Хоупфул - Тарас Владимирович Шира
– Есть, – соврал Женя.
– Если что, есть один пацан на примете. Могу похлопотать, – не поверил Гриша.
– Завтра не могу, – ответил Женя. – Мы едем на кладбище к бабушке.
Мысли ударить Гришу или хотя бы высказать ему все, что он думает, гнались из головы и казались абсурдными. Максимум, что он мог сделать – в сердцах ударить ногой по мусорному баку, стоящему у гаражей. Но и этого делать не хотелось. Чувство паскудного облегчения после налета на кабинет расслабило его и освободило голову от мыслей. Он просто смотрел перед собой и ел мороженое.
Гриша – обычная шпана, оставленная на задворках жизни и не принимаемая обществом. Маргинал, который приемлет только право сильного. Необразованный мудак, в конце концов.
Сережки он выбросил в колодец. Но деньги все-таки потратил.
– Сам купишь, – зло бросил он толстому Гришиному другу. Тот был Жениной подушкой для битья – разумеется, не в физическом плане. На него он мог выместить все то, что копилось у него на Гришу. Он стал своего рода мишенью и в конечном итоге стал вызывать у Жени стойкую неприязнь. В сущности он ничего плохого не делал и с Женей почти не разговаривал. Большой, с пухлыми губами, он привык к грубоватому к себе обращению и воспринимал его спокойно.
Они стояли в продуктовом магазине.
Гастрономическая мечта 13-летнего пацана осуществилась. Женя набрал чипсов, жвачек и сладких рулетов. Есть не хотелось совершенно. От этих денег хотелось побыстрее избавиться, поэтому Женя купил дорогого темного пива. Продавщица придирчиво их осмотрела – на секунду Женя заволновался, что сейчас она начнет выспрашивать, откуда у них деньги. Но она не стала.
ГЛАВА 29
presentiment [prɪzentɪmənt] – сущ. предчувствие, предощущение
disappointing [dɪsəpɔɪntɪŋ] – прил. неутешительный, разочаровывающий
beginning [bɪgɪnɪŋ] – сущ. начало, исток
Женя сидел у кабинета. Еще месяц назад он решил пойти именно в частную клинику – сам не зная почему. Наверное, ему не хотелось задействовать в этом деле свою больницу. Прозвучавший вчера утром звонок с просьбой срочно прийти за результатами анализов слегка его обеспокоил.
Две полных тетки о чем-то громко разговаривали, мужчина в очках в роговой оправе читал газету, закинув ногу на ногу.
Что сразу отличало частную клинику – это отсутствие пенсионеров.
Без них медицина в данном конкретном коридоре как будто бы сразу приобрела какой-то лоск, дороговизну и исключительность.
Отдавало даже чем-то европейским – разноцветные абстрактные картины в небольших рамках, кактусы и еще какие-то цветы в горшках и кадках, по зеленеющим листкам которых было видно, что заботятся о них не меньше, чем о проходящих здесь лечение пациентах.
Женя взял с полки глянцевый журнал – он таких уже не читал лет сто.
Он попытался найти какую-нибудь мало-мальски интересную статью, но на глаза попадались рекламы новых автомобилей, духов и часов-хронографов.
«* От 850 тыс. рублей», – гласила сноска под звездочкой.
Наконец, первая статья. Редактор, по-видимому, любил каламбуры, и в статье под названием «Дешево и не сердито» рассказывалось о том, как с помощью кипящего чайника, двух бульонных кубиков, лапши быстрого приготовления, куриной грудки и зеленого горошка приготовить себе изысканный деликатес.
Это было слегка странно, учитывая то, что на обратной стороне страницы располагалась та самая реклама хронографов за 850 тысяч.
Леонардо Ди Каприо бы расстроился, узнав, что он, улыбающийся и держащий в зажатом кулаке блестящий хронограф, будет висеть где-нибудь на холодильнике в общаге. Но висеть он будет лицом не в комнату, как он привык после выхода фильма «Титаник», а прижавшись лбом к белой гудящей дверце – потому что как раз в этот момент стоящий у холодильника студент будет внимательно изучать, сколько надо зеленого горошка и как долго его надо держать под крышкой.
Дверь кабинета открылась.
– Евгений Александрович?
Женя поднялся.
«А вот и еще одно отличие», – подумал он. Не обычное государственно-больничное «Гурц, заходите!», звучащее скорее как «Гурц, если вы тут, а мы очень надеемся, что вы не дождались своей очереди, ушли, то заходите, только в темпе. У нас обед скоро».
А здесь – вы посмотрите только. Евгений Александрович. Для полной аутентичности образа Евгения Александровича не хватало только приставки «господин» и увесистого ремешка дикаприовских хронографов на запястье.
Врач кивком указал ему на небольшой диван у окна.
Кабинет тоже был уставлен в лучших европейских традициях – аквариум с неторопливо плавающими рыбками, развернутые в самых красочных местах атласы по анатомии на полках и зачем-то скелет из школьного кабинета анатомии – наверное, для поддержания аутентичной атмосферы врачебного кабинета.
Доктор выглядел несколько комично и, казалось, только что сошел со страниц сказки Корнея Чуковского – ему не хватало только доски отзывов на стене, на которой крупным, размашистым почерком были бы выведены благодарности от барбоса и зайчихи, которых он лечил в прошлом месяце.
А скелет, несомненно, раньше был Бармалеем.
Вот только Женя не помнил, чтобы в книжке Айболит брал у барбоса с зайчихой полторы тысячи за консультацию и пять – за анализы.
– Евгений Александрович, – врач внимательно посмотрел на Женю поверх очков.
– Да?
– В общем, посмотрел я ваши анализы, – с этими словами он перевернул несколько скрепленных скрепкой страниц. – Скажу одно – пришли вы вовремя.
Женя слегка нахмурился.
– А подробнее?
– Подробнее вот что, Евгений Александрович, – продолжил врач, пробегая глазами заключение, – изменения у вас в организме происходят, я вам так скажу.
Он отложил бумаги и пристально посмотрел на Женю.
– В общем, вы раньше времени не пугайтесь, но у вас некие затемнения.
«Что? Какое еще, нахрен, затемнение?» – подумал Женя.
– Охуеть, – сказал он вслух.
В ответ доктор понимающе и даже как-то виновато улыбнулся. Материться в платных клиниках можно. Искренние выражения чувств и нецензурная лексика включены в обслуживание. Жене хотелось подлететь к столу, разбросать все бумаги и перечитать свое заключение своими же глазами.
– Вы только раньше времени не пугайтесь, – увидев изменившееся Женино лицо, ответил врач. – Надо будет пройти ряд обследований, узнать, что это такое… Возможно, ничего серьезного.
– Какие затемнения? – севшим голосом спросил Женя.
– Ну, в общем-то… есть ряд, – перебрал бумаги доктор. – Обширная черепно-мозговая. Зрительный нерв. Ушиб аорты. Барабанные перепонки…
– Хорошо, – Женя старался ответить так, чтобы голос его не дрожал. – Хорошо, я понял вас.
Встав, он подошел к столу и, кивнув на лежащие на нем бумаги, протянул руку.
Доктор был слегка обескуражен такой решительностью, но молча протянул заключение.
– Вы, Евгений Александрович, не откладывайте все это в долгий ящик, – он снял очки, аккуратно положил их на стол. – Это многим чревато, так что лучше не доводить. Рекомендую вам сегодня же сдать ряд анализов…
Не дослушав, Женя вышел из кабинета и хлопнул дверью.
Он шел по улице со странным чувством внутри – страх куда-то ушел, уступив место издевке над самим собой.
– Ну что, долечился? Скоро сам сляжешь, – говорил он себе. – Супер, сука, герой.
Плюнув на тротуар, Женя пошел в противоположном от дома направлении – возвращаться в клетку четырех стен ему совсем не хотелось. Стая голубей разлетелась под его ногами, когда он проходил через парк – какой-то карапуз, бросавший им семечки, смерил Женю недовольным взглядом.
Лицо парнишки показалось Жене смутно знакомым, пройдя несколько шагов, он остановился.
– Костя, ты, что ли?
Мальчик удивленно развернулся.
Да, это был он. Тот парнишка, которого они встретили с Сашей в парке.
– Помнишь меня? – Женя, улыбаясь, подошел ближе. Он сразу обратил внимание, что слухового аппарата у парня не было.
– Драсьте, – судя по сосредоточенным бровям, тот, по-видимому, не узнавал Женю.
– А где… приборчик твой? – Женя показал пальцем на свое ухо.
– Он… А я… я слышу теперь все. Ой, это же вы, – парнишка, вспомнив Женю, ободрился и протянул ему горсть семечек. – Я теперь все слышу, – он широко улыбнулся, в подтверждение своих слов он оттопырил уши указательными пальцами.
Стая переборовших страх голубей вернулась.
– А мама где твоя? – спросил Женя, бросив им горсть семечек.
– За мороженым пошла. Дядя… – он посмотрел на Женю большими голубыми глазами. – А вы… вы тогда сказали, что вы волшебник, что я слышать смогу. Это ведь вы, да? Вы вылечили меня? – последние слова он сказал чуть ли не шепотом, будто обнаглевшие голуби, топчущиеся у самых ног, могли его услышать.
– Я? Да ну брось. Какой же я волшебник. Маме привет, – улыбнувшись, Женя бросил голубям остатки семечек и отряхнул руки.
Он прошел еще несколько кварталов – все же он не мог не признать, что вечером город приобретал особое обаяние: оранжевое солнце, уходя, озаряло вымощенные кирпичом дороги, а в нос ударял запах свежескошенной травы. Даже глухой бас сабвуфера какой-то из машин, стоящих
