Джерри Стал - Вечная полночь
В тот День Благодарения я вел себя совсем не так, как обычно. Всю сознательную жизнь в этот праздничный день я ползал по жилым улицам, одболбанный вусмерть, и разглядывал сквозь венецианские окна, раскрытые двери все эти несчастные и унылые семейства, поедающие накачанных гормонами индеек. Мне повезло куда больше! Я был один! У меня были наркотики. Я разъезжал на машине часами, выкуривая один косой за другим, чтобы не отпустило с геры, вознося Господу благодарственные молитвы и удивляясь, какую невеселую жизнь приходиться вести этим ослам. Семья для меня была чем-то, от чего надо бежать. А не тем, к чему стремиться.
И вот я сам очутился, чистый и невозмутимый, в аритмичном сердце мелкой буржуазии, пью «Maxwell House», а мама моей подружки показывает мне фотографии своей дочери в форме школьной группы поддержки. И еще удивительней то, что мне было там хорошо. Словно наконец-то удовлетворилось глубоко спрятанное и игнорируемое желание.
— Поверить не могу, — сказала Китти, когда мы возвращались к ней с обеда у ее предков, — ты был очарователен.
— Знаю. Это пугает.
Вновь обретенная безмятежность даже подвигла меня искать работу. Совершенно случайно в «Аризона Репаблик» я попал на текст про одну новую тему под заголовком «Продвинутые таблетки» про бурно развивающуюся отрасль в бесовской затее насчет Питания Нового Поколения. Всенощное Рэйв-Общество и Корпорация Ботаников. Как ни странно, я пачками читал местные газеты, и найти там продуктивную идею было лишь вопросом времени. Проводя все эти чертовы дни напролет в процессе соскакивания с тяжелых наркотиков, я подсел на новости. В своей извращенной доскональности, я читал даже некрологи. Люди в Аризоне жили поразительно долго, что само по себе интересно… И я, с недавних пор в завязке, вдруг крепко задумался о Мэйзи Добсон из мормонов, восьмидесятилетней матери девяти детей, скончавшейся в Городе Солнца…. Или начинал размышлять о последних минутах жизни Эдвина Скитопа, основателя и руководителя фирмы «Скитор Сьюэр энд Сайфон». «Эдвин Скитоп родился в городе Снерм, Айдахо, начал свою деятельность в Инженерном Корпусе ВС США, после Второй мировой войны переехал в Булхед-сити». «Но почему? — спрашивал я. — Почему, Эдвин?»
Изо всех сил стараясь видеть во всем хорошую сторону, я просто не замечал, каким образом люди добивались успеха. Не поймите меня превратно, я был очень настроен завязать. Не хотел позволить превратить себя в тормоза тому, что переживалось как по большому счету серость существования без наркотиков. Я интуитивно чувствовал, что именно необходимость ежедневно торчать делает старый образ таким концентрированным. Жить на уровне выживания очень похоже на то, что у буддистов называется Сфокусированным Одноточечным Сознанием.
Естественная жизнь — более аморфное занятие.
Несчастные случаи исключаются. Предполагаю, когда я, соскочив, в первый раз стал искать работу: заказ у «Плейбоя» на расследование нового поколения мозговых стимуляторов — я бессознательно старался оставаться обдолбанным. «Продвинутые таблетки» — это звучало так… стильно. Плюс они легальные, дешевые, изменяющие сознание и — надеюсь, надеюсь, надеюсь — не вызывающие привыкания.
Но кто знает? Я в «Плейбое» последний раз работал черт знает когда. Еще до «Лунного света». Я тогда как-то делал им материал, что-то типа «Нового Безумия». Журналистика представлялась весьма безопасным путем возвращения в мир оплачиваемых текстов. Не в смысле, я очень уж творчески одаренный или что-то в этом духе. Всего делов, что слетать в Сан-Франциско, выловить этих придурков Нового Поколения, всяких субъектов, продвигающих лекарство Альцгеймера как средство стимуляции интеллигентных мозгов, затем вернуться домой, сесть за пишущую машинку и оных выстебать.
Типа, тусовочные приколы? Ничего подобного. Ничего такого, особенно будь у меня дом. И, желательно, пишущая машинка. Поэтому и проблематично начинать жить, как нормальные люди. Та же дилемма насчет надо-собраться-когда-ты-максимально-разбит. Как всегда, я не только разучился писать, я вообще забыл как жить.
Мой друг и редактор «Плейбоя» на Западном побережье Стив Рэндэлл к моему возвращению в Кормушку отнесся более чем положительно. Но сам я весьма дергался насчет возвращения к литературному труду после пережитого минихолокоста.
— Должен признаться, — заныл я, когда мы обсудили гонорар за мою вылазку к потребителям мегаинтеллектуального лекарства, — должен признаться, что не уверен, что не разучился печатать. Что там раньше было в среднем ряду: a, s, d, f? Q в верхнем левом углу, да? Над А? В смысле, я понимаю, Q особо не нужно, но все-таки. В смысле, как я буду писать текст про мозги, блин, если не можешь напечатать IQ.
Рэндэлл, как две капли воды похожий на актера, игравшего босса Мёрфи Браунга, выслушал мои излияния со своим обычным ангельским видом, потом меня перебил. По-моему, он положил трубку на стол, сходил проверил почту, потом факс, налил себе стакан воды, потом сказал: «Да, алё», зная, что я продолжаю хныкать в телефон.
— Короче, пиши, — подытожил он, не высмеивая мои страдания на другом конце провода, и не сочувствуя им, — и обязательно запиши все на пленку.
Симпатичный нормальный мужик, чья незамысловатая коричневая сигара служила способом скрывать невообразимый невроз, Стив принадлежал к тем оригинальным людям, кому очень не хватает титула «Почетный Жид». Такой вот человечек. С причудливой нервозностью, которую скрывал под непоколебимым спокойствием в речи и поведении.
— Я просто хуею, — объявил я ему, когда мне прислали заказ, я подписал контракт, и было пора вылетать в Сан-Франциско — в город, который Продвинутые Наркоманы, по понятным причинам, называли своим домом.
— Что может случиться? — спросил Стив, извиняя мою склонность к паникерству. Я прямо видел его перед собой, как он откинулся на стуле, закинул ноги на стол и поигрывает своими очками, обозревая вид из здания редакции «Плейбоя» на бульвар Сансет.
— Не забывай, у тебя талант. Раньше у тебя все прекрасно получалось. Если опять забудешь, звони мне. Пришлю тебе твои творения. К тому же у тебя на все про все три месяца. Расслабься для разнообразия.
Разумеется, у него был мой номер. Я потратил десять минут на поиски работы и через два с половиной часа стал доказывать, что меня необходимо уволить.
Долго ли, коротко ли, имея несколько месяцев завязки за спиной, контракт в кармане, обещанные щедрые суточные и заказанный отель в Сан-Франциско, я нежно попрощался с Китти. Я планировал остановиться в Лос-Анджелесе, возобновить отношения с Ниной, посидеть у Эрика в гараже, пока буду заниматься расследованием, а потом в середине декабря смотаться в Сан-Франциско и вернуться к работе.
По крайней мере, звучало неплохо…
* * *Если бы я верил в предзнаменования, я бы обязательно что-то углядел в том первом знаке, который попался мне, когда я выходил из такси у подъезда заведения под названием «Отель Феникс», выбранной мною точкой дислокации во время охоты на всяких продвинутых. И кого я должен был увидеть тусующимся в узеньком коридоре, как не непревзойденную звезду гранджа, человека номер один в опиатовой культуре девяностых, джанки из джанки, а ныне покойного Курта Кобейна.
Кому-то это покажется пророчеством. Кому-то — чистой патетикой. Точно могу только утверждать, что меня, а в то время я постоянно ходил в полной завязке, совершенно обескуражила случайная встреча с парнем, кто так или иначе сделал карьеру, за отсутствием лучшего определения сойдет и это, на ОО: Отчуждение и Опиаты. Именно они вывели на сцену грандж Сиэтла.
Не надо думать, что тихие парни, останавливающиеся у меня в отеле, одновременно на все стороны транслировали свои химические предпочтения. Совсем наоборот. Обычные ребята с эспаньолками и во фланели. Один тихоня. Другой высокий и тупой. Третьего даже не помню. Когда все силы тратишь на то, чтобы что-то не делать, твоя решимость несколько подтачивается тем, что везде с этим сталкиваешься. И вот мое положение: я собираюсь больше не злоупотреблять и доказать себе, что ЭТО ВОЗМОЖНО, и все, с кем я встречаюсь, — ходячие доказательства того, что для меня было аксиомой. А именно: можно сидеть на наркотиках и добиться в жизни успеха. И не надо даже это скрывать. Можно плевать на все и вся. Можно быть свободным. Можно быть… «Нирваной».
Не отнес бы себя к фанатам группы. (Я очень долго просидел во всяких ванных и потом обнаружил, что диско давно ушло.) Но как может наркоман спидозной эпохи не любить альбом, называющийся «Bleach»? Если ты знал, о чем они поют, ну, потом ты знал… Ты был частью этого. Те же кислотные шестидесятые, когда народ перся от песни Грейс Слик «Feed your head».
