Виктор Федотов - Закон моря
— Это не ваше дело. Немедленно уходите отсюда. Слышите?!
— Вы что, с ума здесь посходили?! — закипел Сергеев. — Люди воюют, жизни свои кладут, а вы в какие-то княжеские игры играете! Бросьте валять дурака!
— Как вы смеете разговаривать таким тоном?! — возмущённо произнесла Виктория. — Даже немцы обращались с нами почтительно...
— Вот как?! — ещё больше обозлился Сергеев. — Хороши же у вас друзья!
— Они видят в нашем роде потомков настоящих хозяев России! А вы...
И тут, не удержавшись, Сергеев расхохотался:
— Чёрт возьми! И вы поверили этим проходимцам? Ну, старик, понятно, из ума выжил: всё поёт вон... Ну а вы-то?! Что вы знаете о России? Хоть раз видели её своими глазами?
— Уходите, ради бога, уходите! — взмолилась Виктория.
— Да пропадите вы пропадом! — махнул рукой Сергеев. — Вместе со своими байками. — И уже с порога крикнул, оглянувшись: — Ушёл ваш поезд давно! На землю спускайтесь!
И вдруг дробно и резко заговорил на улице пулемет. Зазвенели стёкла. Пули впивались в стену, во все стороны брызгало щепой.
— Ложитесь! На пол падайте! — бросил Сергеев Виктории, сторонясь за выступ, приноравливаясь, как бы лучше выскочить в дверь. — Да падайте же, чёрт вас возьми, убьют ведь!
Виктория как-то нехотя, нерешительно, глядя со страхом на него и, видимо, больше заботясь о том, чтобы не уронить в его глазах достоинство, неловко повалилась на пол. Сергеев хотел уже было рвануться на лестницу, как двери из соседней комнаты распахнулись и в них появился старик — точно портрет в полный рост стоял в огромной раме.
— Назад! Назад, старик! — закричал Сергеев. Новая очередь со звоном пропорола окно. Старик, словно что-то вдруг вспомнив, схватился руками за голову. Затем отшатнулся назад и, пьяно покачнувшись, осел на закровяневший паркет.
— А-а, чёрт! Кричал ведь вам!
Пригнувшись, Сергеев кинулся через всю комнату к нему. Отнял руки старика от лица — верхняя часть его почти вся была снесена... И всё-таки Сергеев, надеясь на чудо, на то, что старик, возможно, ещё жив, выхватил перевязочный пакет и несколько раз обхватил голову бинтом. Бинт тут же промокал, густо кровянел. Сергеев оглянулся, хотел сказать Виктории, чтобы кинула какую-нибудь тряпку. Та, вся побелев, глядела из-за плеча остановившимися, безумными от ужаса глазами.
— Не смотрите сюда! — крикнул он. — Киньте платок. Да не поднимайтесь же, пристрелят! — И вдруг почувствовал, как конвульсивно дернулась голова старика. Бросил ей, отползая: — Ничего уже не надо...
Сгоряча Сергеев чуть было не выпалил Виктории злые и горькие слова: «Вот вас заступники как отблагодарили!» Но не решился, видя, как судорожно вздрагивают её плечи, — с неё было довольно и того, что произошло...
Пулемет с короткими передышками всё бил и бил, но теперь уже не сюда; на улице слышались автоматные очереди, кто-то выкрикивал короткие команды.
Сергеев, бросив взгляд на Викторию, выскочил рывком из комнаты, кинулся по лестнице наверх. На бегу подумал: «Из дома напротив опять бьют, значит, не доконал я их. А может, другой пулемет установили...»
Он выбрался на крышу, сразу же увидел башенку, укрылся за ней. Заметил, в том же чердачном окне двое немцев хлопочут у пулемета. Улочка была узкой, Сергеев, припав к нагретым на солнце кирпичам башенки, размахнулся и швырнул гранату. Она взорвалась на крыше, но правее, пулемет захлебнулся было, но тут же заговорил вновь. Внизу на улице били из автоматов. «Мои, наверно, ребята», — подумал Сергеев. Звенели, расшибаясь о булыжник, выбитые стёкла. Сергеев выругался от злости, хорошо видя пригнувшихся за пулеметом немцев, бледную жалящую струйку огня. Он изловчился, вгорячах почти полностью выдвинулся из-за башенки и, опираясь на неё левой рукой, чтобы не соскользнуть по покатой крыше, метнул другую гранату.
Взрыва Сергеев не услышал. Но совершенно отчётливо увидел, как из чердачного окна полетели обломки досок, повалили клубы дыма и пыли... Наверное, он не услышал взрыва. Из-за острой, обжигающей боли, заглушившей в нём все посторонние чувства. Правую сторону груди будто ошпарили крутым кипятком, но он, теряя равновесие, опёрся о башенку и всё-таки удержался на ногах.
Пулемет умолк.
«Теперь скорее вниз, пока не потерял совсем силы, там ребята помогут». Сергеев вспомнил, что перевязочный пакет истратил на старика, прижал ладонь к ране прямо поверх кителя, чтобы не хлестала кровь, но и спина стала сразу же горячей и мокрой. Понял, сквозное... Тогда он с трудом завёл левую руку назад и кое-как прижал тыльной стороной ладони то место возле правой лопатки, откуда вышла пуля.
Сергеев понимал: так долго не продержаться, едва ли хватит сил спуститься вниз. Он хотел было крикнуть сверху на улицу, возможно, его услышат, но голос не послушался, вышло что-то похожее на хрип. Тогда он стал медленно, осторожно спускаться по крыше. Частые тяжёлые капли крови падали на оцинкованные светлые листы, и он вроде бы даже слышал, как они потукивают по звонкому железу, и от этого становилось не по себе. Ноги переставали слушаться, обмякли, в голове гудело, точно в машинном отделении катера, и, застилая свет, яркий утренний свет южного солнца, поплыла перед глазами сумасшедшая тёмно-фиолетовая круговерть.
«Ведь вот он, совсем рядом, чердачный лаз. Главное, угодить в него, не промахнуться. Там лестница, если не хватит сил, можно сползти. Осторожно, не торопясь сползти на левом боку...»
Сергеев нащупал головой и здоровым плечом узкий чердачный лаз, кое-как протиснулся в него, сделал ещё несколько шагов и, прижавшись к стене, сполз по ней, как ему казалось, на спасительные ступеньки лестницы...
Лишь позже, когда ребята уже принесли его на катер, Сергеев, придя в сознание, узнал от отрядного медика, что получил немецкую пулю навылет в правую сторону груди. Он и сам догадывался об этом ещё там, на крыше особняка, возле кирпичной башенки. Он хорошо помнил это. Но вот чего Сергеев никак не мог припомнить: когда ребята несли его по лестнице особняка вниз, ему показалось, что дверь вдруг отворилась и появилась Виктория. Она с испугом смотрела своими иконными глазами на окровавленный его китель, на его лицо... и крестилась. Ему хотелось, чтобы именно так всё и было на самом деле. Неужели это только показалось?..
...Шторм в море не утихал, бушевал за скалистыми берегами, но отдалённые его раскаты докатывались и сюда, в полупустое кафе. За окном не переставал дождь. Звучала тихая музыка в приёмнике, далёкий пианист в эфире тонко, изящно импровизировал, и от этого было и светло и грустно на душе.
Недопитый кофе остыл. Капитан второго ранга Сергеев курил и всё смотрел на белое здание гостиницы, на месте которого стоял когда-то двухэтажный особняк с башенкой...
«Вот и не стало княжеского дома, — подумал он. — Старый князь уже больше тридцати лет как на том свете. Так в чужую землю и лёг... А что же с его дочерью, с Викторией? Спросить разве? Но ведь как спросишь? Засмеют: нашёл, скажут, время князей искать. Да и вообще — какое это теперь имеет значение?..»
Сергеев поднялся, поблагодарил добродушного буфетчика, пожелал, чтобы его прелестные дочурки ещё успешнее занимались «советским» языком, и вышел на улицу. Постоял несколько минут возле здания гостиницы. Мокрый асфальт по-прежнему блестел, был рябым от дождя. Стеклянные двери то и дело распахивались, из них, весело и беззаботно гомоня, прикрываясь разноцветными зонтами и накидками, выпархивали юноши и девушки. «Да, вот это самое место, здесь я стою...» — с некоторой неуверенностью и грустью подумал он, с улыбкой глядя на них.
Все эти тридцать лет Сергеев ни разу не бывал за границей. Он любил свой отпуск проводить в средней полосе России, любил свою Москву, где родился и вырос и куда возвратился после увольнения с флота. Быть может, Сергеев несколько отяжелел с годами, стал не так лёгок на подъём, как прежде, — недаром в этом укоряет его жена. Но он и на этот раз, наверное, не взял бы туристскую путёвку за границу, не окажись в её маршруте вот этого маленького курортного городка.
Сергеев был доволен поездкой, он будто не надолго, всего на несколько часов, вернулся в свою молодость, а этим, что тут ни говори, всё окупалось с лихвой. Но что-то всё же мешало ему испытать полностью удовлетворение, чего-то вроде недоставало. И вдруг он совершенно отчётливо почувствовал: ему жаль, очень жаль, что больше никогда не увидит старый особняк с башенкой. А ведь столько лет помнил о нём, даже не раз видел его во сне! И вот ничего не осталось... «Что ж, — подумал он, — время на свой лад всё перекраивает. Так всегда было и так будет — в этом закон времени...» Но он знал: всё, что было здесь, навсегда останется в его памяти, как на всю жизнь остались зарубцевавшиеся шрамы на правой стороне груди и на спине...
