Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений - Тарасов Александр
Разумеется, все это не значит, что «новые левые» вообще не обладают никакой идеологией, но то, чем они руководствуются, можно назвать, вслед за американскими исследователями «новых левых» П. Джэкобсом и С. Ландау, «негативной идеологией».[384] Это эклектичный набор идей, положений, лозунгов и комплексов идей, положений и лозунгов. Поэтому представляется разумным перечислить и раскрыть основные из них — с указанием, где это возможно, источников.
Неприязнь к идеологии и преклонение перед стихийностью приводят «новых левых» к недоверию к организации. Это недоверие восходит, несомненно, к анархистской классике и в ряды «новых левых» было транслировано лидером «парижских бунтарей» Даниелем Кон-Бендитом: «Любое революционное движение должно исходить из того, что любая организация, форму которой оно принимает, противоречит самим целям революции».[385] Неудивительно, что «новые левые» крайне пренебрежительно относились к организационной деятельности, а некоторые (например, Фиолетовый интернационал / «Партизанское движение» / «Коммунистический реализм») вовсе отрицали необходимость наличия оргструктур.
Важнейшим комплексом идей и понятий «новых левых» является контркультура. Все «новые левые» считают себя в первую очередь не членами какой-либо организации, даже не революционерами, а частью мира контркультуры. Поэтому эстетические, художественные, творческие составляющие деятельности «новых левых» для них не менее важны, чем политическая составляющая, а тексты Егора Летова, Янки Дягилевой, Ника Рок-н-Ролла или Александра Непомнящего воспринимаются как тексты концептуально не менее важные, чем любые политические или философские тексты. «Новые левые» считают, что «культурная революция» предшествует политической и контркультура есть продукт такой «культурной революции», «революционный очаг», «партизанская база» будущей социальной революции, расположенная внутри контркультуры уже сейчас. Такая точка зрения восходит к теоретику контркультуры Чарльзу А. Рейху.[386]
Однако российские «новые левые», учтя опыт своих западных коллег, считали контркультуру «подлинной», только если она заведомо политически оппозиционна внешнему миру, революционна. Такое понимание контркультуры является наследием идей американских «новых левых» — членов Международной молодежной партии (йиппи), которые выступали за агрессивно-революционно-разрушительный вариант контркультуры: «Разрушайте Семью, Науку, Церковь, Город, Экономику; превращайте жизнь в искусство, в театр духа, в театр будущего. Только революционер может быть истинным художником… пересматривайте понятие о норме, порывайте с играми в социальные статусы, роли, должности и потребление… Сжигайте дотла родительский дом — это сделает вас свободными!».[387] Йиппи всего лишь транслировали специфическим языком контркультуры «указания» Г. Маркузе: «Если контркультура не будет связана с революционной политической практикой — она выродится в еще одну форму эгоизма… в бегство от действительности… Такая форма Отказа не помешает системе существовать и исправно функционировать…»[388] Российские «новые левые» воспринимают контркультуру как мир «своих», на который распространяются моральные нормы, в то время как вовне действуют другие моральные нормы (или никакие вообще). Такое радикальное противопоставление (напоминающее уголовное) тоже наследуется от йиппи.[389] Это связано с тем, что контркультура понимается как прямая противоположность внешнему, официальному миру, цивилизации. Такой «канон» унаследован от видного теоретика контркультуры Филипа Слейтера: «Старая культура в ситуации выбора предпочитает право собственности правам личности, потребности НТР — потребностям конкретного человека, конкуренцию — солидарности, средства — целям, закрытость и засекреченность — открытости и обнаженности, ритуальное «общение» — самоутверждению личности, погоню за обладанием — спокойной удовлетворенности, эдипову любовь-ревность— любви ко многим и т. д. Контркультура предпочитает в каждом случае обратное».[390]
«Новые левые» рассматривают контркультуру как более «естественную» и более «близкую к природе» (природе вообще и природе человека в частности), чем официальную — а потому более «человечную» и более «устойчивую». Такое восприятие контркультуры восходит к воззрениям хиппи 60-х гг., воплощенным в качестве «философских текстов» теоретиком контркультуры Норманом Брауном.[391] Отсюда ориентация на «внутреннее чувство» (в революционном варианте — «классовый инстинкт»), спонтанное понимание, инсайт, внеинтеллектуальное и внерациональное познание. Это тоже — контркультурный «канон», закрепленный другим теоретиком контркультуры — Теодором Роззаком.[392] Из такой установки вытекает и понимание «новыми левыми» контркультуры как «царства спонтанности», хэппенинга (неважно, художественного или политического) — что тоже является наследием хиппи 60-х гг.[393]
«Новые левые» рассматривают контркультуру как культуру более коллективистскую, чем официальная, доводящую коллективизм до полного слияния личностей, до анонимности (творческого принципа левацки ориентированной художественной группы ЗАиБИ — «За Анонимное и Бесплатное Искусство»), до сплочения в едином чувстве — и потому «более коммунистическую». При этом способы не важны, в соответствии с заповедью «пророка революции ЛСД» Тимоти Лири.[394]
Поскольку «новые левые» считают контркультуру не только официально не признаваемой молодежной субкультурой, а «оазисом будущего в настоящем», «очагом революции», то они, естественно, нацелены на создание особого языка контркультуры — отчасти чтобы нейтрализовать «лазутчиков из официального мира», отчасти чтобы сохранить себя от воздействия внешнего мира, язык которого ими рассматривается, вслед за Маркузе и Роланом Бартом, как репрессивный, «ритуально-авторитарный».[395] При этом собственный язык должен соответствовать базовому требованию «новых левых» к контркультуре — требованию «стереть различия» между жизнью (бытом) и искусством (творчеством), реальностью (действительностью) и фантазией (воображением). Подобное требование — основополагающее и канонизировано тем же Т. Роззаком.[396]
Непосредственно с контркультурой связано и такое важное для идеологии «новых левых» понятие, как коммуна. Коммуна понимается как ячейка контркультуры, «опрокинутая в быт». При этом безразлично, сельская это коммуна или городская, производственная или только жилищная (сквот), основанная на совместном творчестве, или на совместном проживании, или на совместном владении имуществом, или на коллективной сексуальной практике (допустим также любой набор этих вариантов). В любом случае целью коммуны считается создание «очага революции» — вслед за «заповедями» одного из предтеч и идеологов контркультуры 60-х гг. Пола Гудмена.[397]
В непосредственной связи с контркультурой находится итакой важный компонент идеологии «новых левых», как идея сексуальной революции. Термин «сексуальная революция» заимствован, конечно, у Вильгельма Райха. При этом надо иметь в виду, что вопреки распространенному в обществе мнению (и вопреки даже представлениям части российских «новых левых», отраженным в их периодике) ничего «криминального» теория «сексуальной революции» В. Райха собой не представляла.
