Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг
Еще тогда, когда бои были под Ростовом, удивился, увидев здоровенный немецкий дорожный щит с грозной надписью. Обычно такими предупреждали о партизанах – дескать, не ехать поодиночке, только в составе колонны и оружие держать наготове. А на этом было совсем другое: «Ахтунг! В Ростове смертельно опасные венерические заболевания!»
Тогда только посмеялись. Сейчас картина была иной – болело и местное население, зараженное европейцами, болели и военнослужащие РККА. Тех, кто ухитрялся по меткому определению служивших в корпусе моряков «намотать на винт» в условиях фронта, даже судили, приравнивая к самострелам и симулянтам, в тылу относились мягче, и сейчас множество бойцов и командиров хромало – единственным работавшим способом лечения были инъекции стерилизованного коровьего молока в ягодицу. Сам по себе совершенно безрадостный и болезненный укол давал потом бурную реакцию организма, с подскоком температуры и прочими радостями того же свойства, но помогало это хорошо, особенно в сочетании с постоянными инстилляциями уретры и стрептоцидами.
Таким пациентам не сочувствовали, а начальство ухитрялось для них устраивать еще и дополнительно пару часов в день строевой подготовки. Разумеется, хромавшие вразнобой солдаты были для военного глаза нестерпимы, но командные умы быстро сориентировались, деля горемык, пораженных стрелой Амура, на тех, у кого укол в левое полужопие и у кого в правое. Поделенные по этому признаку команды уже были однообразнее на маршировке. Хромали одни на правую, другие на левую ногу, и потому начальство видом своим не оскорбляли. А презервативы в больших количествах пошли в армию, и медикам теперь приходилось обучать воинов как пользоваться резинками. Это было непросто и для медиков – особенно для женщин, и для солдат – публика в основном была деревенская, стеснительная.
Частям гвардейского корпуса наконец-то вручили гвардейские знамена, долго, видать, вышивали – с присвоения звания больше года прошло! Все радовались, а Быстров огорчился – его медсанбат звания гвардейского так и не получил, видно, та история с умершим комбригом сказалась, потому что ничего другого в голову не приходило – если и не отлично отработали, то уж точно – хорошо.
И даже на Правобережье, где была лютая осенняя распутица, постоянный дождь и колесный транспорт влипал в размузганную грязь разбитых вдрызг дорог, словно муха в варенье, медсанбат ухитрился не отстать и принимать раненых, которых было очень много, пока корпус пытался пробить дыру в заранее подготовленной обороне немцев, и когда немцы яростно контратаковали, отбросив корпус, удалось вывезти всех раненых, благо танкисты помогли. И позже – когда, отбросив контратаковавших и упершись в новую линию обороны немцев, уже пополненный корпус был переброшен туда, где нащупали слабое место в обороне и там введен в прорыв следом за отличившимся на Прохоровке танковым корпусом – вот где смогли работать как следует. Корпус дрался самостоятельно, в отрыве от остальных сил, имея всего пятьдесят три танка, наполовину – легких.
И медики не отстали, хотя по размякшему от постоянного дождя чернозему даже танки ползли с трудом, на первой передаче.
Хорошо хоть наградами не обделили. Начмед корпуса получил «Отечественной войны» 2 степени, а командир медсанбата, начштаба и замполит – по рубиновой Красной Звезде. Еще удалось добиться медалей для рядового состава – десяток «За боевые заслуги», да симпатичной миниатюрной медсестричке Маше вдруг досталась медаль «За оборону Сталинграда» – догнала, надо же.
Остальные-то, получилось, мимо Сталинграда провоевали, а эта смешливая девочка успела хватить боев в развалинах города, и майор слышал, что единственная из его команды, имеющая медаль «За отвагу», носит награду весьма заслуженно. Сама она не любила рассказывать, за что получила, отделывалась шуточками, дескать повезло просто, но майор знал доподлинно, что выволакивала эта хрупкая девчушка из-под минометного огня раненого бойца, как положено – с оружием. Стянула его в овражек, силенки и кончились. Практически прямо на них через пару минут скатились двое немецких солдат, спасавшихся от того же минометного обстрела, и Маша шутила, что только с перепугу она рявкнула не своим голоском «Хенде хох!» и вкатила рядом с опешившими немцами короткую очередь из автомата бойца (хорошо, в диске патроны оказались). Возвращение к своим было и триумфальным, и потешным, бойцы и впрямь веселились, когда мимо них двое здоровенных немцев осторожно несли нашего раненого, а сзади вышагивала маленькая свирепая девочка, сгибаясь под тяжестью немецких винтовок и автомата. Это дорогого стоит, когда девчушка так быстро соображает! Хорошо там воевала, была ранена. После ранения попала в поле зрения Берестова, и тот мигом ее забрал в медсанбат, чему майор только порадовался.
Толково подбирал кадры начштаба, а кадры – решают все, как метко сказал вождь советского народа. И почему-то Быстров подумал, что немцам предопределено быть разгромленными. Даже несмотря на все их зверства. А может, и потому тоже. Связь между зверствами гитлеровцев и их скором поражением определенно есть. В войне на истощение побеждает более крепкое государство, более державный народ. Такому народу почему-то не свойственна систематическая жестокость. Скорее всего, это связано с оптимизацией ресурсов. Гитлер, отменив химеру совести, сделал свой народ жиже, а государство слабее. Потому они проиграют.
Хотя крови нам это будет стоить немало. Очень немало.
Капитан Берестов, начальник штаба медсанбата
Надежда на то, что удастся, как раньше, разжиться трофейной техникой, провалилась, это было очевидно. Взять Моравску Остраву, город с важным железнодорожным узлом и массой всяких складов, – не получилось. Вместо прорыва обороны вытанцовывалось медленное прогрызание ее, продвигались атакующие по 1–2 километра в день, на перемолотых огнем и гусеницами немецких рубежах обороны – давно отлично подготовленной и продуманной системы обороны – оставался только металлолом. И потому беда с обеспечением автомобилями стояла во весь рост. В корпусе не хватало почти тысячи трехсот полагавшихся по штату грузовиков, потому транспортная проблема была крайне острой. И медсанбат был точно в таком же положении. Грузовики поступали, конечно, но сразу шли в боевые подразделения, там транспортом уже обеспеченность была высокой, а тыловики выкручивались, как умели. Имевшиеся два грузовика мотались круглые сутки. И не успевали. Начальник штаба был в положении, когда хоть за голову хватайся – всем выверенным планам настал моментальный карачун, приходилось выкручиваться самыми разными образами. И все равно солоно приходилось.
Отсидевший в резерве главного командования больше года механизированный корпус пошел в дело только весной 1945-го. Гибель Третьего Рейха была уже видна даже невооруженным глазом, с той стороны, с Запада, ломились союзники, технику они наконец стали поставлять по ленд-лизу
