Катехон - Сухбат Афлатуни
«Платформа четида турманг».
Снова движение теней, поезд, мертвый и белый свет из него. «Эшиклар ёклади…» Ирис продолжает свой рассказ. Ирис-Фархад.
Поезд исчезает в черной дыре. А эти двое, за столиком, сидят и молчат. У Навои они так не сидели, говорит Ирис. Разве что в мечтах Фархада.
«Не люблю слово “мечты”», – говорит она.
«Я тоже. В нем есть что-то бесстыдное».
«А зачем тогда говоришь?»
«Во время Навои оно еще не было таким… А Фархада Навои сделал китайцем».
«Что значит “сделал”?»
«Я думал, ты спросишь, почему “китайцем”».
«Это во вторую очередь… Ты же в курсе, я люблю китайцев».
«Платформа читидан узоклашиб туринг…» – снова механический голос.
Ирис морщится. На нем фиолетовая майка.
«У тебя тоже глаза немного раскосые», – говорит она.
Подъезжает поезд, снова мелькание и торопливость; они отходят в сторону.
«Сделал китайцем, потому что были и другие варианты этой истории. У Низами, у Хосрова, у Вахши. А почему – китайцем…»
«Эшиклар ёклади…» Какой-то парень в белой тюбетейке бежит вдоль вагона. Успевает. Поезд начинает двигаться.
«Наверное, Навои был нужен царевич именно из какой-то дальней и сказочной страны. А Китай был тогда вполне дальним и сказочным».
«Как всё испортила глобализация…»
«Есть мнение, он был родом не из самого Китая, а из Восточного Туркестана».
«И что?»
«Не знаю, – дернул плечом. – Просто мнение».
«Я поняла. Слушай, а зачем мы здесь так долго стоим?»
«Ты попросила показать…»
«Я? Ты сам меня сюда зачем-то потащил. Я просто спросила, кто такой Фархад».
«Платформа четида турманг». Они садятся в подъехавший поезд. Нужно было сесть в другую сторону. Но двери уже закрыты; они сидят и смотрят друг на друга.
А те двое остаются.
Ширин молча протягивает чашу. Фархад, прижав к груди ладонь, принимает ее.
«Фархад и Ширин». Поливная керамика. 1984 год. Художники и скульпторы Ахмаров, Каюмов, Аминов, Мамтобаев.
34
Арбуз был не виноват.
Арбуз был прекрасен, как долгожданный поцелуй. В меру прохладный, сладкий, невыносимо сочный. В конце ужина она вся плавала в нем. А потом… резко извинилась и побежала сюда. Успела. И всё стало понятно. Ее целый день немного мутило; хотя нет, не надо записывать. И изображение лучше убрать. Вот так.
Вопрос только, кто был с ней той ночью в Гур-Эмире. Есть предложение считать, что это был всё-таки Сожженный. Другие кандидатуры?
Ненадолго возникает изображение. Она на фоне кафельной стены, обмахивается.
Тамерлана и других исторических деятелей просьба не предлагать.
Ставим на голосование.
Ее мысли тоже сидят в голове, обмахиваясь. Поступает предложение включить вентилятор. Кондиционирование в мозгах не предусмотрено. Все начинают шумно искать вентилятор.
Просит слова Глупая Мысль. Дергает поднятой лапкой.
Хорошо, давайте послушаем Глупую Мысль. Говорите, уважаемая. «Может, я не права, – говорит та, самодовольно улыбаясь, – но мне пришло в голову, что там, у Гур-Эмира, это мог быть его отец… Они ведь похожи… – хихикает. – И одну и ту же одежду иногда надевают. И вам могло показаться…»
Прекрасно: инцест. Только этого не хватало. Садитесь, милая.
Глупая Мысль, дохихикав, замолкает. Нет, дорогая Глупая Мысль, это не глупая мысль, это полный бред. И не так уж они с отцом похожи… Вообще непохожи.
Если бы у него был брат-близнец… А может, у него есть брат-близнец? Он ей как-то туманно говорил про двойника. Чушь. У него нет ни братьев, ни двойников. Так что кончаем дискуссии и ставим на голосование… Ну, что там еще?
Руку тянет Умная Мысль.
Сидит рядом с Глупой, поблескивая очками. Давать ей слово? В последнее время от умных мыслей еще тошнее. Хорошо, передайте ей микрофон. Все ищут микрофон.
Умная Мысль дышит в микрофон, мнет листок, которым только что обмахивалась. Начинает что-то тягучее, с цитатами и ссылками. Про падших сынов Божиих. Которые… (снова дыхание и звук бумаги) …являлись дочерям человеческим. И те им не отказывали.
Спасибо, дорогая Умная Мысль. Вы, как всегда, на высоте. Садитесь, выпейте воды, а лучше сразу исчезните. Да-да, покиньте мою голову. Вместе с вашими цитатами, очками, не забудьте еще вот эту бумажку, хотя, если хотите, можете ее оставить.
Нет, уважаемые мои мысли, на голосование ставится только одна кандидатура…
– Ань… – поскребся Сожженный снаружи. – Ты как?
– Нормально. – Она привстала и снова села, от слабости. – Только вот забеременела, похоже…
И тут же пожалела.
Сожженный рванул дверь, сорвал крючок…
– Отпусти… – Она мотала головой и пыталась освободиться. – Дурак, я же тут сидела… дал бы хотя бы выйти…
Мозги, с таким трудом подключенные, снова замерли. Мысли, устав сидеть в духоте, разбрелись; последней вышла Умная Мысль; поджав губы, нажала на выключатель. Бледный свет в голове погас.
35
Дальше можно сделать один большой пробел. Пробел в девять месяцев. Сколько места он может занять на бумаге? Девять страниц? Или двести семьдесят с чем-то пробелов, по пробелу в день?
Какие-то события происходили. События-пробелы, пустые и светлые. Они сбежали от родителей в маленький глиняный дом, две комнаты, виноградник. И три собаки разных пород, жившие между собой довольно мирно.
Еще в доме водились скорпионы. Один раз (Сожженного не было) она услышала шорох, где стояла обувь. Нашла в себе силы, подошла и накрыла его банкой. Пусть Сожженный с ним общается. В дом войти уже не могла; сидела во дворе, гладила собак.
Вернулся Сожженный, посмеялся.
– А! Но и про скорпиона! – сказал, стоя с пустой банкой.
Она не поняла.
– Палиндром, – объяснил Сожженный.
– Не… Получается «про ксорпиона». – Она помотала головой. – И что это за «А!»?
– А это А.
К скорпионам Сожженный относился уважительно. Вообще к насекомым, она заметила. Один раз осу из чашки с чаем спас. «Ты еще ей искусственное дыхание сделай!» Он усмехнулся. Теперь со скорпионами… «Я сам Скорпион». Снова усмешка.
– Как ты можешь в это верить, если ты православный?
Знала, чем его подколоть: астрологией.
– Не знаю, – Сожженный потрогал крестик. – Когда во мне свет… то нет никакой астрологии, никакой судьбы, даже законы природы как-то бледнеют. Если есть Его свет. А потом свет куда-то уходит или я ухожу из него. В конце концов, что такое астрология? Это шизофрения законов природы. Шизофрения материи.
Она запомнила этот разговор – таких разговоров становилось всё меньше. Он всё больше ходил или лежал с головными болями, мычал. У нее рос живот, у него – опухоль. Даже на УЗИ они пошли вместе. Она – УЗИ, он – МРТ.
Пробел.
Жара спала. Ночи стали свежее, мерзла даже под одеялом. Прижималась к Сожженному.
