Дневник полкового священника. 1904-1906 гг. Из времен Русско-японской войны - Митрофан Сребрянский
Наконец набрели на одинокую фанзу. Голый китайчонок вывел нас на дорогу, и таким образом мы выбрались на линию наших передовых постов.
Закаялся я после этого сокращать дорогу в неизвестной местности. Зато я утешился, когда мы приехали в обоз. Там оказалось много желающих исповедоваться и причаститься св. Таин.
У меня от дороги разболелась голова, и я не мог служить всенощной. Ночью пошел дождь и лил почти весь день 6 числа, так что утром не пришлось служить. Только к 16.30 погода разгулялась, и мы в рощице отслужили всенощную, прославляя Преображение Господне и величая св. Митрофания.
После всенощной читать правило я пошел в поле. Местность песчаная. Ветром разрушило китайские могилы. Валяются человеческие кости; лежит череп. Долго смотрел я на них. Вот все, что осталось от внешнего человека с его заботами, суетой, чувственными наслаждениями! Даже костей некому собрать.
Да, надо усугубить заботу о внутреннем человеке, который, конечно, не разрушится, а пойдет к Богу, Который дал его.
Я собрал кости в могилу, пожелав душе отрады. Не могу выразить, насколько сильное впечатление произвела на меня эта могила.
– «Помни последняя твоя, и вовеки не согрешишь», – думалось мне.
Вечером я беседовал с солдатами, приготовляя их к св. причащению. Утром 7 августа я встал рано и правило читал около той же могилы. Часов в 7 утра я начал под деревом исповедовать, а Михаил с Ксенофонтом ставили церковь. Просфоры не удались, хотя Ксенофонт пек их в котле уже не в первый раз. В 9 часов мы начали служить литургию. Погода была хорошая. Пели все. За литургией приобщилось св. Таин 26 человек.
Какие же хорошие есть солдаты! Отрадно еще и то, что почти у каждого есть Евангелие, и они часто читают его. Я радовался, причащая их.
После литургии отслужил молебен св. Митрофанию. Тут подошел ко мне один запасный солдат и благодарил за то, что я приехал и «праздник сделал» им.
В 11 часов разобрали церковь, закусили, а в 1 час дня сели на коней и двинулись в обратный путь.
Версты 4 до р. Даляохе мы ехали почти все время по воде. За рекою же сразу начались пески; и мы покатили рысью. Свою речку Силяохе переезжали по такому глубокому броду, что, хотя на время переправы я пересел на высокую лошадь, но все-таки ноги почти до колен были в воде. Лошадь почти плыла. Ног я, впрочем, не промочил, ибо был в чудных новых сапогах, присланных мне милым И. X. Шицем[82].
В 17.30 мы были уже дома, проехав 38 верст.
У нас здесь плохо верят в мир. Особенно за войну стоят Линевич и Куропаткин, правильно рассуждая, что наша армия теперь более, чем когда-либо, готова к бою. Мы прямо поражаемся, почему японцы так долго сидят на месте.
Затеяли люди переговоры о мире и тянут без конца. На войне нет ничего хуже, как быть в неопределенности. Всем хочется поскорее выяснить положение. Что-нибудь одно – война или мир, только бы поскорее. Представить невозможно того томления духа, какое мы переживаем здесь теперь. Едем хорошо, но скука невообразимая. Я прямо дрожу при мысли об обратной поездке и свидании с родными. Родственные чувства оказались так велики, что ради них перенесешь и стыд проигранной кампании.
Кажется, целовать буду родную землю!
15 августа (д. Удяганза).
Война, кажется, будет продолжаться. Ох, и битва же народов предстоит в сентябре или даже в конце августа! Теперь уже больше миллиона воинов будут сражаться сразу на протяжении почти 300 верст.
Горе японцам, если только наша армия будет иметь успех! Я уже видел собственными глазами, что делается с нашими солдатами, если они одолевают.
Если же, с другой стороны, мы отступим, то у нас в тылу теперь все разработано: и дороги, и мосты. Обозы же отодвинут назад в самом начале битвы. К тому же мы имеем опыт отступления и знаем японскую тактику в такое время. Но что будет с японцами, если начнут они отступление? Наших тогда не удержишь.
В предстоящей битве мы, наверное, присоединимся к отряду генерала Мищенко и пойдем в тыл японской армии; а ген. Реннепкампф со своей конницей пойдет тоже в тыл японцам с другого конца. Оба генерала – люди надежные.
Нашего генерала Бернова уже перевели в корпус генерала Мищенко, а к нам пока еще не назначили нового.
27 августа (д. Удяганза).
Перемирие заключено. Скоро будет подписан государем и Микадо мирный договор. А не веселит…
Вчера приехал к нам из штаба 17-го корпуса ординарец генерала Бильдерлинга корнет Крупский и сообщил, что уже получено распоряжение о том, чтобы войска шли отсюда тем же порядком, как направлялись сюда, т. е. первым пойдет 10-й корпус, а за ним уже и наш 17-й.
2 сентября
До ратификации мирного договора войска будут в полной боевой готовности, т. к. в Японии народ также недоволен миром: боятся даже революции.
Я часто бываю так поглощен мечтами о свидании со своими присными, женой и родными, а также мыслью о восстановлении прежней тихой жизни для Бога и ближних, что и острота горечи возвращения с войны без победы становится меньше. Хотя, с другой стороны, как вспомнишь о пропавших трудах, так и защемит сердце. Ну, да слава Богу за все!
5 сентября
Сегодня получили из штаба 17-го корпуса радостную телеграмму, что мы выедем в Орел в половине ноября. Ведь целый год или даже более нужно только на то, чтобы развезти отсюда войска. И вот мы попадаем в число первых.
Да оно и справедливо. Ведь сражалась-то сравнительно небольшая армия: 1-й, 2-й, 3-й, 4-й, 5-й и 6-й сибирские корпуса и 1-й, 8-й, 10-й и 17-й армейские корпуса. А уж после Мукдена приехала целая новая армия: 1-й и 2-й стрелковые корпуса, 6 пластунских батальонов, одна резервная дивизия, кавказская казачья дивизия, 4-й, 9-й, 13-й и 19-й корпуса, пулеметные роты и наконец 150 тысяч новобранцев и запасных.
В самом деле, какая масса времени потребуется на развоз этой громады! И вдруг раньше других повезли бы не сражавшихся? Тем не менее был слух, что наша бригада остается до конца эвакуации, чтобы следить за порядком отправления войск.
Но сегодняшняя телеграмма опровергла этот слух и успокоила нас.
16 сентября
С 9 по 11 сентября я был в отлучке: ездил в обоз, служил там. В оба конца это составило верст 70–80.
Получили сведение, что наш полк пойдет отсюда почему-то только в январе или даже в марте.
Ой,
