Иван Аксенов - Готы
— Да нет, не встречаюсь, так просто — потусовались. Она ничего, прикольная… У тебя все подруги — прикольные.
— Ну так это же я! — кобянилась Джелли, выпрямляясь и подымая голову. — Это же я — великий Джеллик!
«Такой уж прямо и великий…» — думал Благодатский, внимательно оглядывая собеседницу. — «Все вы: троечницы-десятиклассницы — великие». Вслух говорил:
— Ага. Ты меня, может, познакомишь во-он с той готочкой, что возле склепа сидит? Я вроде недавно ее с тобой видел.
— С Эльзой? Познакомлю. Только — у нее парень есть, Рыжий у него кликуха, знаешь его — наверное. Он тоже где-то на кладбище тут сейчас тусуется, — и не успевал Благодатский вежливо отказаться, узнав о Рыжем, а Джелли уже звала: — Эльза, солнышко, иди сюда! С тобой хотят познакомиться!
Эльза подходила: в ошейнике с длинными шипами, черными крашеными волосами до плеч, в тоненьком свитере — в обтяжку.
«Бля, охуенная!» — решал про себя Благодатский. — «Надо ее как-то выбить у этого Рыжего и выебать. Да, непременно нужно ее выебать!»
— Привет, — говорила ему Эльза и спокойно разглядывала Благодатского холодными серыми глазами.
— Привет, — терялся Благодатский и не знал — что сказать. Хотел сделать комплимент ее высокой, подчеркнутой свитером груди, но понимал, что — не стоит. Так стояли они и молчали некоторое время, пока Эльза не говорила вдруг:
— У вас бухать чего-нибудь есть?
— Не, ни хуя, — отвечала Джелли.
— Кончилось. Можно сходить, — приглашал ее Благодатский.
— Пошли. Мой Рыжий с каким-то готом бухает, а меня тут одну бросил. Так я тоже ведь хочу… — отправлялись. Перед уходом Благодатский успевал оглянуться, чтобы увидеть Неумержицкого: стоял, окруженный готами, пил из горла красное вино и с энтузиазмом рассказывал какую-то чушь. «Опять стебется», — решал Благодатский.
Шли к главному входу-выходу, который по непозднему времени должен еще был оставаться открытым. Разговаривали. Благодатский шел совсем рядом и чувствовал запах парфюмерии готочки: казалось, что пользуется она вместо туалетной воды — освежителем воздуха. «Странно… Хотя — какая хуй разница, что мне — детей с ней рожать, что ли…» — так размышлял Благодатский и расспрашивал свежую знакомую о том, как попала она в готскую тусовку.
— Девка в классе была, — рассказывала Эльза. — Она все время красилась жутко: лицо бледное, а глаза и губы — черные. И сама одевалась вся в черное. Такая блядища она была, ух… Во время уроков даже иногда с пацанами за школой ебалась. Она меня в первый раз и притащила с собой на кладбище. Я такая типа — скромная ходила все время, а хотелось стать — крутой. Вот вроде и стала. Как я тебе вообще, нравлюсь?
— Ну да, нравишься, — говорил Благодатский: чувствовал, что начинает несколько волноваться и старался скрыть это волнение. — А ты с этим, с Рыжим — давно встречаешься?
— Ты откуда про Рыжего знаешь? — удивлялась готочка.
— Да ты сама ведь только что говорила — мой Рыжий. Ну я и решил, что ты — с Рыжим.
— А-а, понятно. Обо мне любят готы попиздеть, слухи спускают всякие: то — что я лесбиянка, то — что наркоманка. И незнакомые иногда больше обо мне знают, чем я сама…
— Это чё — готы такие сплетники?
— А кто не сплетник? Все сплетники, все любят попиздеть о том, что их не касается…
— Я вот — не люблю.
— А на фига тогда — про Рыжего спрашиваешь?
— Ну так, общаемся… Не хочешь — не рассказывай.
— Не хочу. Хуево мне с ним, пацан. Алкаш он, этот Рыжий, и неврастеник. Скоро достанет меня, и я на него забью совсем…
— Чем же это он тебя так?..
— Да всем… У него, видите ли, депрессии постоянно — орет на меня, из окон бросается…
— В натуре?
— Да кто его разберет… Может так, дурака валяет, выпендривается, не знаю… Тебе-то это к чему?..
— Совершенно ни к чему, — отвечал довольный Благодатский и уводил разговор в другую сторону, решив про себя: «Нормальные шансы. Надо только подпоить ее и не дать встретиться с этим Рыжим. Пусть он там себе бухает с кем-то, а мы — с тобой…»
Выходили с кладбища, видели: все сильнее сгущался вечер, все темнее голубело сентябрьское небо, и совсем уже закатилось за многоэтажные дома красноватое солнце. Направлялись к магазину. Видели по пути, как подъехал к остановке — синий трамвай и высадил очередную порцию готов.
— Во: еще приехали! — радовалась Эльза и вместе с Благодатским — переходила дорогу. На другой стороне, в траве, тянувшейся вдоль обочины, чуть присыпанной редкими жухлыми листьями — видели мертвую кошку. Она лежала на самом виду, четко выделенная цветами невысокой травы и желтоватых листьев, а рядом — сидели две вороны: крупнокрылые, с грязными шелушащимися лапами и клювами, раздирали они внутренности кошки и дрались между собой из-за них. Злыми огнями вспыхивали черные бусины глаз, и неприятно вылетали в воздух резкие крики.
— Быр-р, дрянь какая! — показывала Эльза на кошку пальчиком с длинным, покрытым лаком ногтем. — А чего они дерутся? Им ведь такой кошки должно на неделю хватить, а в раз — десяток ворон накормить можно…
— Правильно все они делают: это инстинкты работают, — одобрял ворон Благодатский. — Сейчас у них — целая кошка, а завтра — ни хера, хлебная корка одна какая-нибудь, из-за которой драться нужно. Вот и дерутся из-за всего, чтобы соблюдать формы и не оставаться голодными. Не теряют бдительности. Это человеку дай жрачки вдосталь на полгода — так он работать разучится, пить начнет, а заново работать потом может и не начать никогда. Так что — мудро поступают, что пиздятся… — с удовольствием разглядывал, как долбили друг друга сильные птицы клювами, перепачканными внутренностями мертвой кошки.
— Вот ты как рассуждаешь… — тянула Эльза. — А по-моему, чушь все это: не теряют бдительности… Просто птицы тупые, нет бы — пожрать нормально, так они лучше друг друга искалечат. Тупые, тупые!
— Вороны — очень умные птицы. Голуби — тупые, а вороны очень умные, — спокойно говорил Благодатский, когда они входили в магазин.
Там — считали деньги, покупали спиртное. Эльза просила — покрепче, и Благодатский с радостью соглашался:
— Покрепче — это правильно! Чего всякую ерунду в себя лить, пить так уж пить…
— Напиться хочется… — признавалась Эльза, забирая у продавщицы бутылку.
При входе на кладбище Благодатский первым делом закуривал и спрашивал:
— Куда пойдем? На Вампирский переться без мазы, там придется делиться. Мне — не жалко, но напиться ты тогда точно не сможешь …
— Ага… Давай — свернем куда-нибудь, бухнем, а потом попрем к народу…
— Годится… — соглашался Благодатский, выбирал место на центральной аллее — чтобы свернуть. Сворачивали, отыскивали укромный уголок: лавочку внутри могильной оградки, прикрытой от большинства случайных взглядов — деревьями и высоким серым ангелом. Ангел стоял на коленях и плакал.
— Хороший, — говорила Эльза, пока Благодатский возился с бутылочной пробкой: подходила к ангелу и гладила его по широкому, сильно загаженному птицами крылу.
— Что ты его — как собаку… — ухмылялся Благодатский, чпокая пробкой и протягивая готочке бутылку.
— Почему — как собаку? Что, ангел — не человек, что ли? — принимала бутылку и делала несколько глотков. Морщилась и закуривала сигарету.
Благодатский не мог спорить с подобной железной логикой, и не спорил. Делал свое дело: пил, курил. Сидел на лавочке, дышал теплым воздухом: мерещился легкий, едва заметный запах тления, вспоминалась раздираемая воронами кошка. Наблюдал за готочкой, которая постепенно пьянела и погружалась в свои мысли, плохо реагируя на редкие высказывания Благодатского. Через некоторое время ни с того ни с сего — начинала жаловаться на Рыжего.
— Собирались вместе сходить на готик-парти в субботу, я хотела открытое платье надеть — с туфлями и с ошейником. А он, пидор, в обед нажраться успел, приехал ко мне откуда-то злой и отпиздил меня… По спине все время бил, я как жираф — вся в пятнах стала…
— И что, накрылась вечеринка? — сочувствовал Благодатский.
— Не, почему накрылась? Мы ведь помирились потом сразу. Пришлось только вместо платья — кофту напяливать. По лицу-то он мне, слава богу, обычно не бьет.
— Почему?
— Не любит синяки целовать, видимо… Я вот покажу тебе сейчас, — поворачивалась спиной и неожиданно резко — задирала свитер. Благодатский видел фиолетовые отметины на бледной коже, но не интересовался ими: останавливал взгляд на черной ленте с застежкой — на бюстгальтере готочки. Чувствовал, как оживает в джинсах и наливается кровью член. Машинально поправлял его — придавал вертикальное положение, чтобы не торчал в сторону.
— Круто? — спрашивала Эльза — не поворачиваясь: брала стоявшую перед ней на земле бутылку и, запрокинув голову, лила в рот алкоголь.
