны прочь от фронта? Залогин все же не отказал себе в удовольствии: достал картины из открытого ящика, расставил в кузове; потом все же вытащил наружу, благо — дождь иссяк: в фургоне было темновато. Залогин каждую картину рассматривал внимательно — и вблизи, и отойдя на пару шагов. Рассматривал подписи. Некоторым заглядывал с обратной стороны.
Подошел ротмистр.
— Есть что-нибудь интересное?
— Отличная живопись, пан ротмистр. Жаль — никого не знаю. Оно и понятно: вот эти картины — украинская школа, а те — польская. А портрет, который, вижу, вам понравился, — голландец. С ним произошла забавная метаморфоза. Обратите внимание на следы подмалевка и всю первоначальную основу: художник явно хотел сработать в духе Ван-Дейка. Не подделку и не имитацию — боже упаси! — он хотел добиться того же очарования. Но от Ван-Дейка его отделяло уже два столетия, тот жар успел остыть, осталась только техника, а самое главное: наш художник уже видел Делакруа, а когда такое заденет — не отмоешься…
Было видно: ротмистр не столько слушает, сколько размышляет о своем.
— Если из музея… уж наверное каждая стоит немало…
— Несомненно, пан ротмистр.
— Вот видишь, пан ротмистр, и банк брать не надо, — сказал подошедший Тимофей. — Все здесь.
— Так-то оно так, пан сержант, — кивнул ротмистр. — Да не совсем. Есть одна маленькая проблема.
