Дж. Т. Лерой - Сара
Я вновь помотал головой.
— Не буду тратить лишних слов, — сказал он. — Останешься доволен. — Он похлопал меня по плечу. — Я не телепат и не могу знать, что у тебя на уме. Да и вообще я мало что о тебе знаю.
Мне хотелось спросить, что ему вообще обо мне известно и откуда, но я не решился.
— Приступим. — Он приблизился и положил руку мне на затылок. — Давай я тебе помогу, — шепнул он.
— Вот это, — мотнул я головой.
— Это? — показал он.
Я утвердительно кивнул и уставился на дыбу.
— Молодец! — одобрительно воскликнул он. — Одежду можешь сложить на стул.
— Да, сэр, — пробормотал, начиная торопливо разоблачаться.
— Вот это правильно, что ты так обращаешься ко мне, — одобрил он. Я слышал, как он передвигает какие-то штуки, регулируя высоту. — Какие-нибудь особые слова?
— Не знаю.
Я согнулся и стал расшнуровывать ботинки. Он подошел сзади и навис надо мной, словно примеряясь — руки его скользнули по моей обнаженной спине.
— Я вижу, ты уже не новичок, а?
— Чертов узел, — откликнулся я, дергая так некстати запутавшийся шнурок, придавивший язык ботинка.
— Кто тебя так приласкал? Отец? Или, может быть, отчим? — Он провел пальцами по шрамам и рубцам.
— Чертов узел не развязывается! — воскликнул я, огорченно топнув ботинком.
— Эй! — Он схватил мое лицо в ладони, заглядывая в него. Я продолжал досадливо бить копытом. — Эй, эй, еще не время, погоди, потише… все в порядке…
Голос его успокаивал. У меня вырвался невольный стон:
— Все в порядке, все в порядке, все в порядке… — Это звучало как колыбельная. — Пожалуйста, — выдавил я, нетерпеливо хватая его за руку.
— А теперь скажи, — шепнул он на ухо. От его дыхания веяло теплым кислым запахом пива и слюны. — Ну, скажи…
Наши дыхания слились воедино. Он был совсем близко. Он обвил меня руками сзади.
— Скверный мальчишка, — прошептал я. — Негодник… — Меня как будто задел проносящийся поезд, сбив дыхание. — Ну да, ты ведь и в самом деле дурной мальчик, разве не так?
Я почувствовал, что напряжение стало отступать.
— Грешник — вот кто ты такой, — видимо, сориентировался он по одной из моих татуировок.
Закрыв глаза, я ощутил знакомую резь в желудке, и холод мгновенно охватил меня. Он обнял меня, скрестив руки на моей груди. Я застонал.
— Ну, а теперь скажи мне, — спокойно произнес он.
— Накажи меня, — простонал я.
— Как наказать, сильно? Или еще сильнее? С какой силой? — Его подбородок врезался мне в плечо.
— Пока я не… не вынесу урока… пожалуйста. Мне очень надо, чтобы ты сделал это, пожалуйста. — Я задрожал всем телом.
— До пароля?
— Нет, никаких паролей, делай все до конца, хорошо? — Я часто дышал, не в силах совладать с собой. — Только, пожалуйста, не лицо, ладно?
— Симпатичное личико. — Он похлопал меня по щеке, и я невольно потянулся к его ладони, как животное, ожидающее ласки.
— Да, да, говори это, — задыхаясь, произнес я. — Скажи мне, что я прекрасен… пожалуйста. — Я не мог остановиться.
— Ты в самом деле прекрасен, — почему я и согласился тебе помочь, — шепнул он мне в самое ухо, что было уже больше похоже на поцелуй.
— Спаси меня, — простонал я, и он крепко сдавил меня в объятиях… Я надеялся, что это никогда не прекратится. Что он никогда меня не выпустит.
— Спасу тебя, моя прекрасная, ласковая, злая сучка.
— Да, пожалуйста…
Он вцепился рукой мне в промежность.
— Называй меня сэр! — Голос его резко переменился: сразу стал грубым и хриплым. Он все сильнее тискал меня. — Сэр! — крикнул он мне в ухо.
— Сэр, — шепотом повторил я и почувствовал, как будто из меня вытягивают жилы. — Сэр, пожалуйста, еще… не останавливайтесь, я доплачу. — Он не отзывался. — Сколько угодно… — Я сорвался в сентиментальные излияния, но уже не мог остановиться.
— А теперь, — сказал он, щелкнув лезвием складного ножа, — поиграем в экстремальный секс.
Я втянул воздух.
— Нравится? — Он разрезал мои шнурки, помог скинуть ботинки и, наступив на джинсы, избавил меня от одежды.
Я ощутил лезвие в промежности. Я так и взвился:
— Это мой грех, — шептал я. — Я его ненавижу! — Лезвие вдавилось еще сильнее, и я почувствовал, как благодарно раздвигается кожа… неужели я когда-нибудь от него избавлюсь? — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — твердил я, часто дыша.
— Не беспокойся, мы обо всем позаботимся… А теперь, — он подтащил меня к самодельной дыбе, — продолжим.
Мне казалось, что все происходит во сне. Он застегнул на моих руках нейлоновые браслеты на «липучках». Я посмотрел на свою вздымающуюся грудь: казалось, мое сердце прорывается сквозь грудную клетку. Подтянув меня вверх, он стал заходить за спину, покачивая, словно маятником, толстым кожаным ремнем.
— Только не по лицу! — взмолился я.
— Заткнись, — был ответ. Он запустил пятерню мне в волосы. И поднес ремень к лицу. — Целуй!
Пахнуло знакомым ароматом хлорки. Я с благодарностью поцеловал орудие наказания.
Он был знатоком.
— Мерзкий сученыш, — дернул он меня за волосы, и ремень исчез у меня за спиной.
— Да, сэр, — простонал я, закатив глаза.
— Мудила ты грешный!
— Да… да, сэр. — Мои ягодицы тревожно сжались в предвкушении удара.
— Говори! — скомандовал за спиной железный голос.
— Я отвратителен, сэр. Достоин наказания.
— Дальше!
— Я просто петух вонючий, сэр! Накажите меня за это!.. Построже. — Жар распространился по всему телу, до пяток, до кончиков пальцев. Я не слышал больше ничего, кроме его дыхания. — Господи… пожалуйста! — завопил я.
— Тебе ведь это надо? — вкрадчиво спросил он из-за спины.
— Да, прошу вас.
— Свинья!
Это слово было вырезано у меня на животе. Я замер, почувствовав во рту железный привкус, и кивнул.
— Повтори!
— Я свинья, просто прожорливая свинья, сэр! — доложил я.
Он довольно рассмеялся.
— Вот и прекрасно. Но ты еще и осел, потому что пришел сюда.
— Так точно, сэр! Я петух, свинья и осел!
— Замечательно! — хохотал он.
Я увидел, как скользнула его тень — рука с ремнем на миг зависла в воздухе, словно он делал подачу из аута, и на меня обрушилась кожаная плеть со знакомым свистящим звуком, сопровождаемым треском кожи. Я содрогнулся всем телом.
— Спасибо, сэр, — пролепетал я.
— Ведь я должен наказать тебя, не так ли?
Я согласно мотнул головой. Новый удар. Тело извивалось, стараясь избежать боли. Странно: чем больнее, тем сильнее хотелось подставить его под удар.
Он клеймил меня самыми обидными, самыми мерзкими прозвищами, каких не было начертано даже на моем теле, и каждый раз сопровождал это очередным ударом. Не забывая при этом напоминать, чтобы я его величал не иначе как «сэром». И требовал, чтобы я просил его — просил! — наказать меня еще сильнее. Иногда он при этом смеялся, иногда свирепел и жарко дышал мне в затылок. Я должен был умолять его, чтобы он не прекращал пытки.
И вот в его руке что-то звякнуло.
— Закрой глаза, сука! — Рука его вцепилась в промежность. — Я сказал, зенки закрой! А ты не слишком сообразителен, — расхохотался он. — Еще не догадываешься, что тебя ждет?
Я совершенно обмяк, провиснув на дыбе. Что-то холодное коснулось моего левого соска. У меня перехватило дыхание.
— Так, значит, хочешь, чтобы я тебя исправил? Чтобы научил, как вести себя? — Что-то кольнуло справа, будто через мой правый сосок пропустили иголку с ниткой. — Ты у меня научишься слушаться.
— Да, — меня обдало жаром. — Прошу вас, сэр.
Металлические зубчатые прищепки защемили соски, с них свисали цепочки. Я ощущал их холодный прикус — он подергал за цепочки, поочередно. Я почувствовал его ладонь на щеке и зарылся в нее лицом, словно пес, который просит, чтобы у него почесали за ухом. Я поцеловал и лизнул его в ладонь.
— Нравится?
Еще одна прищепка впилась мне между ног. У меня моментально закружилась голова, и он похлопал меня по щеке, словно для того, чтобы привести в чувство. Я удивленно заморгал. Он сместился вперед и был на расстоянии всего в несколько дюймов.
— Я не стану резать твое личико, — пообещал он. — Если тебе повезет. В общем, постараюсь. — Он потрепал по другой щеке. — Закрой глаза.
Я снова услышал металлическое позвякивание, вздрогнул и заскулил.
— Теперь еще раз напомни мне, кто ты такой.
Мне пришлось напомнить, что я петух, свинья и осел. И к тому же потаскуха. Я тянулся к его ладони, как лошадь к соли, а он в это время дергал за цепочки и, казалось, медленно рвал мое тело на части. Как можно описать боль, которая достается через мучение, и в то же время приносит несказанное облегчение, утешает и успокаивает? Как объяснить боль, что сжигает, точно мука, но успокаивает и возбуждает одновременно — больше чем ласка и поцелуй? Его палец скользнул по моим тубам и забрался в рот. Остальные перебирали по лицу, точно паучьи лапы. Я сосал этот палец, а он двигал им во рту.
