Хоупфул - Тарас Владимирович Шира
В их обществе он старался находиться как можно меньше – когда их внимание рассеивалось и они отвлекались от него, он старался как можно незаметнее улизнуть в свою комнату. Шпингалета в его комнате не было, поэтому он придумал свою систему – принесенная из кухни табуретка ставилась под дверную ручку, а поскольку расстояние до нее все равно оставалось приличным, он клал на табуретку несколько энциклопедий и комиксов, подаренных дядей Мишей. «Мелкий, айда с нами в магазин», – зычно горланил из прихожей дядя Коля или его друг. Дверная ручка комнаты со скрипом впивалась в упирающийся в нее комикс, сминая и выкручивая его обложку. Дернув ее еще несколько раз, они махали на эту затею рукой и уходили.
Это было Женино убежище, неприкосновенность которого гарантировали мамино окрикивание «к ребенку в комнату не ходить» и шаткая трехногая конструкция, оберегающая эту комнату от пьяных интервентов.
Посиделки тянулись бесконечно, пока один из участников или, как правило, оба не падали лицом на стол. Но это еще не означало конца – как правило, 30 минут интенсивного сна приводили собутыльников в чувства. Поначалу Женя пытался определить примерное время окончания посиделок по уровню оставшейся в бутылке водки – но как оказалось, эта система измерения времени была не самой надежной и достоверной. Когда бутылка грозила закончиться, дядя Коля со своим другом играли в карты – проигравший должен был идти в угловой магазин за пополнением запасов. Иногда, раздухарившись, они не играли и шли оба.
Глядя в окно на две неровно идущие фигуры, Женя не раз представлял, как их сбивает машина. В его воображении машины были разные – то безымянные жигули, то соседская десятка, то дедушкин вольво. Когда он увидел по телевизору рекламу кока-колы, машина превратилась в огромную красную фуру с гирляндой, управляемую уставшим дальнобойщиком. Машины были разные, но исход был одинаковым – в его воображении живыми дядя Коля и его друг не оставались никогда.
Ему не было стыдно за эти мысли, наоборот, в эти редкие моменты он чувствовал долгожданное облегчение и ощущение справедливого возмездия – пусть воображаемого и мнимого. Но оно было настолько пьянящим, что представлять хотелось снова и снова.
Он представлял все, вплоть до самых мелочей: утробное гудение перепуганного водителя красного гиганта и звук удара, с которым плоский лоб фуры сминает два пьяных тела. Он слышал хруст ломающихся костей, звук рвущихся связок и сухожилий, а в конце – треск тысячи бутылочных осколков, нещадно раздавливаемых в стеклянную пыль огромными колесами. Подъехавшая скорая, конечно, уже была бы ни к чему – выбежавшие из нее врачи, аккуратно огибая мутные лужи из перемешанной крови и водки, констатировали бы смерть двух мужчин – вернее, того, что от них осталось.
Женины размышления прерывал истошный визг дверного звонка и нетерпеливый топот по ту сторону входной двери – злой рок всегда миновал этих двоих, и к ним с мамой они благополучно возвращались целыми и невредимыми.
Через пару недель дядя Коля пришел один и напился больше обычного – как оказалось, дяди-Колиного друга опять забрали в непредвиденную командировку. Наверное, еще больше, чем потерять общество дяди-Колиного друга, Жене было приятно видеть страдания самого дяди Коли – упиваясь ими, он сидел на кухне и, как какой-то энергетический вампир, незаметно рассматривал поникшую грузную фигуру, пытаясь вдоволь насмотреться и насладиться его переживаниями.
Иногда тот смотрел на Женю глазами, в которых отчетливо читалось желание дать ему подзатыльник. Но будучи даже в стельку пьяным, он удерживался, хоть и было видно, что стоит ему это больших усилий. Все же он понимал даже своей пропитой башкой, что мама стерпит многое в отношении себя, но ничего из этого она не стерпит в отношении сына.
Один раз он не сдержался – случилось это в один из «сбегательных» Жениных дней. Женя, вернувшись после школы домой, плотно пообедал. Это сейчас может показаться смешным, но тогда мысль вдоволь наесться супом и пирожками дома, из которого ты собираешься сбежать и не вернуться до родительской капитуляции в виде выдворения дяди Коли из дома, казалась вполне разумной, и главное – перспективной.
Вернулся он чуть ли не в полночь, и дверь ему открыл дядя Коля. За грудки он втащил его в квартиру и сомкнул руки на его шее. Почему-то это было смешно только в «Симпсонах», где Гомер душил своего сына Барта. Женя кашлял и вырывался, пытаясь ослабить хватку дяди Коли. Но тщетно – его руки, всегда жирные от селедки, не разжимались ни на миллиметр. Женино лицо обжигала водочная вонь, долетавшая до него вместе с матом и слюнями. Перед глазами появлялись тысячи черных точек, начинающие превращаться в сплошную рябь, как на старом телевизоре.
Мама с криками налетела на дядю Колю. Пытаясь его оттащить, она разорвала пополам его алкоголичку. Вспоминая тот момент, Женя отмечал, что никогда не видел ее такой разъяренной – весь ее страх к этому человеку ушел, и казалось, весь гнев, накопившийся за полгода такой жизни, смешавшись с материнским инстинктом защиты, сносящим все на своем пути, потоком обрушился на изверга – тот разжал Женино горло и по-идиотски, как рыба, хлопал глазами, прикрывая голову руками и бормоча что-то бессвязное.
Но все это было не зря – дядя Коля этой же ночью был выставлен за дверь. Когда за его поникшей спиной с шумом захлопнулись двери лифта, Женя испытал облегчение. Это была его победа.
Года три назад он был одержим идеей найти дядю Колю – хороший апперкот и несколько точных ударов ногами по рухнувшему на тротуар телу хорошо бы привели в чувство и Женю, и дядю Колю. Если фура так его и не встретила, то «управление» надо брать в свои руки – считал Женя. Да и если бы принцип бумеранга работал, эти бумеранги уже давно торчали бы из дяди-Колиной спины, как дротики из доски для дартса.
Женя знал, в каком дворе жил дядя Коля, и не раз приходил туда с друзьями, выпить пивка на лавочке. Подъезда он не знал, поэтому уповал наткнуться на него, когда тот будет возвращаться с работы. Болтая о чем-то с друзьями, Женя не переставал обводить глазами двор, углы дома и серые балконы, вскакивая по нескольку раз, когда со стороны дороги появлялась фигура, по комплекции напоминающая дяди-Колину. Женя ждал его приближения, нервно перебирая мокрую от ладоней зажигалку в кармане спортивных штанов. Но раз за разом дядя Коля все не приходил, а Женя – трезвел или замерзал. Да и такой гоп-патруль, подозрительно часто ошивающийся под окнами, в конечном итоге привлек внимание соседей, в день очередного Жениного сбора вызвавших милицию.
Оставив попытки найти дядю Колю, Женя уповал на то, что со своим характером тот уже давно нарвался на какие-нибудь неприятности, а если и нет, то с ним должен был расправиться его собственный нездоровый и разгульный образ жизни.
Со всеми последующими мамиными кавалерами он вел себя сдержанно, холодно, демонстративно уходя из комнаты, когда в ней оставались только они двое.
Одному из последних – не то Владимиру, не то Андрею – при его попытке дать отцовский совет Женя холодно вскинул бровь и посоветовал жить своей жизнью, потому что со своей он уж как-нибудь разберется сам.
Все эти годы он чувствовал себя как монастырь, в который каждый норовил прийти со своим уставом. Нет, с монастырем слишком литературно и мягко. Как фонтан, в который каждый хотел бросить свою сраную монетку. Даже не так – как тазик, в котором каждый норовил вымыть свои вонючие, грязные ноги. Женя мог подбирать сравнения бесконечно – одно унизительнее другого. Каждый из этих хахалей пытался его чему-то научить и вставить свои пять копеек, думая, что их воспитание ему куда-то уперлось. «Все вы придете и уйдете», – злорадно думал он, наблюдая в коридоре очередного улыбающегося и распинающегося на комплименты маминого кавалера.
Как итог – не всем разведенкам с маминых кухонных посиделок, пропадая ночами в ресторанах, клубах и на сайтах знакомств, удалось добежать до финишной ленты и гордо схватить свой трофей обеими руками. Кто-то сбился с дистанции, кто-то сдался, махнул на трофей рукой и решил довольствоваться утешительным призом.
Наверное, и маме
