Владимир Першанин - Не промахнись, снайпер!
Это было связано с резким ухудшением обстановки в Сталинграде. По слухам, немцы взяли центральную часть города, тесня наши части к Волге. Через пару-тройку дней начала работать и артиллерия дивизии. Приказ, прочитанный нам, гласил, что каждый боец обязан действовать активно и бесстрашно. Сталинград немцам не сдадут никогда, но мы должны наносить непрерывные и эффективные удары, чтобы помочь защитникам города.
С памятью, к моим преклонным годам, происходят порой неожиданные вещи. Я помню, как вчера, не то что дни, а даже мельчайшие эпизоды войны. Я отлично запомнил тот день, когда охотился на артиллерийских наблюдателей, тело убитого итальянца, лежавшее на тропинке, ведущей от Дона к траншеям. Но, встречаясь с немногими бывшими однополчанами, выяснилось, что память все же меня нередко подводит. Начиная еще в девяностых годах писать воспоминания, я добросовестно изложил, как через пару дней я все же уложил гаубичного наблюдателя-офицера, а затем утопил лодку с итальянскими разведчиками, за что получил из рук командира полка свою первую награду, медаль «За отвагу».
— Нет, Федор, все происходило не так, — поправлял меня бывший напарник Веня Малышко. — Нам первые медали лишь в феврале сорок третьего вручали, а с разведчиками дело обстояло по-другому.
Артиллерия, установленная в лесу, рядом с рекой (в основном легкие «сорокапятки»), молчала. Для этих батарей открывать огонь было равносильно самоубийству. Их бы мгновенно засекли и уничтожили с высот. Неплохо давали прикурить минометчики, 82-миллиметровые «самовары» переносили с места на место, итальянцам их было трудно обнаружить.
Я помню, как одна из мин ударила в хранилище боеприпасов. Ахнуло крепко, взрыв на высоте взметнул в небо черный столб дыма. Обломки досок, сплющенные снарядные гильзы и осколки, падали в воду, отчетливо слышались крики.
С наблюдателями гаубичных батарей мне рассчитаться не удалось. Вместе с Малышко мы дежурили несколько дней, но тот окоп оставался пустым. Куда они переместились, я не смог определить. Уже вовсю шла стрельба с обоих берегов, итальянцы высовывались очень осторожно. Все же в последующие дни я сумел уложить трех солдат или сержантов. Открыл счет и Веня Малышко.
В один из вечеров меня позвал к себе в землянку командир роты Чистяков. Там же сидели взводные Млечик Егоров, старшина, помкомвзвода Максим Усов. Отмечали какое-то событие или просто собрались расслабиться — не помню. Чистяков усадил меня рядом с собой, налил в кружку разбавленного спирта. Я поглядел на стол и невольно сглотнул слюну. Дымилась картошка в мундире, крупными пластинками нарезали сало, стояли открытые банки с тушенкой.
Дело в том, что наше питание в батальоне толком организовано не было. В дни, когда мы находились в засаде, кашу и хлеб для нас получали связисты. Воспринимая снайперов как приживальцев, сильно потеснивших их в землянке, они особенно не старались. Каша нам доставалась холодная, почти без мяса, хлеб, положенный на нары, к нашему возвращению черствел. А здесь такой ужин! Вспоминали выход из окружения, особенно тот эпизод с танком Т-1. Чистяков откровенно признавался, что вначале не видел выхода и в такой гиблой ситуации оказался впервые. Повезло, что Т-1 переместился ближе, а фрицы расслабились.
— Молодцы у меня ребята! — стукнул по столу кулаком подвыпивший ротный. — Со штыками на танк кинулись. И позже, в боях неплохо себя показали.
Зашел разговор о наших снайперских делах. Чистяков сказал, что им очень мешает дзот с крупнокалиберным пулеметом напротив восьмой роты. В амбразуру можно попасть только прямым орудийным выстрелом, мины летят сверху вниз и тоже погасить дзот не могут.
— Я бронебойщикам команду дал. Но с их кочергой не замаскируешься. Стрельнули раза три, расчет засекли, мины полетели. Ружье пополам, первого номера убили, второй с простреленной рукой приполз. Ну, что, Федор, заткнешь им глотку?
Хотя я изрядно выпил, но соображал нормально. Объяснил Чистякову, что попробовать можем. Но будет ли толк? Снимем мы пулеметчика, его тут же заменят.
— Ты и второго прихлопнешь! — настаивал ротный. — Или попробуй спалить их нору. Зажигательные пули у тебя есть?
— Найду, конечно.
— Займись тогда дзотом. Уважь меня, как бывшего командира.
Помню, что вернулся в батальон поздно. С подарком для Вени Малышко (кусок сала и несколько вареных картошек) и новостью, что с завтрашнего дня будем охотиться на пулеметчиков из дзота. Веня с аппетитом ел сало с картошкой и согласно кивал головой. Я знал, такие защищенные пулеметные точки, как больной зуб во рту, для ребят в передовых траншеях. Не знал только одного, чем такая охота может закончиться.
Кроме обычных патронов, у меня имелся запас бронебойных, трассирующих и бронебойно-зажигательных. По словам Ангары, особенно эффективными являлись патроны с бронебойно-зажигательными пулями (черная верхушка с красной каймой), которые применялись в авиации. Такие патроны были дефицитом. Штук пять я отсчитал напарнику и десяток оставил себе.
Уже с утра мы наблюдали за дзотом. Бревенчатое сооружение хорошо защищал толстый слой земли. Действительно, уничтожить его можно было либо тяжелым фугасным снарядом, либо точными выстрелами трехдюймовой «полковушки». Но об орудиях речи не шло. То, что бревна загорятся от наших пуль, я очень сомневался.
Крупнокалиберный пулемет довольно интенсивно посылал длинные и короткие очереди в сторону траншей восьмой роты. Какие-то цели они могли разглядеть сквозь прореженные артобстрелом кроны деревьев. Я едва удержался от соблазна сразу открыть огонь. Расстояние до дзота составляло метров четыреста, я видел иногда лица пулеметчиков и был уверен, что не промахнусь.
Удерживало от немедленных действий то, что у нас были слабые укрытия, да и солнце вскоре перевалило на запад, и мы оказались на освещенной стороне. Дождались темноты, оборудовали позицию чуть правее, там, где деревья росли гуще. Вместе с Малышко вырыли два окопа. Песчаная трава поддавалась легко, хотя мешали многочисленные корни. Но они же и скрепляли почву.
Устали так, что в штаб батальона не пошли. Остались в роте Чистякова, где нас хорошо накормили и налили по сто граммов. Никто вопросов не задавал, видели, что мы готовились. Уже засыпая, я попросил дежурного:
— Позвони связистам. Скажи, что мы в роте.
— Сейчас позвоню. Если спросят, когда вернетесь, что сказать?
— Завтра вечером.
Слишком самоуверенный для войны ответ. Но в девятнадцать лет все мы кажемся себе бессмертными. А нам на следующий день пришлось действительно туго.
Утро выдалось солнечным. Амбразура, замаскированная ветками, выделялась хорошо освещенным узким прямоугольником. Я дождался, когда пулемет дал несколько очередей, и выстрелил. Попал с первого раза. Пулемет замолк, не закончив привычную для него очередь в 7-8 выстрелов. Молчал с минуту, затем, видимо, сменили раненого или убитого первого номера. Сменщик ударил с испугу и злости одной и другой длинными очередями. Но меня он пока не видел.
После моего второго выстрела пулемет замолк, а ствол слегка задрался вверх. Я дал знак Вене Малышко и выпустил по амбразуре пять пуль подряд. Малышко тоже успел выстрелить раза два. Все, уходим! Вернее, уползаем. Но скрыться нам не дали. Мы успели заползти в старый окоп за осиной и сжались в комок Вокруг сыпались мины, с правого берега неслись трассы пулеметных и даже автоматных очередей. «Наш», крупнокалиберный, пока молчал, но поджечь дзот мы не смогли.
Позже я понял, что было величайшей глупостью делать девять выстрелов подряд с одной позиции. Нас засекли и догадывались, в какую сторону мы уползаем. Минометы смолкли, беспорядочный навесной огонь мало что давал. Итальянцы пустили в ход 47-миллиметровую пушку. Осколочные снаряды методично обрабатывали квадрат поисков, падая через каждые восемь-десять секунд. Пусть они весили всего полтора килограмма, но пугала методичность.
Вначале полоса взрывов прошла вдоль берега, затем сместилась глубже в лес (не такой уж и густой!) и прошла новой полосой, протяженностью метров сто пятьдесят. Я понял, что третья полоса пройдет через нас. Подмывало выскочить и бежать, но итальянцы на это и рассчитывали.
— Побежим? — угадывая мои мысли, прошептал Малышко, прижатый к стенке узкого окопчика.
— Нельзя, переждем здесь. Прикрой голову.
Чем ее прикрывать? Только прикладом винтовки или противогазной сумкой, где лежат запасные обоймы, фляжка с водой, хлеб и кусочки сахара. Слабенькая защита. Третья полоса взрывов приближалась к нам. Самое опасное, даже не прямое попадание, оно маловероятно, а снаряд, который может врезаться в соседнее дерево. Тогда осколки полетят сверху и окоп не защитит.
Как оглушительно взрываются эти полтора килограмма металла и тротила! Очередной снаряд рванул метрах в десяти левее. Неужели следующий наш? Снаряд, предназначенный тебе, не услышишь, он прилетит бесшумно. Ударило в осину, уже в трех метрах. Осколки брызнули в другую сторону, зато на нас полетели сбитые ветки. Одна из них, огромная, толщиной с руку, падала острым концом вниз. Она же проткнет тело, как копье!
