Хоупфул - Тарас Владимирович Шира
Но Женя понимал – как, наверное, и мама, – что эта гонка за нехитрым женским счастьем для нее уже закончилась – и началась другая, в которой она уже бежит от самой себя – от старой, немощной и одинокой.
ГЛАВА 26
nightmare [naɪtmɛə] – сущ. кошмар, ужас
remission [rɪmɪʃn] – сущ. ремиссия, затихание
attempt [ətempt] – сущ. попытка, стремление
Саша сидела на скамейке, поджав одну ногу под себя. Ее руки были скрещены на груди, а подойдя ближе, он увидел, что ее губы дрожали. «Руки на груди – закрытая поза в психологии», – почему-то подумал Женя.
Но понять настроение Саши можно было без всякой психологии – когда он поравнялся со скамейкой, она, глядя мимо него, сжала свои маленькие кулачки – да так, что ее костяшки побелели. Было видно, что она из последних сил сдерживает истерику.
– Женя!.. Женя! – повторила она. – Я все знаю.
Сердце екнуло. Женя еще не знал, что именно она знает, но эта фраза уже сама по себе заставляла нервничать.
– Мне Максим рассказал, – Саша терла руками еще пока сухие глаза, как будто хотела стереть дорожки, по которым могут побежать слезы.
– Что рассказал? – искренне удивился Женя.
– Ты… мог моей маме помочь… – в Сашиных глазах смешались злость и разочарование. – Мог, но не стал.
Женя обомлел – хоть и говорила она тихо, Жене показалось, что теперь его тайну знают все, как будто она об этом прокричала – и пожилая парочка, прогуливающаяся вдоль стадиона с лыжными палками, и бегающие рядом дети, и молодежь, заливающаяся смехом на дальних трибунах.
– Я… я… я не врач еще даже. Как я смог бы… – Женя услышал, как его собственный голос дрожал, а на последних словах перешел на фальцет, как у подростка в переходный период.
– Ты врешь, – Сашин голос стал вкрадчиво-угрожающим. – Максим рассказывал, как ты людей исцелял в больнице. Тебе это ничего не стоило.
Женя понял, что отступать некуда. Он был загнан в угол.
– Не стоило, говоришь? Не стоило? – приблизившись к Саше, прошипел он. – Да ты хоть представляешь, что я потом испытывал? Какие муки и страдания? Я им, блять, таблетку от всех болезней давал, думаешь? Я, – Женя сильно ударил себя кулаками в грудь, сбив себе дыхание. – Я, Сашенька, своим здоровьем расплачивался. – Он почувствовал, как откуда-то из глубины его тела поднимается ярость.
– Моя мама жить хотела, – еле слышно сказала Саша.
– Хотела, я знаю. А знаешь, Саш… Я тоже хочу. Я, БЛЯТЬ, ТОЖЕ ЖИТЬ ХОЧУ!!! – голос эхом отразился от стен крытого стадиона, дойдя до верхушек деревьев. Испуганно вспорхнула стайка птиц. Три оживленно разговаривающих девушки перестали смеяться и обернулись. Одна из них, улыбнувшаяся Жене брюнетка, теперь проводила его испуганным взглядом. Молодежь на трибунах перестала о чем-то перешептываться. Женя почувствовал, что все смотрят на них, но ему было все равно – слезы бессилия и жалости к себе уже бежали по его щекам.
Саша, казалось, впала в какой-то транс – несколько секунд она в оцепенении смотрела на Женю.
Она резко вскочила – поначалу Женя решил, что она хочет наброситься на него, и резко отпрянул, готовый прикрыть руками лицо. Но Саша, схватив сумку, развернулась и быстро пошла к выходу со стадиона.
При резком развороте ее волосы сделали пируэт. Жене в нос ударил знакомый запах ее духов. Он хотел броситься ей вслед, но он не знал, что скажет ей, когда схватит ее за плечи и развернет к себе.
Он был раздавлен.
– Я не врач еще даже, как бы я смог, – рядом кто-то наигранно запричитал.
Женя повернул голову – на скамейке сидел Макс. По-видимому, он был здесь все это время, но Женя не понимал, как он его не заметил раньше. Макс вальяжно растекся по лавке, закинув ногу на ногу.
Сжав зубы, Женя в два шага подскочил к нему.
– Ты нахера ей рассказал? – крикнул он. – Тебя, блять, кто просил? – он еле удерживался, чтобы не схватить Макса за грудки пальто.
– Так а кто бы ей еще рассказал? Ты, что ли? – в голосе Макса слышалось презрение.
Женя задохнулся от такой наглости.
– Я… я… Я бы сам рассказал, когда пришло время! – заорал он. Капельки слюны вылетали из его рта.
– Ты? – Макс пренебрежительно осмотрел Женю с головы до ног. – Ты бы не рассказал. Да и какое время-то ты ждал? Оно уже ушло все.
Со скучающим видом он встал и отряхнул пальто.
– А знаешь почему? – продолжил он. Его лицо оказалось буквально в паре сантиметров от Жениного. – Не отвечай. Сам скажу. Потому что ты чмо. Обыкновенное такое чмо. Всегда им был, всегда и останешься. И да, извини, что руку не жму на прощание, – добавил он. – Я тут простыл просто на днях, не дай бог тебе здоровьем рисковать своим.
Толкнув застывшего Женю плечом, Макс неторопливо пошел к воротам, за которыми несколько минут назад скрылась Саша.
Женя почувствовал, как его переполняет ярость. Она буквально клокотала. Решительными шагами он догнал удаляющуюся фигуру Макса.
– Это, Макс… – еле сдерживая гнев, крикнул он.
Макс нехотя обернулся:
– Слушай, я тебе уже все…
Боковой удар левой пришелся как раз в челюсть – Макс, зашатавшись, отступил, но сумел сохранить равновесие. Следующий прямой правой пришелся Максу аккуратно в глаз, и тот, не успев оправиться от первого удара, упал на грунтовое покрытие стадиона.
Он попытался встать, но получил резкий удар ногой по ребрам.
– Гондон! – кричал Женя. – Мразь! – схватив Макса за грудки, он, приподняв его, с силой ударил затылком о землю.
Макс, хватаясь руками за Женино лицо и одежду, ногами пытался подсечь Женину лодыжку, лишив его равновесия.
Женя, рухнув сверху на Макса, нанес ему серию сильных ударов по лицу.
Несколько раз Макс, уворачиваясь, заставлял Женю промахиваться, и тот с глухим звуком бил костяшками в асфальт. Но Женя не чувствовал боли – его болевой порог достиг своего максимума, и он лишь с гневной досадой прижимал Макса крепче к земле, чтобы тот не дергался.
Замахнувшись для следующего удара, Женя почувствовал солоноватый привкус крови во рту. На секунду он застыл, пытаясь понять, откуда он взялся. Разжав кулак, Женя тяжело дышал, все еще держа Макса за грудки.
Тот покраснел и кашлял, в остальном же, помимо растрепанных волос, он был невредим. На лицо Макса упало несколько капель крови. Женя, изумленно глядя на лежащего под ним друга, провел под носом тыльной стороной руки – запястье заалело от струящейся из носа крови. В ту же секунду он почувствовал резкую боль, которая заставила его сложиться пополам. Кровь из носа бежала ручьем, подбитый глаз заплыл синяком, а ребра ныли так, будто по ним прошлись железным прутом.
Макс, отряхиваясь, встал. Бросив взгляд на корчившегося под ногами Женю, он развернулся и как ни в чем не бывало продолжил идти к железным воротам стадиона…
Женя хотел крикнуть ему что-нибудь вслед, но, когда он набирал воздух в легкие, ребра острыми ножами впивались ему в легкое. Сделав усилие, Женя перевернулся на здоровый бок. Запекшаяся кровь, как маска, сковала лицо, а пульс отдавался глухим звуком в отекшем глазе.
Жене захотелось закричать, чтобы его услышали все – и Саша, которая, наверное, уже прошла целый квартал, и Макс, серое пальто которого уже скрывалось за воротами, и люди из окрестных домов.
Женя сжал кулаки и набрал в легкие воздуха…
ГЛАВА 27
Hopeful [хоупфул] – обнадеживающий, надеющийся
Женя не любил похороны – вернее, их вряд ли вообще кто-то любит, за исключением, наверное, похоронных агентств и магазинов ритуальных услуг.
Он не знал, куда деть глаза, руки и эмоции. Последних, к слову, у него и не было – на похоронах он чувствовал себя лишним. Далеким и оттого равнодушным родственником, приглашенным для массовки и вертящим головой в ожидании приглашения на поминальный обед. Среди рыдающих женщин и слезящихся мужчин он чувствовал себя неловко, будто стыдясь того, что у него не получается скорбеть вместе с ними.
Он, может, был бы и рад, но его организму было виднее: нужные нейроны и рецепторы не срабатывали, мелатонин и эндорфин не выделялся – и как следствие, Женя стоял с каменным лицом, которое лишь с натяжкой можно было назвать скорбным. Пытаясь искусственно себя разжалобить, он даже пару раз прокрутил в голове пару грустных песен из фильмов, да все без толку. Саундтрек к происходящему не подходил, режиссер
