Зеленые мили - Елена «Ловец» Залесская
И я уеду в Луганск.
Война, мама, заставляет двигаться даже тогда, когда нет сил пошевелить и пальцем.
Москва — Луганск
Начало
…телефон молчал первый день
Утро последней ноябрьской пятницы 2022 года началось в 6.06 с дикого крика. Мне снился сон. До невозможности натуральный. В таких снах ты чувствуешь вкусы, запахи, тепло чужой руки и, так как это сон, даже эмоции имеют грани осязания. Во сне я сидела в предбаннике мужского отделения Селезневских бань, в которых ни разу не была и которые почему-то были моргом. И знала, что одно дорогое сердце уже никогда не забьется. Я ждала, когда меня пустят проститься с тем, с кем мы так и не успели найти друг друга по-настоящему. С кем не должны были бы быть, но, будучи, многому научились. Ожидание затягивалось. Лавочка была жесткой, в воздухе пахло вениками и сыростью. Глаза остановились на коричневой деревянной двери. Я знала: когда она откроется, пути назад уже не будет. Я пройду в помещение как будто из кино, с огромным, до потолка шкафом, у которого множество выдвижных ящиков. Один из них откроют. Коснусь ледяной руки. Поцелую каменные губы. И никогда, никогда-никогдашеньки уже не смогу сказать ему, как… и как глупо, бессмысленно, безнадежно… я поднимаю глаза выше, дверь начинает открываться, я кричу, и этот крик рождается не в горле, а в самом центре Вселенной, миллионами осколков впивается в сердце, во сне я задыхаюсь от рыданий, крик становится материален, и я наконец-то просыпаюсь. Подушка мокрая, хоть выжимай. Соседи наверняка очень удивлены и недовольны. Минут пять дышу ртом. Первая, самая первая мысль: Аид все-таки уехал, не простившись. Мы никогда не любили прощаний.
Галочка в Телеграм по-прежнему одна. Сообщение не доставлено.
За год до
— Привет. Папа умер. Ты можешь помочь?
— Я безумно тебе соболезную. Конечно, да.
— Спасибо.
Он так и не приехал тогда, как и за две недели до. Когда стало понятно, что надежды больше нет. Я просила. Умоляла. Мне было нужно что-то живое в моей собственной жизни, в которую врывалась смерть. И я хотела сказать о том, что уже три месяца. Мне было в этом отказано. Но в Инстаграме[2] его сестры появились сторис из «Кофемании». В тот день им было очень весело. А я теряла все, что составляло смыслы и базы. В буквальном смысле этого слова. Умер не только папа. Еще одна жизнь остановилась в тот страшный день. Год, который так хорошо начинался, оказался учителем из фильма Kill Bill: за малейший шаг в сторону — палкой по заднице. За провинность посерьезнее выдирали глаз. Что нас не убило, просто не хотело. Хотело бы — убило.
Я возвращалась в Москву с похорон моего отца — единственного мужчины, который показал мне, что такое любовь и свобода. В бизнес-классе «Аэрофлота» из 12 кресел были заняты только 3. Разговорились с соседом. Оказались однофамильцами. Он боится летать. Я боюсь только не встать однажды после падения.
— Ты очень красивая.
— Спасибо. Я знаю.
— Мы можем встретиться в Москве? Поужинаем, в театр сходим?
— Не думаю.
— Почему?
— Я завязала.
Скоро Новый год. И месяц до того, как мне сообщат новости. Что все там очень плохо. Но мне будет уже абсолютно все равно. Папы нет. Той жизни тоже нет. Ничего нет… И Грин не в Москве. Пустота. «Майбах» друга Сашки плавно тормозит у подъезда. Водитель Андрюша молча заносит в дом небольшой чемодан.
— Доброй ночи, Елена. С возвращением!
— Доброй, Андрюш.
Дверь закрывается. Опираюсь на нее спиной, оседаю по зеркальной поверхности. Касаюсь пола ладонями… потом щекой. Кот трется носом о мой собственный нос. Обнимаю его. Сворачиваюсь клубочком на гладком мраморе и, не снимая шубы, засыпаю. Хочется забыть все. Одну лоботомию, пожалуйста. Побыстрее и не взбалтывать.
…телефон молчал второй день
Однажды ты настолько устанешь выбирать все и всех, кого угодно, кроме себя, что проснешься и обнаружишь: тысяча первых мест в твоем мире отданы тебе одной. Или не проснешься вообще. Мне снова повезло. Позвонил близкий друг Макс.
— Пойдем гулять?
— А потом какао?
— А потом какао.
— Пойдем.
В парке уже пахнет зимой, но снега нет, ноябрь в этом году неправильный.
— Как ты думаешь, люди меняются? — спрашиваю я Макса.
Макс молчит. Он очень умный и очень меня любит — по-человечески. Сколько колдобин на пути к себе я преодолела, опираясь на его руку, по каким бездорожьям вела меня его вера, когда все вокруг уже отказались. И вот, фарватер найден, курс устойчив. Но погодные условия в океане жизни непредсказуемы, и мы двигаемся с поправкой на ветер.
— Да. Думаю, что да. Но для этого их должно очень сильно тряхнуть. Ну как тебя. Ты же поменялась.
Идем. Держу его под руку. Опора, которая всегда меня заземляет. Думаем каждый о своем. Он прерывает молчание.
— Дорогая, если ты счастлива, по сути, какая разница, изменился ли кто-то там вне? Но если нет — какая разница, как сильно другой это сделал?
Коан, неразрешимый логический парадокс.
Ты здесь всегда один, и значение имеют только твои эмоции. Но не ценой свободы других людей.
Галочка по-прежнему одна.
За два года до
— Сколько я буду вам должна?
Я настолько не привыкла получать что-либо бесплатно, что сама мысль о том, что этот мрачный молодой мужик в черном с непроницаемым лицом вдруг не возьмет с меня денег за помощь в решении разных вопросов с бывшим мужем, даже не возникла.
— Ничего. Мы не берем за это денег. Я дам адвокатов, они все сделают.
— Я так не могу. Ну хоть как-то я должна вас отблагодарить!
— Спасибо будет достаточно, — улыбается.
Замолкаю в раздумьях. Ненадолго.
— Ну хотите, я за вас замуж выйду?
— Что вы завтра делаете?
— Вот так сразу? Завтра?
— Подъехать сможете? Приедет адвокат. Я вас познакомлю.
Мы тогда еще шутили и улыбались.
Смогу. Завтра, послезавтра.
— К вам кто-нибудь хоть раз приезжал просто так? Чтобы ничего не просить, а просто — кофе, апельсины, шоколад?
— Пожалуй, нет.
— Я буду первой, не
