Дж. Т. Лерой - Сара

— Ты вшивый лобок!

Оглушительная пощечина выбила искры из глаз. Я сморгнул наливающиеся в глазах слезы. Он опять задергал за цепи.

— Говори! Говори мне! Ты, петух продажный!

— Я подлый, грязный, вшивый… — Тело пыталось уйти от боли и вертелось на дыбе. Грудная клетка вывернулась, как покоробленная фанера. Он снова зашел сзади.

— А теперь настало время преподать тебе урок.

Я уже сжал кулаки в ожидании немыслимой боли и, выпучив глаза, уставился в кирпичную стену.

— Покаяние. Я хочу покаяния. — В висках нетерпеливо стучал пульс.

— И ты его получишь. Ведь ты был несносным мальчишкой?

— Пусть я заплачу за это, сэр, — прошептал я. И почувствовал, как он поднимает ремень.

— А теперь пришло время слез.

— Сейчас он у меня заплачет! — кричала мама, больно выкручивая запястье.

— Никогда еще не видел такого циничного воришки, да еще в таком возрасте, — заметил седовласый охранник магазина, погрозив пальцем. Сырой бифштекс и шесть банок пива из моего рюкзака были выложены на стол. — Видишь, до чего довел мать?

Молодая кассирша-блондинка с перманентом, задержавшая меня на кассе, укоризненно покачала головой.

— Небось украл для своих дружков — таких же бандитов.

— Бандитам в наш магазин ход закрыт, мадам. — Менеджер торопливо протер ботинки о брюки.

Я знал — втайне мать сейчас потешается над ним, старающимся произвести на нее впечатление. Она обмахивалась рукой, как будто бы ей было нестерпимо душно и сама она находилась в полуобморочном состоянии.

— Отрадно слышать это, сэр… — сказала она, забросив ногу на ногу.

— Мы проводим особые службы, в нашей церкви, при храме Девы Вечной Любви и Милосердия, но все это напрасно, по-моему.

Она приглушенно хмыкнула, а у меня вырвался достаточно откровенный смешок. Она тут же отвесила мне пощечину. Я продолжал улыбаться — и ничего не мог с собой поделать, хотя знал, что расплата не за горами.

— Да, мадам, полиция здесь не поможет, принимая во внимание возраст преступника… Да… — менеджер заглянул мне в лицо, — потрясающее явление. — От него тянуло тунцом и маринадом. — Тебе совсем не стыдно, мальчик?

Мама закашлялась:

— Он стал таким после смерти отца, несколько лет назад. Помните, был большой пожар? Мой муж был пожарным в Таллахасси.

Послышались сочувственные возгласы.

— Господь упокой его душу. Мальчик рос без отца и поэтому совершенно невоспитан и недисциплинирован.

Я прыснул, представив ее замужем за пожарным. Ладонь ее снова встретилась с моей щекой. Последовала новая оплеуха.

Менеджер глухо кашлянул:

— Пожалуй, это лучший способ его приструнить, мадам…

— Мери, — подсказала она.

— … Мери. Я — Говард. — Он пожал ее руку несколько дольше, чем требовалось.

— Говард, мне очень жаль, что мы встретились в таких обстоятельствах, но я верю, что это поможет спасти моего мальчика лучше, чем полиция или… или то, что я с ним сделаю.

Закатив глаза, я издал стон. Ногти ее впились мне в запястье.

— Ты, гадкий мальчишка, скажи спасибо мистеру Маршу.

— Спасибо, — безразлично пробормотал я и оскалил зубы, якобы в благодарной улыбке.

Кассирша сверкнула браслетами, поправляя прическу.

— Да пороть надо, чтобы неповадно было, — сказала она, вдруг напомнив этими словами Шнайдера Грузоперевозки.

— Тогда бы и кражи в магазине прекратились, — проворчал охранник. — Тогда бы уж никто не полез воровать. Двое парней-упаковщиков, чуть постарше меня, уставились с другой стороны зеркального экрана. — Что ж, теперь, пожалуй, самое подходящее время.

Мама встала и пригнула меня к столу. Сердце забилось чаще, откликаясь на знакомую позу.

— Пожалуйста, — прошептал я.

— Ну, теперь мы увидим раскаяние, — заржал Говард и злорадно расстегнул ремень. — Скоро и слезы увидим.

Мать нагибала меня все ниже, навалившись всем телом.

— Быстро снимай штаны.

Я искоса взглянул на нее, и в ее глазах полыхнула знакомая ярость. В самом деле, кто просил меня в этот раз попадаться на кассе.

— Прошу прощения, — сказал Говард матери, извлекая ремень из брючных петель.

Я увидел, как девушка с кассы закусила губу.

— Пожалуй, мне пора, — сказала она и направилась к выходу.

— Куда же вы, дорогая! — задержала ее Сара. — Не уходите. Пусть ему будет стыдно. Раз он крал у вас на глазах, пусть и наказан будет так же.

Я остановил взгляд на мальчишках в зеркальном стекле. Мама, покачав головой, чуть заметно улыбнулась мне. Я чувствовал, что все уставились на меня в ожидании — их взгляды согревали, уняв дрожь, и точно Бэтмен, несущийся по своему тоннелю на очередной подвиг, я внезапно ощутил себя героем, способным перенести все. Даже невозможное. И я смог налечь грудью на стол и спустить штаны. Дрожащими руками я удерживал их и бормотал молитвы, уже чувствуя, что сейчас произойдет. Ремень Говарда падет на меня — и я буду наказан. Сейчас он словно бы становился моим отцом, рукою карающей и ласкающей. Он и стал моим новым любящим отцом, ежедневно повторяя эту процедуру, пока мы не убрались из его трейлера три с половиной месяца спустя, прихватив заодно его деньги, кольцо и золотые запонки.

Пусть меня накажут, пусть — пусть увидят, до чего я мерзок и порочен. Только бы они не узнали о том, что известно маме — и о том, что, пытаясь меня наказать, они делают только хуже. И слезы, сжигавшие меня сейчас изнутри, только усугубляют мою вину.

Потому что в моих джинсах притаилась вожделеющая наказания плоть, моя багровая эмблема страсти и вины, в ожидании часа, когда я буду раскрыт и окончательно от нее избавлен.

Ремень хлестал по моему телу со всех сторон, не оставляя живого места, я чувствовал его всюду, и слезы хлынули из глаз неудержимым потоком. Раскаяние, раскаяние. Я хотел раскаяния. Я хотел покаяться во всяком своем греховном помысле или деянии, совершенном мною или только задуманном. Но я не мог сейчас говорить — я мог только кричать, с каждым разом все сильнее, и правда изливалась из меня этим криком, минуя слова. И мне это нравилось, мне становилось легче, я упивался этим состоянием. Даже когда он стал целить ремнем между ног и боль стала совсем невыносимой, я был точно юркий москит, сосущий кровь из наказующей руки Господней, простирающейся с небес. Я все еще вожделел, хотя пах у меня был отбит основательно. Я просил все жарче, все горячей, пытаясь уйти от того, что всегда, словно тень, преследовало меня по пятам. И, когда я бессильно повис на дыбе, раскачиваясь, мокрый от пота и трясущийся в судорогах, я понял, что этот дразнящий запах был запахом моей крови. Его лезвие взрезало мне пах, выполнив мою горячую просьбу. Он помог мне спастись. Одна рука ласкала, другая терзала.

Помню, как еще маленьким впервые посмотрел по телевизору фильм про Питера Пэна. В детских садах, где мне доводилось бывать, все хотели играть в пиратов и индейцев. Я же мечтал лишь о роли Питера Пэна, который терпеливо сидит в ожидании, пока Венди берет большую иголку и с жалостью, а, может, и с любовью пришивает тень к его ногам. И меня всегда занимало: возбуждает ли его эта боль, как возбуждает меня наблюдать за ней.

Так я висел на цепях, и голоса журчали как кровь у меня в ушах. Я смотрел на свою тень, плотную и осязаемую, как меловые очертания трупа на полу, оставшиеся после выезда следственной бригады, и молился. Может быть, еще одно такое движение ножа, всего одно — отделит мою тень навсегда?

САРА

роман

Доктору Тирренсу Оуэнсу

Саре

Деннису

Глэд воздел ожерелье точно нимб у меня над головой.

— Вот эта вещь, — сказал он, склонившись надо мной так, что я видел перед собой лишь коричневые пятнышки на бледной коже его лица, — послужит тебе защитой.

По поводу этих веснушек строились различные догадки, но я знал, в чем тут дело. Глэд сам рассказывал. Это примесь индейской крови давала знать о себе. Недаром он считался местным магом и имел высокий авторитет среди сутенеров.

— Мои предки из племени чокто, — рассказывал он за завтраком в «дайнере»[13] под названием «Голубятня». Перед нами стояла тарелка яиц под голландским соусом и пончики с хурмой, каждый толщиной в Библию. Я знал, он хочет взять меня на работу. Его кодло славилось по всей стране. «Крошкам Глэда» не приходилось торчать на стоянках, на них делались заказы иногда за несколько месяцев до прибытия клиента. Все «принцессы обочины» были разряжены в китайские шелка, французские кружева и синтетическую кожу из Германии. Так что, если не обратить внимания на енотового пениса на шее, не узнаешь, что за «красотка» перед тобой. Большинство из этих пацанов когда-то сбежали из дому и застряли на стоянке, чтобы накопить деньжат и смыться потом с каким-нибудь водилой путешествовать дальше по Америке. Иные, правда, были из местных — у кого домочадцы работали на трассе. Что такое ребята Глэда и чем они занимаются — всем местным совершенно побоку. Ящерицы говорили, будто Глэд затыкает всем глотку деньгами. Сара же рассказывала, будто причиной тут водители грузовиков, уверенные, что Глэд поставляет им лучших мальчишек. И местный закон не рисковал лишать бывших зеков их ностальгических тюремных утех. Но я-то знал, что все дело тут в енотовом пенисе.