Алексей Шепелев - Maxximum Exxtremum
Пару раз она, словно совсем маленькая, полубессознательная девчушка, предложила мне тоже чистить зубы — как будто в этом-то и есть весь смысл и кайф бытия! Я сказал, что привык это делать один, не в ванне, и к тому же своей щёткой. Кстати, дочь моя, не эту ли щёточку я видел… — в смысле ты чистила ей зубы ещё когда жила с ним? «Ну и что?» — по-детски изумилась она. Пришлось мне купить нам новые.
Вообще настроения мои были довольно идеалистическими. Даже стал пытаться «говорить красиво»: «Жить вместе, говорил я, это как сотворчествовать в группе, творить, как музыку, совместную жизнь — вопрос какую — жисткую, конечно!» — не очень однозначная вообще-то аналогия, но, как вы поняли, тут сквозь плодородную, но серую почву быта выбиваются ростки моих заветных желаний и планов — пригласить Санича и ОФ и, по терминологии последнего, развести завязь на дому.
Что и говорить, чувства меня переполняли. На гребне сей волны я даже отважился на творчество и написал свой рассказ с замысловатым названием «Зелёненькая Царевна-Лягушечка и Тот, Кто Выращивает В Саду Аленький Цветочек». Роман был уже больше работа, и что такое вдохновение в подлинном, положительном, мгновенном смысле, я давно забыл, а тут… Мне приснился сон и я, проснувшись, чтоб разбудить Эльку в институт, даже запомнил кое-что из него… Уломал ее дать мне на дорожку, разогрел картошку, покормил её, одел, проводил с порожка, поел сам и — что делать? — всем я доволен под завязку, никуда мне идти не надо… Решил приобщиться к коробке о пяти дисках «Шедевры мирового оперного искусства». С усилием воли прослушал около часа — только раздражает да в сон клонит — нет чтоб нажарить со страстностью молодого Рихтера, а они выводят свои изразцы и кружева! Достал Вагнера — «Вот что нам поможет!» — как ни пытался вникнуть — никаких эмоций, никаких образов. Завёл шарманку — насосня! достал бумагу, нашёл ручку… улыбка до ушей, подпевки, прыжки по комнате…
Едва не опоздал на встречу с ней в библиотеке. Она изрядно припозднилась сама, и я мёрз и нервничал. Узнав, что я уж окончил рассказ, она сказала: «Молодец» и спросила сколько всего страниц. Пять страниц за пять часов — это почему-то сильно удивило её, наверно она ожидала большего. Ей нужны были какие-то журналы, и мы пошли в зал периодики. Там я стал читать ей новоиспечённый текст — про неё саму, что она, дескать, дрянь такая и только притворяется, и что Плащ-Палатка (Долгов — невзлюбившая его Шрек пыталась прозвать его «Субтильный», после чего мы с Эльмирой полдня придумывали ему имена — пока я не дошёл до Плащанички, Плащ-Палатки и Известняковых Отложений и мы, удохнув, стали звонить Алёше, чтоб обрадовать и его) тоже неблагонадёжен (а он-то почему, интересно?), и удастся ли нам преобразиться — всё было метафорически-иронически завуалировано, и она весьма потешалась. (А вообще-то концепция жутковатая и, как оказалось, правдиво-провидческая: душа человеческая — а особенно именно её Зельцеровидная — не то что поле битвы Бога с диаволом, как у Достославного, а баранделя и жабы — первый советует постоянно всякую откровенную хюйню, «излишества всякие нехорошие», а вторая потом за всё-это душит — за каждую копейку! Или, в терминах Фрейда, Супер-эго вырождается во второе Ид, а Эго курит бамбук ещё более активно). Подошла библиотекарь Золотова, вежливо приветствовала меня, называя по имени-отчеству — надо было договориться с администрацией о презентации «Ультрас-2». На Зельцера это почему-то произвело явно более убедительное впечатление, чем рассказ, в котором раза четыре упоминалась моя гениальность — ага, дочка видно давно считала, что приличным людям в приличных местах со мною и разговаривать западло! Главное дело, повторяю, не слишком сразу раскрыть свою суть!
Она — и это она, исчадье всех мировых сил Пренебреженья! — прямо как самая заштатная женщинка нормального деловито-творческого мужика таскалась со мной повсюду. На кафедру, за стипендией, относить статьи, даже к родственникам один раз сопровождала! (Но это, конечно, ничто по сравнению с тем, сколько я ходил по её делишкам и буквально бегал за ней.) Меня всё-это устраивало и даже веселило (я продолжал уть-утькать на каждую хорошенькую девушку в транспорте или на улице, говорил, что я насос и накот, а она толстенькая и уже старенькая и — внимание: блестящее выражение моего дяденьки — «К Паске пора тебя менять»), но кое в чём уже настораживало и даже надоедало. На Кольцо я больше не ходил — Федя, Саша, Инна, Долгов — все как-то сами собой отпали — всё, что нужно: поговорить, выпить, поесть, потрахаться — дома. Не к этому ли я всегда стремился? В принципе, по большому счёту не к этому, но по-малому — именно. Поэтому по этому счёту я был непритворно счастлив.
Но вот Инна — я так долго и осторожно подгребал к ней, а теперь всё прервано, и она наверное сама чувствует… Да дело даже не в этом — просто нравится мне этот ребёнок — если не я, то кто? — с кем ей ещё общаться в этом никудышном городишке и чему они её научат? Уж лучше я сам лично расскажу ей, откуда берутся дети и главное куда они потом деются…
Кажется, что сотовый телефон изобретён специально для девушек 16–25 лет, то есть находящихся в самом-самом расцвете своей репродуктивной функции, пущенной, однако, согласно веяниям нашей цивилизации, «по ветру» — все удобства для того, чтобы они могли «разрулить» и «развести» — двух и более «друзей». Сам обычный телефон, когда он годов с 70-х стал вещью заштатной, в корне изменил всю «романтику романса» в сторону «освобождения», и фраза «позвони мне», если вдуматься, не представляется такой уж невинной… Была лишь одна существенная загвоздка — телефон-то он один на всех — почти всегда рядом ушки: супруг(а), детишки, сослуживцы по работе…
Я тоже решил поиграть в эту игру. Было очередное заседание студии «АЗ», я решил пойти, а Зельцер должна была сидеть дома, дожидаясь звонка или факса от матери. Она настолько не могла меня отпустить, что даже сама выдала мне с собой свою трубу (раньше мне такое не приснилось бы даже и в страшном сне!). И как только я вышел из дому и скрылся из обзора из её окошка, я стал набирать номер Инночки (вроде бы договаривались с ней раньше, что она придёт, но ведь наверняка уже забыла)…
Её конечно не было, и я пришёл один. Приехал Левин — хоть Котовск и во! — город, теперь он почему-то живёт в Анапе, работает журналюгой на фестах и спичрайтером их головы, в нормальном костюмчике при галстуке и с молодой женой. Короче, стал насосом. Это всё мне передали на словах, а также и то, что до него тоже дошли слухи, что я стал насосом и что «Серёжа тоже рад за меня» (вообще-то я не планировал посещать эту трогательную встречу, а хотел использовать её как предлог для встречи с Инной, чтобы от входа забрать её куда-нибудь в более подходящее место). Возник вопрос имиджа — ну и что я покажу ему? — как был Лёня, осунувшийся, небритый, похмельный, в тех же потёртых милитаризированных штанцах и светофорной курточке, так и остался — разочарований на всю жизнь.
Просто активизировать минимум — во-первых, опоздать, во-вторых, чувствовать себя хорошо — зашёл по пути треснул кружечку… Короче, я завалился явно навеселе, с банкой дорогого пива в одной руке (она ещё обмотана цепочкой), в другой мобильник (о ту пору они были довольно-таки ещё не у всех), в который произносится не очень тихий и не очень цензурный монолог — все аж поразинули рты — «А я ебу, блять?! Факс, факс — хуякс! Ну подъезжай, а хули», — завершил я, выключив телефон и звякнув цепью, развязно осел в кресло, отхлебнув пива, как бы говоря: «Ну продолжайте, продолжайте, чего же вы» — ну разве ж этот человек может быть обсосом?!
Наконец-то дозвонился (из сортира) — Инна сказала, что не придёт — оно и к лучшему, потому что тут уж была Зельцер. (Совместить их было б весьма проблематично!). По окончании пошли к мусорке пить «Яблочко». Я всячески отказывался и хотел домой, а Эльмира и товарищ Долгов — напротив. Это было что-то — залитый под завязку Алёша стоит в центре круга из дюжины котовских шизореволюционьеров и повествует им об «акции в поддержку Лимонова» — он страшно орёт, жестикулирует, матерится и… врёт:
«А у меня, блять, пять боевых вылетов!» А я говорю: «А я в рот ебал пять твоих вылетов! Мне, блять, по хую вообще!»
Продолжение 6.
Потом снимали.
— Шрамы, татуировки?
Гроб закатал штанину — рожа панка с ирокезом, хотел ещё кое-что обнажить… Рома просто снял майку, и они чуть не упали в обморок — настолько он весь изукрашен всеразличными козлами, змеями и пентаграммами.
С отпечатками пальцев начали с меня. Петрович долго разграфлял лист — казалось, что он воспроизводит эту операцию впервые. Я тоже впервые, к тому же нелегко так искорявить руку. Мне досталось очень много краски, ладони были как в гудроне. Иди в сортир мой, мыло там есть, приказал он мне.
