Петр Лебеденко - Красный ветер
Их вожди не желали признавать над собой какой-либо власти. Подчинение Мадриду, а затем Валенсии[22] они считали если и не предательством отдельных членов генералидада[23], то, по крайней мере, трусостью и забвением идеалов анархистов.
Троцкисты во главе с Нином, играя на этих чувствах анархо-синдикалистов, не упускали случая разжигать ненависть и коммунистам, ведя против них яростную пропаганду.
Помимо всего прочего, Барселона была наводнена агентами пятой колонны Франко и всегдашними попутчиками анархистов — всякого рода уголовными элементами, бандитами, наемными убийцами — пистольеро. Короче говоря, условия для путча в Барселоне были более чем подходящими, и фалангисты предполагали совершить его в короткое время и без особых потерь.
…В конце апреля в предместье Барселоны был убит коммунист Р. Кортадо — руководитель «Объединенной социалистической молодёжи» Каталонии.
Это, видимо, и было сигналом к началу путча. Родригес Салас, возглавлявший в то время Барселонскую полицию и являвшийся членом Объединенной социалистической партии, отдал приказ ответить на убийство Кортадо жестокими репрессиями против троцкистов и банд уголовников — наемных агентов Франко. Анархо-синдикалисты не только не поддержали Ударную гвардию, которая пыталась навести в городе порядок и на которую, как на военную силу, опирался генералидад, но и разоружили ее, поставив перед собой цель полностью захватить власть в Каталонии.
И снова, как в жаркий июльский день 1936 года, когда фалангисты развязали войну и наскоком хотели овладеть Барселоной, этот прекрасный город стал местом жарких схваток. Баррикады, пулеметы на крышах домов, гранаты, летящие из окон, выстрелы из-за угла и предсмертные крики людей, сраженных пулями. Барселона, воспетая за свою неповторимую красоту мудрыми арабскими поэтами, снова познала человеческую трагедию, отчаяние, бесстрашие, ненависть и горе…
Анархисты на Арагонском фронте — а их там была значительная часть среди республиканских войск, — узнав о событиях в Барселоне, решили бросить фронт и поспешить на помощь своим друзьям. Рискуя жизнью, коммунисты, комиссары и рядовые солдаты — предприняли отчаянную попытку убедить этих горе-воинов не становиться на путь предательства. Сделать это удалось, но какой ценой!
* * *Двое венгров — Матьяш Доби и Матьяш Бало — отправились в батальон анархистов вместе. Раньше их было трое — был еще Матьяш Сабо. Он тоже в Испании. Еще в тридцать шестом, спустя два месяца после фашистского мятежа, приехал сюда и дрался на баррикадах Мадрида. Потом его отправили в Советский Союз в летное училище. Через полгода он снова вернулся, уже летчиком, и сейчас летал на истребителе И-Т6 — «моске».
У всех троих Матьяшей — одинаковая биография. Родились они в один и тот же день в одной и той же деревне, и их отцы — простые крестьяне, — изрядно на радостях подвыпив, решили в знак вечной дружбы назвать своих сыновей одинаковыми именами — Матьяшами.
Матьяш Доби уже к четырнадцати годам перерос Матьяша Бало на целую голову, раздался в плечах; его кулаков, хотя он и отличался спокойным нравом, боялись парни старше его. Матьяш Бало, наоборот, выдался небольшого росточка, с узкими плечами и застенчивой, девичьей улыбкой. Сабо — по росту средний из них — считался признанным вожаком, потому что его дед дважды участвовал в восстаниях против помещиков, о нем знала вся округа, и люди называли его великим патриотом Венгрии. Такие, как дед Матьяша Сабо, долго не живут: его, конечно, убили. В своем родном доме. Ворвались трое наемных убийц и на глазах отца и матери застрелили из кавалерийского карабина.
Он был дедом Матьяша Сабо, но все трое Матьяшей говорили: «Наш дед! Наш дед — великий патриот Венгрии!».
Может быть, именно прошлое деда, которого они боготворили, сближало их так, как ничто другое сблизить не могло. Они всегда были вместе — в школе, в ночном, где пасли чужих лошадей, на тихой неглубокой речке, в близлежащем лесу, откуда носили вязанки хвороста. Когда матери или отцу одного из Матьяшей нужен был сын, кричали: «Матьяш Маленький!» Или: «Матьяш Большой!» Или просто: «Сабо!»
Мальчики не представляли жизни друг без друга — родство душ часто связывает людей сильнее, чем родство по крови. Горе было тому, кто пытался обидеть одного из них: двое других бросались на помощь и при необходимости вступали в бой, порой даже неравный.
Как ни странно, но они никогда не говорили о своих дружеских чувствах — это подразумевалось само собой, эти чувства навсегда поселились в их душах, и Матьяши знали, что так будет всегда, до последних дней жизни каждого из них.
И вот они среди анархистов…
Матьяш Доби — Матьяш Большой — накануне был ранен в голову. Кровь еще сочилась через слипшиеся бинты, глаза у него казались мутными от боли, но Матьяша Бало — Матьяша Маленького — одного он отпускать не хотел. Боялся. Знал, конечно, что в случае беды защитить его не сможет, и все же сказал комиссару:
— Мы пойдем вместе. Так будет лучше…
На митинге анархистов крики, ругань… Бесконечные речи ораторов с трибуны, сооруженной из деревянных гробов, невесть каким чудом оказавшихся в расположении боевой части… На Матьяшей никто не обращал внимания. Появись здесь сейчас целая рота фашистов, вряд ли кто-нибудь поднял бы тревогу: анархисты решали важную проблему — до них дошли слухи, что в Барселоне якобы социалисты и коммунисты учинили расправу над их братьями. Какой же честный человек может оставить своих братьев в беде и не поспешить им на помощь?!
Матьяши подошли поближе к трибуне. Матьяш Большой, положив руку в карман, бессознательно сжимал пальцами рукоять «вальтера». Матьяш Маленький, успевший научиться довольно сносно понимать и говорить по-испански, тихонько переводил слова очередного оратора. Обвешанный гранатами, с «парабеллумом» за поясом, небритый и со всклокоченной шевелюрой, анархист выкрикивал, при каждом слове взмахивая рукой:
— Мы настоящие революционеры! Мы бьемся с фашизмом потому, что, как никто другой, любим свободу. Но за эту свободу мы будем биться не только с фашистами… Если на нашем пути встанут коммунисты, социалисты, — к чертовой матери и тех и других! Кто им позволил поднять руку на наших товарищей в Барселоне? Родригес Салас? Айгуаде?[24] Требуем отставки Саласа и Айгуаде! Ставим перед генералидадом ультиматум: или Саласа и Айгуаде убрать к чертям собачьим, или мы двинемся на Барселону и сами наведем там порядок. А дыры на Арагонском фронте пускай затыкают коммунисты и социалисты!
Из толпы раздались крики:
— Правильно! Саласа и Айгуаде — убрать!
— Ультиматум предъявить немедленно!
— Потребовать от Кабальеро[25] гарантий, что в первую очередь он будет считаться с нами. Без нас фашисты повесят его на первом фонаре!
Потом на трибуну поднялся одетый в изящный темный костюм испанец в защитных очках, снял их и долго молчал, выжидая, когда наступит тишина. Он был очень красив, этот холеный, интеллигентного вида человек — высокий чистый лоб, густые, слегка вьющиеся волосы и умные, внимательные глаза, в которых чувствовалась незаурядная воля.
Привычным жестом опытного оратора он поднял руку, призывая толпу анархистов к спокойствию. И начал негромко говорить хорошо поставленным голосом, заранее, видимо, зная, что его никто не посмеет прервать ни единой репликой:
— Я — представитель организации, которая всегда понимала надежды и чаяния анархо-синдикалистов… Все вы знаете товарища Нина, вы не можете его не знать, потому что товарищ Нин не раз и не два прямо заявлял: он полностью разделяет взгляды Национальной конфедерации труда на волнующие всех нас события в Испании и на ее будущее; он так же, как ваши вожди, против того, чтобы коммунисты и социалисты навязывали всем нам свои доктрины и отстраняли наши организации от решения важнейших проблем…
— Так ты и есть товарищ Нин? — Это выкрикнул анархист, только минуту назад покинувший трибуну. И едко усмехнулся: — Так называемые доктрины троцкистов нам хорошо известны. Вы рветесь к власти не меньше, чем социалисты и коммунисты.
Кажется, оратор смутился — он, наверное, не привык, чтобы его перебивали. Однако ему сразу же удалось преодолеть свое смущение, он улыбнулся и ответил:
— Вы ошибаетесь. Товарищ Нин сейчас в Барселоне и вместе с вашими друзьями из Национальной конфедерации труда с оружием в руках дерется против наших общих врагов — тех, кто хочет продать Испанию Сталину. Товарищ Нин прислал меня к вам затем, чтобы сказать: «Барселона в опасности! Над всей Каталонией нависла смертельная угроза! Если вам дороги Каталония и ее прекрасная столица — спешите в Барселону. Немедленно… Завтра уже будет поздно!..»
