Смеющийся волк - Цусима Юко
После поражения Японии в войне участились случаи похищения девочек. Нередки были и убийства. Многие ещё хорошо помнят это смутное время. Мне тоже доводилось слышать разные страшные истории. Например, о маньяке, который одну за другой убил больше десяти женщин. Или о том, как молодой человек завёл в горы девушку и там её задушил. О трупах женщин, которые находили то в универмаге, то в кинотеатре, то в реке. О несчастных девушках, чьи тела обнаружили в подземном переходе, или в парке, или на берегу моря. Наслушавшись таких историй, я, может быть, со временем стала приукрашивать собственное приключение.
Я пошла в среднюю школу весной 1959 г., когда по всем главным улицам Токио ещё грохотали вагончики трамваев. Тогда как раз только закончили строительство токийской телебашни, а мама, кажется, впервые показала мне новый образец недавно выпущенной купюры в десять тысяч иен. Ребята рассказывали о том, как выжили на Антарктиде собаки, которых оставила партия японских исследователей Южного полюса. В ту пору в людных местах ещё можно было видеть множество мужчин с увечьями, которых называли инвалидами войны.
И вот в тот майский вечер мы направились к вокзалу Уэно.
Между прочим, тот день, конечно, вовсе не был днём нашего первого знакомства. Не такая уж я была бесшабашная по натуре, чтобы отправиться в путешествие с первым встречным незнакомцем, да и он совсем не был таким бедовым парнем. Примерно месяц назад, в воскресенье, в середине апреля, когда я возвращалась из соседнего книжного магазина с журналом для девочек, у ворот нашего дома стоял паренёк, которого я никогда раньше не видела. Сакура уже отцветала. Полуденное солнце припекало вовсю. На парне была старая, потёртая, вся белая от пыли школьная форма. Только кеды были новые. «Ну да, апрель — только что к школе купили», — подумалось мне. Только что состоялась церемония приёма в среднюю школу, и у меня было полно новых вещей, купленных по этому случаю мамой. В эту пору по всей Японии у ребят обновки. Потом выяснилось, что, как я и предполагала, ему действительно новые кеды купили к случаю. Однако купили эти кеды не к школе, а в ознаменование его выпуска из детского дома, где он до сих пор воспитывался.
С виду паренёк был невысок и не очень крепкого сложения, а лицо его сохраняло ещё совсем детское выражение. Глаза с длинными ресницами были похожи на собачьи. Я без особых опасений окликнула паренька, который разглядывал табличку на дверях. Решила, что это, наверное, какой-то ученик явился к моей маме. В то время мама работала учителем в старших классах, и ученики иногда заходили к ней домой.
Бывало, что заглядывали и студенты, изучавшие живопись, познакомиться с картинами отца.
— Вы к моей маме, наверное? — окликнула я его.
Паренёк, когда я его позвала, вздрогнул от неожиданности и, ничего не говоря, уставился на меня в упор. Скрывая смущение, я ещё раз обратилась к нему:
— Вы… к нам?
— Да-а, — наконец проронил он. — Ты, наверное, Юки? Ну да, ага, конечно, ты, должно быть, Юки.
Мне не очень-то понравилось, что он меня знает, а я его нет, но имя моё он назвал правильно, и я кивнула.
— Надо же! Совсем не изменилась!
Он прищурил глаза с длинными ресницами и засмеялся.
Это он сравнивал с тем, как я выглядела в семилетием возрасте. Но я пока что ни о чём таком не догадывалось. Мне его поведение казалось всё более подозрительным, и я потихоньку отодвинулась в сторонку, чтобы в случае чего проскользнуть мимо незваного гостя и нырнуть в дверь дома. Он, похоже, понял, что я его побаиваюсь.
— Когда мы в прошлый раз виделись, мне было столько же, сколько тебе сейчас — двенадцать лет. Но я, по-моему, тоже не так уж изменился… — тихо, немного застенчиво промолвил он, потупившись.
Тут уж я не утерпела и спросила:
— Мы что же, раньше встречались?
Лицо его озарилось скрытой улыбкой, и он кивнул:
— Ну да, только твоя мама меня тогда прогнала. Сказала: «Хватит прошлое вспоминать, надо учиться ради будущего!» Строгая у тебя мама! Я-то свою маму не знал — то-то я удивился, какие мамы бывают! О прошлом она ничего ни рассказывать, ни слушать не хотела: мол, кому это всё нужно?!. Так она мне говорила.
Я подумала, что эта манера разговора действительно похожа на мою маму и перестала бояться незнакомого парня. Наверное, для него моя мама была большим авторитетом. И к тому же довольно тривиальное мамино суждение о его будущем, возможно, ему помогло и открыло новые горизонты.
— Ну и что же, ты потом прилежно учился, да?
— Ничего подобного! Занятия в школе у меня всегда туго шли. Зато много чего руками делать умею. И книжки читать горазд.
— Книжки читать?
— Да, я в детском доме особенно люблю читать книжки маленьким. Это у меня здорово получается. Но взрослых книжек я вообще-то не читал.
Я немножко разочарованно посмотрела на его самоуверенное лицо.
— Ну а что это ещё за «прошлое», о котором мама тебе не хотела рассказывать? — безо всякой задней мысли поинтересовалась я.
О чём вообще могла беседовать моя мама с этим двенадцатилетним мальчишкой?
Услышав мой вопрос, он задумался. При этом весь он как-то ссутулился, почесав в затылке, процедил сквозь зубы:
— Кладбище… Я той ночью был на кладбище.
— Кладбище? — удивлённо пробормотала я.
Он, как будто бы успокоившись, наконец энергично кивнул.
— Я тогда был там, на кладбище.
Значит, раньше он, двенадцатилетний мальчик, в том же духе пытался говорить с моей мамой, доводя её, вероятно, до головокружения. Сочинив свой монолог, он без конца его репетировал, несколько раз переписывал и был твёрдо уверен, что сумеет всё высказать насчёт этого странного дела, чтобы ни случилось. Однако когда пришлось говорить перед взрослой женщиной, он от ужасного напряжения стал запинаться, щёки сводило судорогой, так что он еле сдерживался, чтобы не разрыдаться.
— Да, так вот… Мы тогда с отцом жили на общественном кладбище Дзосигая. Дома у нас не было. Жили мы вдвоём, больше никого. Отец болел. Однажды мы нашли на кладбище тело вашего мужа и с ним ещё двоих. Делать было нечего — пришлось сообщить в полицию. Из-за этого нам пришлось на некоторое время уйти с кладбища и ночевать в другом месте. Вскоре после того отец попал в больницу и там умер, а меня забрали в детский дом. Только это меня и спасло — теперь вот вырос…
В начале этого разговора мальчик топтался на кафельных плитках в отсеке для маленькой прихожей, где снимают обувь, а мама сидела напротив него на коленях чуть поодаль на деревянном полу и рассматривала гостя с головы до ног. Ему в тот год было двенадцать — столько же, сколько мне сейчас. На нём были новые, купленные к началу учебного года школьные брюки и большая, не по размеру, школьная фуражка. Чёрный козырёк нависал над глазами, так что их было почти не видно. Стоял жаркий летний день. По лбу у него текли струйки пота, и капля пота повисла на носу, дешёвая белая синтетическая рубашка вся взмокла от пота и стала прозрачной. Мама холодно и неприязненно смотрела на мальчика. Волосы у неё были аккуратно подобраны сзади на старомодный манер. Одета она была просто — в поношенный серый сарафан.
Из сарафана без рукавов виднелись слишком худые руки. Руки были очень белые, так что мальчику они казались ещё тоньше — просто как кости у скелета. Ему даже сделалось страшновато.
Наконец мама всё-таки пригласила мальчика подняться на приступку и сесть напротив неё. Она на минуту скрылась в глубине дома и вынесла на подносе чуть тёплый ячменный чай. За спиной у неё виднелись две детские мордашки. Одна была девочка семи лет, другой — мальчик с виду помладше, пухлый, как воздушный шарик. Мама махнула им правой рукой, отгоняя подальше, и теперь они примостились у раздвижной стеклянной двери из прихожей в комнату с внутренней стороны. Дверь была приоткрыта, и каждый раз, когда мальчик смотрел на них, оба малыша поспешно наклоняли головы, делая вид, что смотрят на муравьёв на полу. На обоих были только гэта и белое нижнее бельё: на девочке застиранные штанишки и сорочка, а на мальчике домотканая длинная рубаха. Мальчик, сам ещё недавно бывший таким же малышом, улыбнулся ребятишкам со всей теплотой, на какую был способен. «Во всяком случае, оба они тоже растут без отца», — подумал он.
