Женя Гранжи - Нефор
– Сейчас пого никто не танцует, мистер Роттен! Мы делаем слэм!
Гарик поцеловал Катю и растворился вместе с Зи-Зи-Топом.
Они прошли по коридору, через гримёрку, в служебный кабинет. Зи-Зи-Топ жестом велел Гарику запереть дверь, а сам подошёл к письменному столу у окна и вынул из нижнего ящика связку ключей. Затем повернулся к окну и засунул руку с ключом под подоконник. Прозвучал щелчок и подоконник откинулся крышкой, скрывавшей двойную стенку. Зи-Зи-Топ заглянул в открывшееся пространство и протиснул туда вторую руку. Пошебуршал, и вынул что-то, зажав в огромном кулаке. Протянув его Гарику, он разжал ладонь. Гарик застыл, уставившись в чёрные линзы очков. В руке Зи-Зи-Топа лежала граната.
– Пользоваться умеешь? – густо пробасил он.
Зрачки Гарика задвигались в замешательстве.
– Нет… А надо?
– Это РГД-5. Смотри: усики разгибаешь, рычаг прижимаешь. И…
Он дёрнул за кольцо. Гарик вздрогнул. Зи-Зи-Топ вставил чеку обратно и вложил гранату в ладонь Гарика, изучающе завертевшего боеснаряд в руках.
– Не волнуйся, не взорвётся, – щедро растянулась в улыбке густая борода. – Так, шуганёшь при случае.
– Откуда?
– Афганский сувенир. Бери, бери, пригодится. Тебя тут недавно чуть насмерть не затоптали.
– Ну что ж, спасибо тебе. А если менты…
– Не взрывоопасно. Носи спокойно.
Гарик благодарно кивнул, пожал волосатую руку и вышел из кабинета.
Девчонок искать не пришлось: они болтали у барной стойки с «отвёртками» в руках, из стаканов торчали трубочки. Клюква криком секретничала что-то Кате, и та прижимала ухо к её огромному рту. Заметив Гарика, рыжая замолкла и срочно присосалась к трубочке. Катя обернулась и, как-то по-новому окинув его взглядом, облизнула припухшие губы. Гарик взгромоздился на соседний стул. Катерина скользнула прохладной рукой под его ремень и прижала ладонь к голой пояснице.
– Ну что? О чём болтали?
– О тебе.
Она царапнула под джинсами ногтями.
– «Троечку!» – крикнул Гарик в сторону барменши-линды.
Катя поёрзала на стуле и переместила руку ему на затылок.
– Допивай скорее, – мурлыкнула она и закогтила ноготками.
– Я ж только…
Он закатил глаза. Уши заложило. Катя осторожно приблизилась и прикусила мочку уха:
– Пойдём танцевать? Начинают.
Из зала доносились активные приветствия. Катя вскочила и за руку потянула Гарика за собой. По пути обернулась и обменялась с Ингой какими-то, понятными только женщинам, взглядами.
Со сцены заходились криком: «Come on people now, smile on your brother and everybody get together, try to love one another right now!».
Взорвался ад. Трое парней в лифчиках – группа «Piss Dogs» – мочили на сцене «Territorial Pissings». Сотни тел, беснуясь, яростно толкались и прыгали; хлестались волосами, ударялись головами; поскальзывались и не падали; цепи скакали на плечах, путаясь в волосах – чужих и своих. Пульс резонировал в висках с резкими ударами бас-бочки. Воздух моментально сгустился и превратился в концентрированный пот. Дышать сразу стало тяжело.
Катя вбежала в зал и застыла. Рывком повернулась к Гарику, и он увидел её восторженные глаза с расширенными зрачками. Коброй бросившись, она впилась в него поцелуем и, не отрываясь, потащила в тёмный угол зала. Ударом прижала к стене, и Гарик ощутил на шее жаркие влажные губы. Перед ним поплыло пространство. Сквозь пелену он разглядел в полумраке миниатюрную девицу, бойко скакавшую с поднятыми руками. Маленькая грудь дерзко подпрыгивала, через тонкую маечку бесстыдно выпирали нахальные соски. Катин язык вращался у него в ухе, извиваясь как раненная анаконда. Гарик оторвался от стены и собой прижал к ней Катю.
Со сцены надрывались: «Dive! Dive! Dive! Dive in me!». Народ заходился в слэме, пульсируя в погружении.
«Dive! Dive! Dive! Dive in me!»
«Dive! Dive! Dive! Dive in me!»
«Dive! Dive! Dive! Dive in me!»
«Dive in me!»
«Dive in me!»
«Dive!»
«In!»
«Me!»
Совместная пульсация в «Нирване» разрядилась финальным ударом барабанов. Раздались овации и свист. Катя задрала голову и залилась смехом. Гарик тоже прыснул и чуть не произнёс: «Спасибо большое». Она развернулась и нежно, как только могла, обняла. Почему-то именно сейчас стараясь быть незамеченным, он торопливо застегнул джинсы.
Парни из «Piss Dogs» выдохлись и покинули сцену, расстроенные невозможностью переломать гитары – дорого, блин.
Тут же на их место выплыл никому не известный коллектив, прибывший специально, по случаю двухлетия кончины Курта Дональдовича, откуда-то из области. В отличие от местных рок-героев, эти были похожи на музыкантов. Вслед за гитарами они расчехлили скрипки и публика заинтригованно забурлила.
Квартет представился как «Мёртвый Вивальди» и неожиданно заиграл «Something In The Way». Зал мгновенно разбился на пары и медленно затоптался. Одиночки воздели руки и чиркнули зажигалками.
Гарик обвил Катю, она положила ещё подрагивающие руки ему на плечи, и он поймал себя на неожиданной мысли, что под «Нирвану» можно танцевать с девушкой среди живых огней.
На следующей песне «Вивальди» вдруг сменили скрипки гитарами и ещё более неожиданно влупили «School». Зал восторженно взревел и пустился в слэм, а обмякший Гарик предложил попить пива и на этом закругляться. Катя не была против.
Подойдя к пустующей стойке бара, Гарик обнаружил пиво давно выдохшимся, но на прежнем месте. Недопитой Катиной «отвёртки», конечно, не оказалось (рыжая бестия!) и они заказали её снова.
Одним махом осушив стакан, Катя указала маникюром в сторону выхода. Из коридорной темноты приближалась высокая и худая фигура. Гарик повернул голову и вгляделся. Фигура прошла в раскрытые двери бара и оказалась Наумовым.
Он выглядел расстроенным. Вяло переставляя ноги, приблизился к стойке и заказал линдоподобной барышне полтинник «Смирнова». Выпив, немного взбодрился и, разглаживая усы, вопросительно посмотрел на парочку:
– Может, ко мне пойдём? Продолжим там?
Сейшн не прошёл ещё и наполовину, но Гарика такой вариант устраивал. С Наумовым всегда было интересно – и пить, и разговаривать, и даже опохмеляться. Гарик кивнул, и оба синхронно обернулись на Катю. Она пожала плечами:
– Мне всё равно.
Троица прошла к гардеробу, оделась и, обернувшись в сторону глухо долбящих басов, выгрузилась из Nirvan’ы.
6
Звеня, прикупленными по пути портвейном и пивом, компания ввалилась в изветшалую наумовскую квартиру. Сонмища идей, песен, стихов и прочих творчеств, реализованных здесь, конкурировало в своём количестве разве что с тоннами выпитого на кухне алкоголя.
В ней и расположились.
Чистой посуды не нашлось. В раковине возвышалась джомолунгма тарелок с торчащими как ледорубы приборами. Катя с видом опытного альпиниста подошла к мойке, облачилась в висевший рядом фартук и забурлила краном. Наумов попытался протестовать, но она вручила ему пару вымытых гранёных и улыбнулась. Марк обезоруженно кивнул и со скрипом опустился на старый табурет. Приятно пахнуло кисловатой сладкостью. Гарик разлил портвейн, по Катиной просьбе ввернул в холодильник пиво и предложил:
– Ну? За Курта – не чокаясь, что ли?
– Да хватит тебе! – И Наумов чокнулся так, что едва не превратил стаканы в брызги с осколками.
Они звонко проглотили.
– Ты чего скис к вечеру?
Наумов, замявшись, прикурил и пожал плечами:
– Да так. Вспомнил…
– Вкус лимона?
Марк помолчал.
– Возраст свой вспомнил.
– И чего?
– Да ничего. Просто осознал, что я старше этого вашего Кобейна.
– Ну, и дальше что?
– Да ничего. – Он затянулся. – Полное ничего.
– Ну, ты выбрал на кого равняться… В моём возрасте он уже гениальную группу собрал.
– А в моём возрасте он уже умер. Врубаешься?
Гарик рассмеялся:
– И что теперь? Я через год так про Вишеса сказать смогу. А через три – про Кёртиса. А через пять…
– Ты не понимаешь, – перебил Наумов, – это не просто факт – это прочувствовать нужно.
– Чего прочувствовать-то?
Марк задумчиво погладил усы.
– Ты в Питере не был? Ну… Там есть район такой, Купчино называется. Самый южный. Большой – как два Градска. Так вот, там такое количество групп! – чуть ли не каждую неделю новая вылупляется. И ведь прелесть вся в чём – в Петербурге Купчино – это… Ну, как бы… центр рока, что ли… И, вместе с тем, жутко гопнический райончик. Там «Кино» записывали «Группу Крови», там… Ну, понял, в общем?
Гарик утвердительно кивнул и выклубил тучу дыма.
– Ну вот. Понимаешь, групп-то там много, но все – говно.
Марк внушительно помолчал, выжидая понимающую реакцию.
– Вообще все?
– Девяносто девять процентов. Говнари там дворовые, трёхаккордные.
Наумов вообще глубоко презирал эти три аккорда и сильно оскорблялся, когда при нём брали ре-минор сразу за минорным ля.
– Врубаешься? Там ремесленников – полные клубы. Талантливого музыканта – помазанника Божьего – там просто невозможно заметить, он тонет в этих девяносто девяти.
