Вихрь - Йожеф Дарваш
— Тихо! — крикнули из зала.
— Высокоуважаемое собрание! — повторил докладчик, несколько изменив обращение.
В зале настала настороженная тишина.
— Суть нашего сегодняшнего собрания… заключается в решении судьбы бывшего помещичьего замка. Кх… Сегодня утром нас вызвал к себе русский комендант, старший сержант Николай. Он передал нам в пользование замок и все село, сказав, что всем этим мы теперь можем распоряжаться по собственному усмотрению. Вот мы и собрались поговорить о том…
— Замок нужно сохранить. Кто знает, что будет дальше! — с осторожностью заметил один из членов партии мелких хозяев.
— Да заткните ему глотку!.. — посоветовал кто-то из социал-демократов.
— Послушайте, люди, — поднялся из задних рядов крестьянин и начал скороговоркой: — Я предлагаю: пусть областной Совет организует в этом замке государственную больницу или же санаторий… — Последние слова он проговорил уже сидя.
В зале снова стало тихо.
— Так вот почему ты не хотел вступать в нашу партию. В санаторий захотел! — выкрикнул с места уже не раз бросавший реплики член крестьянской партии. — А кто еще хочет туда? Люди, встаньте, кто хочет попасть в санаторий? Встаньте!.. — И он чуть было не выругался.
Все посмотрели на беспартийного, который готов был сквозь землю провалиться, хотя и считал, что на собрании каждый волен говорить то, что хочет или что на ум придет. Все взоры скрестились на Йошке Тоте, который подошел к краю сцены и сказал:
— Уважаемое собрание! Все знают, что мы всегда обходили этот замок стороной, и близко-то к нему не решались подойти, даже воздухом его подышать, а теперь? Что нам, снова обходить его? Будь там санаторий или что другое…
В зале снова зашумели, послышались одобрительные выкрики. Со своего места приподнялся нотариус:
— А я, люди, предлагаю отдать его под жилье старым артистам…
— А я, уважаемые коллеги, предлагаю кое-что иное. Господин помещик был порядочной сволочью и с поденщиков и прочих рабочих драл три шкуры. К тому же он был еще нилашистом, потом сбежал на Запад. Так вот я и советую немедленно разобрать замок, кирпичи разобрать по домам, а парк вырубить и посеять на его месте пшеницу, так чтобы будущей весной ни одна собака не могла отыскать и следов помещичьего замка.
Такое предложение было понятно всем, но как можно было растащить по кирпичику замок, который почитался больше церкви? Как это вдруг его не станет? От одной только мысли у всех по спине забегали мурашки. И в то же время раз такое возможно, значит, мир действительно переменился.
— Пока этот замок стоит на своем месте, ничего хорошего не будет! Никакой демократии не будет! — снова выкрикнул беспокойный представитель крестьянской партии. — Его невозможно ни отопить, ни в порядке содержать. На зиму тут нужно одного топлива тридцать вагонов!..
— И окна там никудышные, так и дует изо всех дыр, особенно на северной стороне, — продолжал объяснять социал-демократ, стараясь доказать, что замок никому не нужен, кроме самого помещика, у которого денег куры не клюют, да и вообще пусть этот вопрос решает областной Совет, а то и выше кто-нибудь…
Собранию не видать было ни конца ни края. Часы уже показывали два часа ночи, а собрание ни на йоту не продвинулось.
Йошка Тот подошел к самому краю сцены и, подняв руку, сказал:
— Люди, я вам советую…
— Прошу прощения, господин председатель, я коротко! — поднялся со своего места председатель сельхозкооператива. — Учитывая, что бывший хозяин оставил замок в запущенном виде, и тот факт, что он относится к сельскохозяйственным постройкам, я занимаю его для нужд кооператива. Завтра оформим все формальности. Плевать я хотел на областной Совет, где засели господа-реакционеры. Пустите меня, я пошел. — И, ворча что-то себе под нос, он пошел к выходу, крикнув на ходу «Спокойной ночи».
— Так нельзя! Кооперативу! Смотрите-ка! — загалдели крестьяне, хотя у каждого сразу стало легче на душе.
Не согласны с этим решением оказались только те, кто хотел отдать замок под санаторий, да и те, кто предлагал отдать его под жилье престарелым артистам. Всем же остальным жителям села решение пришлось по душе.
Вся помещичья земля была разбита и поделена на мелкие участки. Нетронутыми остались сам замок с прилегающими к нему постройками и парк в двадцать хольдов, похожий на островок среди распаханного моря земли, волны которого омывают его берега. Пока советские солдаты находились в селе и жили в замке, островок этот оставался неприкосновенным, но, стоило только старшему сержанту Николаю увести из него своих солдат, участок вокруг замка начал заметно уменьшаться в размерах. Странное дело, если при господах жители села даже боялись подходить близко к замку, то сейчас каждый из них знал замок как свой собственный дом, прекрасно ориентируясь во всех его тридцати четырех комнатах даже в темноте. Хромоногий брадобрей Михай Эршек передвигался по замку с фонарем «летучая мышь» в руках. Другие бродили по покоям замка, освещая себе путь спичками или зажигалкой. На какое-то мгновение слабым светом озарялось то одно, то другое его окно, а свет «летучей мыши» Эршека был виден то там, то тут, то на чердаке, то на башне. Кто его знает, чего там искал хромоногий брадобрей…
Случалось и так, что в одной из комнат сталкивались человека четыре-пять, вошедшие в нее через разные двери. Завидев друг друга, они тут же расходились, делая вид, как будто даже не замечают друг друга. И все это молча, не говоря ни слова, хотя из комнат и доносился какой-то шум, треск, звон стекла, но никто не мог точно сказать, что же именно там творилось. Кто-то отдирал листы красной меди, которой была покрыта крыша башни, в большом зале разбирали паркет. Словом, творилось настоящее вавилонское столпотворение…
— Люди, что вы делаете?.. Нужно сообщить в Совет!
— Сообщить?.. Теперь мы сами власть!.. — кричит какой-то крестьянин, размахивая топором.
— Отныне и навсегда мы сами и есть власть! Отныне и навсегда!..
ВЕСЕННИЙ ВЕТЕР
Три месяца подряд село находилось в прифронтовой полосе, а так как фашистская артиллерия постоянно обстреливала его, русское командование в первую же неделю эвакуировало жителей, которые разъехались кто куда, в основном же в глубокий тыл, вплоть до самой Залы. Отправляясь в нелегкий путь, женщины кричали и плакали. Мычали коровы, нервно дергая поводки, на которых их вели; лошади настороженно стригли ушами. На улицах то тут, то там рвались снаряды, а чуть в стороне горел, охваченный черным дымом, дом.
— О, боже, боже!.. — причитала Сарка Шандорне, стоя на пороге собственного дома, откуда было хорошо видно всю долину, так как дом
