Кристофер Мур - Венецианский аспид

– Тоже я, – сказала Эмилия, и уста ее пересекла ухмылка, точно в зубах она зажимала хвост победы.

– Она безумна. Она не издает в постели таких звуков.

– Издаю, коли мною правильно вертят. Спроси любого мальчишку у меня в околотке, придурок.

– Я старался мавра успокоить, но предательство Кассио, измена жены – все это было слишком для… – Он повернулся к Эмилии. – А Бьянка что ж? Она разве не должна была… то есть…

– Она приходила. Я отдала ей тот чертов платок, что ты ей обещал, и отправила восвояси.

– Так и было, – раздался из залы мужской голос. Оттуда вышел Микеле Кассио – и обнаженным мечом своим разделил Эмилию и Яго. – Синьоры, – поклонился он венецианцам. – Спрячьте кинжал, Яго, не то потеряете его вместе с рукой, его держащей.

Яго подумал секунду – всего одну, – что стоит посражаться, но он знал флорентийца: собранный и трезвый, он бы его разделал, как ястреб паутину.

– Признаюсь, синьоры, – сказал Яго, выронив кинжал и поднимая руки, сдаваясь Кассио. – Я орудье заговора, сплетенного великим и могущественным венецианцем. Я выполнял его лишь наставленья. Я следовал указаньям совета. Никто не мог предполагать, что мавр поступит столь необдуманно и трагически. – «Мы еще сражнемся, – подумал он. – Свалю все на Антонио и Брабанцио – и пусть они там разбираются со своими». – А больше я ничего не скажу.

– Вам представится возможность оправдаться перед советом, – произнес Ловичио.

Кассио подвел кончик меча к подбородку Яго, вынимая оружие из ножен предателя.

– В цепи его, в трюм следующего судна на Венецию.

Действие V

Фунт мяса

Не суйся меж драконом и яростью его.

Явление двадцать первое

Свирепые куклы

Грациано и Саларино неспешно шли по площади Святого Марка, направляясь к Риальто, – и тут заметили еврея: тот брел, повесив голову, весь нахохлившись от ветра, и под одной рукой нес ящик с бумагами, а другой придерживал свою желтую скуфью. Хотя едва пробило полдень, оба молодых купца были полупьяны и полностью очарованы чистою сказочностью бытия собой, а потому холода не замечали.

– Гляди-ка – жид! – крикнул Грациано. – Шайлок, мы слыхали, ты в Риальто оплакиваешь свое невезенье.

– О моя дочка! О мои дукаты! – передразнил старика Саларино. – Ни дочки у меня теперь и ни дукатов! И я не знаю, что тут хуже!

Шайлок остановился и прищурился поверх своих новых очков.

– Не дочь она мне. Она для меня умерла.

– А для нашего друга Лоренцо – нет, – ответил Грациано. – И он сейчас на Кипре наслаждается и ею, и твоими дукатами.

– Если уже с ней не покончил и не отдал моему брату, – сказал Саларино.

– А потом они кинули ее в море и теперь живут на твои дукаты. – Грациано расхохотался. – О твои дукаты, о твоя дочка!

– Смейтесь над моим несчастьем, молодой человек, но не только меня настигли сокрушительные потери.

– Ха! – отвечал Саларино. – Нам известно, что ты подослал жиденка в Бельмонт подменить ларцы для Бассанио, когда он будет просить руки Порции. Мы говорили с твоим гондольером, он тебе верность не хранил. Его же мой брат и нанял – и ему отдал кинжал свой.

– Ах вам известно, вот как? – Шайлок покивал. – И братнин кинжал у него, вот как? Понимаю. Странно, что вам такое известно, когда я об этом ничего не ведаю. Нет у меня никакого гондольера, и мне совсем не интересно, за кого выйдет замуж дочь Брабанцио. Вы знаете все это, хоть сие неправда и не имеет значения, но не знаете, какие вести на Риальто[249] сегодня утром, потому что были вы в пивной, где употребляли за свою удачу и мои несчастья, разве нет?

– А ну рассказывай, жид.

– А до Риальто дошли сведенья, что и второе судно Антонио погибло. Захвачено пиратами у Гибралтара. Команду выбросили на мавританский берег, а судно затопили у них прямо на глазах. Одного моряка подобрало проходившее испанское судно, и он прибыл сегодня утром. Скажите мне, и это я устроил? Это я повелеваю бурями и пиратами, что несут Антонио несчастья, потому что я еврей? Неделя осталась, бандиты с большой дороги. Передайте своему хозяину – пусть думает, как будет расплачиваться.

Два молодых человека внезапно протрезвели, и спесь слетела с них. Они переглянулись, не понимая толком, что им делать, как ответить. Вместе с состоянием Антонио на дно пойдут и их средства.

– Ступайте, ступайте, – сказал Шайлок. – В Риальто, сами убедитесь в моих словах. Вы же знаете, как евреи умеют врать.

Как наказанные щенки, двое поспешили в Риальто, отчаянно надеясь, что жид и впрямь солгал.

Это правда. Правда. Они действительно поговорили с моряком затонувшего судна. Но теперь – как сообщить Антонио? Они застали купца дома – он сидел с Бассанио, и оба пили вино, подогретое у очага, а на столе были разбросаны остатки простого обеда: хлеб, сыр и тонкие ломтики пармской ветчины.

– Заходите, садитесь к нам, – пригласил Антонио. – Тут хватит вам поесть, а я поспорить готов, сегодня вы еще ничего не ели.

Грациано и Саларино поспешили к столу, но садиться не стали.

– Друг Антонио, – сказал Грациано – тот, что повыше.

– Добрый Антонио, – сказал Саларино – тот, что покруглей.

– Добрый друг Антонио, – сказал Грациано.

– Вы петь, что ли, собрались? – спросил Бассанио – тот, что посмазливей. – Нет у меня настроения для ваших арий.

– Благородный, щедрейший Антонио, – продолжал Грациано.

– Что?! – не выдержал Антонио. – Что? Что? Что такое?

– Пропало еще одно ваше судно, – выпалил Саларино. – Извините.

Антонио поставил кубок на стол и откинулся на спинку кресла: глаза закрыты, он словно бы обарывал в себе приступ тошноты, охватившей все его тело. И только потом произнес:

– Где вы об этом услышали?

Грациано посмотрел на Саларино, который в ответ посмотрел на него. Стоит ли говорить, что впервые они услыхали про это от жида? Нет.

– По Риальто ходит весть, – сказал Грациано. – Но мы нашли матроса с пропавшего судна.

И двое по очереди принялись излагать трагедию мелкими порциями, поэтому в любой миг, когда на челе Антонио начинала собираться тень ненависти или гнева, за следующую серию брался второй – чтобы отвлечь его внимание.

Когда они договорили, Антонио отвалился на спинку еще раз и заговорил, закинув голову, закрыв глаза:

– У меня есть еще один купец, который должен доставить товар и вернуться в порт в целости и сохранности. С него я и выплачу свой долг жиду.

– Но осталась всего неделя, – сказал Бассанио.

– Да – неделя, и судно уже на две недели задерживается, поэтому вы должны сходить к своей Порции, у которой никто еще не прошел испытания ее отца, и спросить, не поможет ли она вам. Я прошу вас это сделать, Бассанио, как ваш дражайший друг, который любит вас больше всех на свете. Вы должны.

– И сделаю, Антонио. Мне кажется, она не может тронуть семейное состояние, если на это не согласится ее сестра, коя сейчас на Корсике, но я попрошу ее проявить жалость к вам, как ко мне, ибо в сердце у меня мы едины.

– А вы двое… – Антонио по-прежнему не поднимал головы. – Вам надо найти Шайлока – в городе, не на еврейском острове – и упросить его со мною встретиться. Не здесь и не в Риальто. Где-то наедине, на какой-нибудь улочке, куда не выходят никакие окна.

– И что вы ему скажете? – спросил Саларино.

– Ничего. Меня на этой встрече не будет. Я буду у синьоры Вероники, где меня увидит множество свидетелей. А вы попро́сите жида проявить милосердие ко мне, отсрочить выплату займа. Два месяца, месяц – даже неделю.

– А если он откажется?

– Тогда вы его убьете и труп сбросите в канал. Это надо сделать быстро, тихо – и мигом разойтись в разные стороны. Ко мне придете не сразу, а на следующий день, – и убедитесь, что я напился, устроил дебош и отключился в борделе.

Саларино посмотрел на Грациано, который посмотрел на Бассанио, который пожал плечами, словно говоря: «У меня своя роль, а вы играйте вашу». Парочка ничего не ответила, не запрыгала в восторге и ажитации от возможности помочь другу. Да, они наглецы, они красуются по всей Венеции и то и дело кого-нибудь запугивают, да, им случалось обнажать оружье в драках – и даже пускать кому-то кровь. Но они не убийцы, нет. Из всей их компании самыми жестокими были Саланио и Лоренцо.

Антонио обрушил передние ножки кресла на пол и в тот же миг грохнул кулаком по столу, отчего хлеб подпрыгнул, а вино расплескалось.

– Вопросы есть? Друзья мои?

– Э… – промолвил Грациано, – мы с большой радостью и готовностью выполним то, чего вы просите, однако разве такое не полагается делать настоящим подонкам? Мы все-таки господа благородные и не очень подходим для подобных темных дел.

– Если нанимать подонков, то потом придется подонков убивать, чтобы от подонков избавиться. Как видите, истинно благородный господин для таких дел вполне работоспособен. Вы что предпочитаете – встречаться с парочкой опытных головорезов или прикончить одну немощную еврейскую собаку?