Войцех Ягельский - Башни из камня
Современность, демократия, свободный рынок, принесенные ветрами перемен в кавказские ущелья, привели, однако, к тому, что старейшины родов, веками осуществлявшие духовное руководство, но скомпрометировавшие себя коллаборационизмом, соглашательством и нерешительностью, вынуждены были уступить место людям, отличавшимся теперь не благородным происхождением, а предприимчивостью, смелостью, отсутствием совести и жалости. В новые, непонятные времена они быстрее других определились и лучше устраивались.
И раньше всех поняли, что на свободном рынке товаром может быть все, что все имеет свою цену, включая даже уже завоеванную свободу. Весь Кавказ превратился в чудовищный базар, где торговали практически всем. Разрушенная войной Чечня снабжала украденной из азербайджанских трубопроводов нефтью не только Кавказ, но даже Краснодарский и Ставропольский края в самой России. На базаре во Владикавказе за доллар можно было купить три литра водки. Контрабандой шла каспийская икра, наркотики, оружие.
Товаром были и люди, которых похищали ради выкупа. И хотя в торговле живым товаром обвиняли в основном чеченцев, на самом деле этим занимались все. Чеченцы, возможно, даже меньше других, хотя их страна, с тех пор, как вышла из подчинения России, стала наиболее безопасным местом укрытия похищенных. Московские газеты пестрели статьями о российских комендантах приграничных станиц, которые за соответствующую мзду отправляли своих солдат на патрулирование только затем, чтобы их похитили и продали в качестве рабов. Даже по кавказским условиям, в Дагестане все происходило быстрее, неожиданнее, жестче, более нагло и беспощадно. С точки зрения убийств и взрывов, направленных против политических противников, Дагестан бил рекорды не только по сравнению со всей Россией, но мог смело соперничать с Израилем или Северной Ирландией прошлых лет. Характерно и то, что никогда не удалось схватить, посадить и осудить ни одного из убийц или подрывников. Мэр Махачкалы и одновременно один из богатейших людей республики — живой пример того, сколько раз можно выйти живым из подобного нападения. Минимум четырнадцать раз, и каждый раз безрезультатно, его пытались убить председатель городского совета, полковник милиции, наемные чеченские убийцы из Гудермеса и даже местный мастер спорта по боксу.
Насилие стало в политике методом, используемым так же часто и так же обыденно, как до недавних пор интриги, подкупы или кумовство. Трудно было найти в Дагестане серьезного политика, на которого минимум один раз не покушались. Понятно поэтому, что в заботе о собственной безопасности, а также в силу необходимости участвовать в своеобразной гонке вооружений, каждый уважающий себя политик окружал себя собственной охраной, ставил под ружье целую личную армию, набираемую обычно из земляков и родственников, самых лучших, потому что самых надежных. Впрочем, с набором солдат никогда не было ника- 35 ких проблем. Всеобщая бедность и абсолютная в некоторых сельских районах безработица привели к тому, что на Кавказе появились тысячи молодых людей, для которых война стала единственным занятием и единственным будущим. У них не было образования, домов и даже надежд на работу. Не желая, однако, мириться с таким нищенским существованием, они или сами организовывали вооруженные группы, зарабатывающие на жизнь контрабандой, или вступали в личные армии. Становясь солдатами, они получали не только твердый источник средств существования, но и работу, традиционно пользующуюся на Кавказе уважением.
Командовать личными отрядами вербовали людей, не чуждых насилию, — в основном преступников, для которых разбои и убийства были единственной целью и смыслом жизни, мускулистых бывших боксеров, борцов или штангистов, бывших милиционеров и солдат, и просто болтающихся по городу без дела качков с бычьими шеями. Единение мира власти с миром преступности было для представителей обоих миров открытием. Министры и депутаты научились использовать и ценить насилие, как простой и эффективный инструмент власти. Оно их не пугало, не вызывало отвращения. Они обнаружили также, что власть, используемая в преступных целях, открывает практически неограниченные возможности. Не только неизмеримо умножает доходы, но и не вызывает того осуждения, которое выпадало на долю обычных преступников. Преступление, совершенное под эгидой власти переставало в понимании исполнителей носить печать преступления.
Для преступников же благодати приносимые мезальянсом преступности и власти не были, естественно, никаким откровением. Открытием, зато, была неповторимая, быть может, возможность, которую создавали для достижения желанной цели демократия и свободный рынок.
Сделав их гражданами, демократия дарила им право не только избирать власть, но и самим быть избранными. А благодаря свободному рынку, который на Кавказе свел до категории товара практически все стороны жизни, выборы проходили, как торги, после предварительного согласования цены.
Министры и депутаты занялись преступлениями, а преступники ступили на паркет политических салонов. Присваивали своим шайкам названия политических партий, полные высокопарных прилагательных, претендовали на руководство во властных структурах, выигрывали договорные торги на приватизируемые фабрики и выборы депутатов в дагестанский парламент или даже в российскую думу. Было время, когда половина депутатов и министерских чиновников в Махачкале имела за собой тюремное прошлое.
Таким образом, преступники творили теперь закон. За превышение власти в тюрьму попал Министр юстиции. Если умирал Министр, его место занимал брат, зять или сын, чиновники разворовывали государственные деньги, банкиры нападали на собственные банки, а милиционеры грабили на дорогах. Богатые становились еще богаче, а бедняков ждала только еще большая нужда.
Казалось, весь мир вокруг них пребывал в состоянии упадка, уничто-36 жения и хаоса, и только самые большие мечтатели и безумцы сумели бы отыскать в нем какие-то намеки на создание, на зарождение чего-то нового. Разочарованные и потрясенные свободой, которая на Кавказе приобрела столь отталкивающий облик, тамошние горцы стали все серьезнее опасаться, что их место на земле сжимается, вот-вот исчезнет.
Они еще помнили старую пословицу о том, что каждый человек имеет свою гору. Так хотелось в это верить, но они не могли уже найти дорогу к своим забытым горам.
— Кто мы? — без конца повторяли они.
Их сомнения окончательно развеяли славяне.
Объявленный великим реформатором Михаил Горбачев, последний властелин империи, нигде, кроме славянской ее части, не имел значительного числа сторонников. Необходимость прогрессивных реформ он провозглашал в Москве и России, но оставался глухим и бесчувственным к просьбам российских колоний на Кавказе и в Азии. Обещанная им свобода, была, таким образом, зарезервирована только для россиян, славян, белых. С этой точки зрения Горбачев ничем не отличался от своих предшественников. Полностью поглощенный амбициозными планами реформы империи, оглушенный аплодисментами Европы и Америки, он не имел ни времени, ни терпения для Кавказа и Азии. Его выводила из себя их медлительность, недоверчивость к новинкам, рабская привязанность к прошлому. Ему нужны были быстрые решения, быстрые результаты. Он не собирался путаться в лабиринтах, в сложных хитросплетениях. С типичной для революционеров высокомерной самоуверенностью считал, что прогрессивными указами сможет разрешить азиатские проблемы. Совершал ошибку за ошибкой, бестактность за бестактностью, тем самым ускоряя свое неизбежное падение.
Укротивший его высокопоставленный провинциальный чиновник Борис Ельцин, обещал всем свободу и, в конце концов, развалил империю только для того, чтобы самому занять место Горбачева в Кремле. Борясь за власть, подстрекал вассалов Горбачева: «Говорю вам, берите столько свободы, сколько сможете унести!» Однако, когда доверчивые чеченцы попытались испробовать свободу на вкус, Ельцин, будучи уже хозяином Кремля, послал против них войска.
Россия, для которой развал империи ассоциировался не с радостной и хоть и нежеланной, но свободой, а с унизительной деградацией, завистливо и мстительно сеяла войны среди недавних подданных. Свобода рождалась под аккомпанемент автоматных очередей и взрывов бомб. Войной платила Россия своим подданным за их неверность и непослушание.
Хаоса и пожарищ избежали только ближайшие к Европе провинции империи: славянские Украина и Белоруссия, прибалтийские республики. Разжигаемые Россией гражданские войны опустошали и делили на не признающие друг друга клочья Кавказ и Среднюю Азию, а поддерживаемые Кремлем заговорщики свергали тамошних президентов.
— Вы никогда не были и не будете равными нам, — говорили россияне. — Но мы никогда не позволим вам уйти из-под нашей власти свободными.
