Феликс Миронер - Ладога, Ладога...
— Здоров был, Петек! Давно мы что-то рукавицей об рукавицу не хлопали, — он с удовольствием проделал это. — Загораешь?
И уже опытным глазом осматривал раскрытый мотор.
— Как ни пыхти, — добродушно сказал он, — а шофер ты по нужде, а я по природе. Ну как, свечи-то подключил? Э-э! И отвертка, как колун… Чего? — обернулся он к остановившейся возле них машине, из кабины выглядывало утомленное доброе лицо женщины-шофера в солдатской ушанке.
— Что, мужики, может, помочь? — хрипловатым голосом спросила женщина.
— Спасибо, гражданочка-сержант, — улыбнулся ей Барочкин. — Сами справимся.
Машина поехала, а Барочкин, возясь в моторе, попросил Петю:
— А ну, открой мою кабину, там у меня за сиденьем отверточка — первый класс!
Петя направился к машине Барочкина, открыл кабину, снял сиденье. Хотел было поставить на место, но неловко зацепил мешковину внутри сиденья. Из обшивки сиденья торчал разорванный мешочек. В мешочке были спрятаны драгоценности кулоны, браслеты, кольца.
— Что такое?! — удивился Барочкин, увидев в руках Пети сверкающие драгоценности. — Ты что это… а? — вдруг вспотев и плохо соображая, нескладно сказал Барочкин. — Ну и ну! Вот так новость!.. Мужик один, интендант… возле грузов там, — он кивнул на восточный берег, — полузнакомый… попросил: «Свези, говорит, оказией в Питер, передай сеструхе». Ну, и сунул мне эту торбочку. А мне и в голову не влети. Вот какие пироги. — Он говорил медленно, почти каждое слово отдельно, точно сочинял на ходу и пытливо посматривал па Петю: поверил или не поверил.
— Значит, сволочь твой интендант, — сказал после долгого молчания Петя. — Свезем и Трофимову отдадим. Прокурор есть в Кокореве — разберется. — И кинул мешочек на сиденье.
Они вернулись к Петиной машине. Барочкин стал возиться с мотором.
— Вот с этой отверткой другое дело… Подожди! — вдруг поднял голову Барочкин, поняв, что только что рассказанная им история не устраивает ни Петю, ни его самого. — Подожди, ну натрепал я тебе… с переляку, — его выпуклые глаза виновато и дружески улыбались. — Никакого интенданта нет. Что брехать — мое. В жизни живем, а не в библиотеке романы читаем. Ну что ты так смотришь?
Действительно, Петя смотрел на него растерянно.
— Ну что, ты думаешь, ограбил я кого? — усмехнулся и тут же спрятал глаза Барочкин. — Дурочка. За свои кровные покупал за Ладогой картохи, хлебушка. И возил… тут, за пазухой, под бомбами, этим дистрофикам. Можешь проверить: певица Арсеньева, Невский, семнадцать, еще семья архитектора Мурадяна на Садовой. В штабелях бы лежали на Пискаревке, а я им жизнь на эти стекляшки обменял! — Он быстро исподлобья взглянул на Петю. — А ну, подсоси бензинчику. Хорош.
Петя молча завел машину.
— Я же из детдома… В мирное время люди на курорты ездили, а мне на костюм не хватало… — сказал Барочкин. — Я им сперва по доброте, а они сами суют… Слушай, ты ничего не видел, а, Петек?
Петя негромко сказал:
— Поехали.
И по его взгляду Барочкин почувствовал, что он не собирается молчать.
— Ну, попутал бес, ну, баба попутала… Ты ведь и сладости бабской еще не знаешь… Что ты вообще в жизни видел?.. — Он наклонился к Пете и сказал тихо: — Давай, как товарищи, разделим — и больше ни-ни. Подаришь колечко своей медсестре — обрадуется… Да ты не чурайся, война — она пройдет, а жизнь длинная… Петю передернуло.
— Садись, — нетерпеливо и отчужденно сказал он.
— Эх, дурень, остановился на свою голову, — горестно вздохнул Барочкин. — Думал, плохо тебе, выручать надо. Выручил…
— Поехали.
Барочкин махнул рукой:
— Думаешь, в бюджет попадут? Все равно к чьим-нибудь рукам прилипнут. — И пошел к своей машине.
Петя подождал, пока полуторка Барочкина проедет вперед, и поехал вслед. Ему было тоскливо. Полуторка Барочкина проехала немного и остановилась.
— Стой! — Барочкин вылез.
Петя высунулся из кабины.
— Ну, ты честный, а я грешный! — лицо Барочкина кривилось, он почти плакал. — Согрешил… Значит, и жизнь кончать? Ты знаешь, куда меня везешь? Перед строем поставят и пулю меж глаз. Из-за этих побрякушек… Ты забыл, кто тебя под Лугой от верной смерти спас? Кто твоим соседям передачи возил? Да я для тебя ничего не жалел… А ты мне за жизнь — смерть?
Петя хмуро смотрел на него, сказал:
— Ты спасал такого же солдата, каким сам был. А я подлеца и кусочника спасать не буду. Ты все ленинградское горе видел. И если ты после этого… Дерьмо ты! Садись!
Барочкин съежился, поник.
— Правильно… — И ударил себя кулаком по шапке. — По ночам это снилось… Знал же, что придет этот час, чуял… — и закачал головой. — Как же я перед солдатами встану, с которыми вместе… через лед… Не могу! — И вне себя выхватил из кармана тяжелый гаечный ключ и пошел на Петю. — Не могу я перед строем встать! — замахнулся ключом.
Петя протянул руку к карабину, висевшему у него в кабине над сиденьем.
— Иди!
Барочкин бессильно выронил ключ, сказал умоляюще:
— Пристрели. Несчастный случай, скажешь. Прошу.
Петя молчал. Барочкин тяжко вернулся к своей машине. Поехали. Но вдруг машина Барочкина рванулась вперед, набрала скорость. Петя удивился и тоже надавил на газ.
— Стон! Куда ты?! Стой!
Две полуторки мчались друг за другом. Машина Барочкина свернула с дороги в сторону, подпрыгивая на неровном льду. Впереди темнела вымытая весенним солнцем полынья. Петя понял — Барочкин мчится к ней. Рванул полуторку, до конца выжимая газ. С трудом догнал, обогнал, сделал крутой вираж и встал поперек перед самой полыньей. Барочкин тормознул, но лед был скользкий, и его машина, проехав юзом, уткнулась Петиной в борт. Петя выпрыгнул, подбежал. Барочкин сидел в кабине, уронив голову на руль. Петя затряс его изо всех сил.
— Ты что хотел?!
Барочкин поднял голову, лицо его было обмякшим, страшным — смотреть на него было трудно.
— Если уж… — выдавил он хрипло. — Лучше в Ладоге, как все.
— Как все захотел? — закричал на него Петя. — Как Чумаков, Найденов?! — И ударил его по лицу. — Это еще заслужить надо! — Он смотрел на Барочкина, решая, сказал медленно: — Богатство свое паршивое при мне в нужник выкинешь. Жить будешь. Человеком будешь. Нет — сам застрелю. А Ладогу марать не дам — Ладога чистая!
В избе у генерала собрались люди, было надымлено.
Метеоролог, открыв блокнот с заметками, говорил:
— Уже одиннадцать дней днем плюсовые температуры. Происходит активная перекристаллизация льда, особенно у берегов. Талая вода в колеях доходит до осей колес. Всплывают ограждения, отмечающие объезды. Движение становится крайне опасным. По всем признакам дорогу вора закрывать.
Люди молчали, дымили невесело. Генерал встал, разогнал дым рукой:
— Пора, по нельзя! Мы уже эвакуировали из Ленинграда около пятисот тысяч жителей, но надо постараться вывезти еще. А для оставшихся мы должны создать в городе запас продовольствия. Ведь во время ледохода связь с Большой Землей прервется — до летней навигации. Сейчас нормы ленинградцев втрое больше, чем в декабре, по люди продолжают умирать — зима истощила силы. Чтобы они выжили, мы должны дать сейчас им не только хлеб — масло, сахар, овощи, семена для летних огородов. Значит, будем возить до последней возможности!
— Этой ночью ушло под лед восемь машин, более сорока проломили колесами лед у самого берега и сели на кузов, — сказал командир автомобилистов. Сейчас мы их вытаскиваем тягачами…
Генерал обдумывал, потом сказал:
— Значит, придется запретить ночное движение, будем возить только днем. А у берегов на мелководье, где лед совсем ослаб, сделаем гати.
— Надо спять с трассы все тяжелые машины, — сказал комиссар. — ЗИСы, автобусы.
— Верно, оставим только полуторки, — кивнул генерал.
— И убрать с озера, — добавил комиссар, — кого возможно… А политруки и комиссары соединений в эти трудные дни все как один будут вместе с водителями — па льду.
— Ну что ж, решено, — закончил генерал. — Как говорится, по машинам…
Палатка медпункта, как остров, стояла на ледяном бугорке посреди талой воды. Надя и санитары выносили из палатки и ставили па лед предметы своего бивуачного обихода — табуретки, печурки, тазы. А мимо, вздымая целые потоки воды, шли машины, и казалось, они идут не по льду, а плывут по озеру. Все дверцы были открыты. Опасность ощущалась в воздухе.
Полуторка Пети, подняв фонтан брызг, остановилась у медпункта. Петя выпрыгнул из кабины. Подошел к Наде, которая вышла из палатки с каким-то медицинским имуществом.
— Переселяетесь?
— На западный берег, — кивнула она. — Вот машину ждем.
— Давно пора. — Он окинул взглядом талые воды, подступившие к палатке. — Где вас там искать?
— Еще не знаем.
