Иван Аксенов - Готы
— Да уж, ничего себе…
— А он еще все время обещает, что если я уйду от него — он с собой покончит, а я буду виновата. Он вообще постоянно хочет с собой покончить.
— Если б хотел покончить — покончил бы. А те, которые много говорят про это, ничего обычно с собой не делают. Да, не повезло тебе. Бедненькая готочка, — заметив, что Эльза собирается опустить свитер — поднимался с лавочки, приближался к ней: укладывал правую руку ей на бедро, левой — осторожно касался пятен на спине. Вплотную прижимался к ней и отстранялся торсом. Принимался тихо целовать ее незажившие ушибы, приподняв повыше левой рукой свитер и переместив руку под ним — на плечо. Правой — пробегал от бедра вверх, до полоски бюстгальтера: легко поглаживая кожу, двигался к груди.
— Что, что ты делаешь? — с легким придыханием и притворным возмущением говорила уже порядком пьяная готочка: хватала и тянула вниз своей ладошкой — ладонь Благодатского, начавшую изучать ее грудь. Крепко держала ее: чуть заметно — сжимала и разжимала.
Благодатский не отвечал и продолжал то же. Видел, что левая рука Эльзы — занята бутылкой. Направлял тогда ниже левую руку и пробирался к груди: безнаказанно мял и гладил ее, приподняв чашечку бюстгальтера. Кололся об острый шип окружавшего шею Эльзы ошейника. Все сильнее и сильнее упирался крепким членом в зад готочки, терся о него. Сквозь ткань двоих джинсов, разделявших их, — чувствовал исходящее от тела тепло. «Она должна быть уже совсем — мокрая…» — так думал тяжело дышавший Благодатский и слышал вдруг звонок сотового телефона.
— Это — мой, — тихо говорила Эльза: освобождала правую руку, отделялась от Благодатского и опускала свитер. Доставала из кармана маленький телефон и разговаривала по нему.
«Сейчас она поговорит, потом — допьем, посидим-подождем, чтобы совсем темно сделалось, и тогда…» — мечтал Благодатский. Мечтания прерывал неприятный вскрик Эльзы, ее испуганный голос и слова:
— Разрезал вены… Сука… Что делать…
Понимал: гот Рыжий, судя по всему, все-таки выполнил так или иначе свое обещание: совершил попытку покончить с собой. Это обстоятельство грозило расстроить планы Благодатского. Сильно ухудшало своим появлением его радужные настроения. «Нужно брать ситуацию в свои руки, а иначе — кроме дрочки в общажном сортире перед сном рассчитывать не на что: новую готку охмурять поздно…» — с неудовольствием думал Благодатский и ждал, пока Эльза закончит говорить по телефону.
— Это все я, все из-за меня! — запричитала она, спрятав в карман телефон и сделав несколько больших глотков из бутылки. — Ему кто-то сказал, что я с другим пацаном за бухлом ушла и не вернулась, а он сам — пьяный в доску… Пошел и вскрыл себе вены ножиком… Это все ты, все из-за тебя! — неожиданно подошла к Благодатскому и ударила его по плечу кулачком, не прекращая плакать.
— Не ори, — спокойно реагировал Благодатский и протягивал готочке сигарету. — Ничего с ним не случится, чтобы сдохнуть — надо вены на обеих руках в ванне с горячей водой разрезать, а так — ни хуя не будет. Испачкается только. Где он?
— Около второго входа, на скамейке возле сортира… Эти там все собрались и не знают, что делать: боятся подходить к нему — обещал ножиком пырнуть. А сам — рычит… Бля-я… Чего делать-то…
— Разберемся. Главное — спокойно и без истерик. Пошли на централку, — брал в одну руку бутылку с остатками, в другую — ладошку готки и уверенно двигался вперед.
Всю дорогу до второго входа Эльза испуганно и пьяно ныла и допивала остатки. Благодатский пытался покрикиванием и уговорами успокоить ее: понимал, что это — в его интересах. Неподалеку от Вампирского склепа видели на низком могильном камне — страшно пьяного гота: затянутый в кожу, с большим анком на шее и в высоких ботинках с пряжками по бокам — сидел он и блевал на эти ботинки и на дорожку возле могилы. Сидел скрючившись, с перекошенным лицом, сильно сжимал руками — колени.
— Это же Джейкоб! — узнавала гота Эльза. — Эй, Джейкоб! Нам нужна твоя помощь…
— Блядь, хули ты несешь? Какая помощь?.. — злился Благодатский, тянул оглядывавшуюся готочку за руку и ускорял шаг. — Дура пьяная… Этому пацану самому помощь нужна, а мы и так разберемся… Успокойся, тебя заносить начинает.
— Я думала — он поможет… — продолжала плакать Эльза.
Подходили к куче готов, стоявших на почтительном расстоянии от лавочки, на которой сидел Рыжий.
— Суки… Убью… — слышался его голос, низкий и грубый, напоминавший — рык.
— Так… — Благодатский первым делом высматривал среди толпившихся и обсуждавших происходящее готов — Неумержицкого. Он стоял ближе прочих к лавочке, пил пиво и разговаривал с двумя незнакомыми пацанами. Подходил к нему, спрашивал:
— Какие дела?
— Такие дела, — поворачивался Неумержицкий и протягивал пиво. — Ты с девкой этого чувака прогуливался, а он пока ножиком веняки себе расковырял…
— Серьезно? Или — так? — глотал пиво Благодатский.
— Да хуйня, много ли складным тупым ножом наковыряешь… Да и не дурак он — сильно ковырять, хотя и пьянющий… А девка его — тоже пьяная, что ли?
Смотрели на Эльзу, которая причитала рядом, отталкивая пытавшихся приобнять ее подружек-готочек, и глотала что-то из большой бутылки.
— Это все он, он! — показывала на Благодатского.
— Пьяная, — соглашался Благодатский, подходил к Эльзе. — Успокойся, хули ты как маленькая… — понимал: у готочки — начинается истерика.
Принимался действовать: просил носовой платок, брал его. Подходил к Рыжему. Не видел: в руках ли у него нож, или же — нет. Прочие не приближались, издалека сквозь темноту следили за действиями Благодатского.
Рыжий сидел, откинувшись на спинку кованой лавки: широкоплечий, с шариком сережки-гвоздика под губой и густыми вьющимися волосами цвета ржавчины, висевшими ниже плеч. Благодатский видел нож, который валялся возле лавочки, и неестественно отставленную в сторону руку Рыжего — словно бы вывернутую. Запястье руки было выпачкано темным: капало. Приблизился, сел на корточки. Дотронулся до кисти руки Рыжего — чуть приподнял ее вверх, рассмотрел. Рана оказалась небольшой и, по всей видимости, никакой опасности собой не представляла. Рыжий почувствовал прикосновение, открыл глаз и взглянул на Благодатского.
— Ну что, пацан, — тихо и торжественно выговорил Благодатский. — Пиздец тебе!
Оба глаза Рыжего открылись полностью: взгляд сделался испуганным.
— Хули смотришь? Побаловался? Типа поцарапаюсь — девкам показать, да? Все, крови до хуя утекло уже, сдохнешь без крови…
— А-а-а-р-р! — взрыкнул Рыжий и неловко дернулся, смещаясь в горизонтальное положение. Толпа готов, не слышавших тихие слова Благодатского, испуганно отшатнулась назад.
— Порядок, — сообщил им Благодатский. — А ты, пацан, веди себя тихо и не дергайся. Будем тебя спасать.
— Я не хотел… Я чуть-чуть… Бля, мама… — ни с того ни с сего заныл вдруг Рыжий — тихим и низким грудным голосом. — Бля, пацан, помоги… А, бля-я-я…
«Во мудак, ща — заплачет еще…» — думал Благодатский, размещаясь на лавке рядом с Рыжим и принимаясь аккуратно перевязывать порезанное запястье. Крикнул:
— Неумержидский!
— Я, — отвечал Неумержицкий.
— Вызывай скорую, только скажи — чтобы к главному входу подъехали…
— На хуя — к главному?
— Пацана придется снизу, под воротами просовывать — здесь не протащишь, он здоровый, а ворота — низкие. А возле главного — нормально…
— Понял, звоню, — понимал Неумержицкий.
Благодатский заканчивал перевязывать: платок несильно темнел от крови и останавливал ее ток. Уложив затянутую платком руку на колено Рыжего — придавал ему окончательно горизонтальное положение, серьезно смотрел в его перепуганные глаза и, не слушая жалобный скулеж, — говорил:
— Сейчас пацаны помогут тебе добраться до выхода, протащат тебя под воротами и посадят в карету скорой помощи, а ты, мудило, будешь их слушаться и делать, что они скажут. Иначе они бросят тебя на дороге и ты сдохнешь без своей крови, понял? Понял, спрашиваю?
— Понял… — бормотал Рыжий.
«Блядь, чтой-то разошелся я… Надеюсь, когда протрезвеет — не вспомнит, чего я тут с ним делал и как разговаривал. Убьет ведь на хуй…» — думал довольный собой Благодатский и замечал — выпавшую из внутреннего кармана Рыжего бутылку коньяка. Плоская, початая, лежала она и тихо взблескивала от слабого света фонарей, долетавших до туда с центральной аллеи и из-за краснокирпичного кладбищенского забора. «Пиздато, коньяк! Пригодится…» — говорил себе Благодатский, незаметно брал бутылку и прятал ее в карман. Говорил Рыжему:
— Сейчас тебя поднимут… — и возвращался к готам.
— Ну что? — спрашивали у него.
— Тяжело, — отвечал Благодатский и проводил рукавом свитера по сухому лбу. — Заебался я с ним… Ничего не понимает, все бурчит что-то. Но вроде — успокоился, так что все будет — в шоколаде. Неумержицкий, скорую вызвал?
