Чарльз Буковски - Записки старого козла
сумасшедшая, что с нее возьмешь.
все уже были за дверью, когда я сорвался и ухватил Мэри за руку.
— иди сюда, сука! — прошипел я и втащил ее обратно в комнату.
она не успела опомниться, как я сграбастал ее и придушил мощным поцелуем, одной рукой я коварно пробирался вверх между ее мощных ляжек.
— о, Хэнк, — простонала она, обмякая, я знал, что ей нравится.
— Хэнк, ну, Хэнк, ты же не мог позариться на этот мешок с костями?
я не отвечал, а продолжал свое дело. Мэри бросила сумочку на пол и освободившейся рукой ухватила меня за яйца, но они были пусты, мне нужна была передышка — хотя бы часик или около того.
— я выбросил всю твою одежду в окно, — признался я.
— ЧТО?
мои яйца оказались на свободе, зато ее глаза вылезли из орбит.
— но я все подобрал и принес назад, сейчас я тебе все расскажу.
я плеснул себе винца и продолжил:
— ты же чуть не убила меня.
— как?
— ты что, хочешь сказать, что не помнишь? я присел на стул и показал ей свою макушку.
— ох, бедненький мой! господи, прости меня! она склонилась надо мной и нежно поцеловала
безобразную кровавую коросту, я запустил руки под ее юбку, и мы снова сплелись в объятиях, но мне нужно было еще минут 40–45. а пока мы стояли в центре комнаты посреди бедности и разбитых стаканов, той ночью не было больше ни скандалов, ни бродяг, ни проституток, любовь взяла верх над всеми, и на чистом линолеуме трепетали наши тени.
это было в Новом Орлеане, во Французском квартале, я стоял на тротуаре и наблюдал такую картину: пьяный в жопу парень припал к стене и плакал, а итальяшка спрашивал его: «ты француз?» и пьяный отвечал: «да, я француз!» тогда итальяшка лупил его по морде со всей дури, и пьяная голова билась о стену, и снова итальяшка спрашивал: «ты — француз?», а лягушатник отвечал: «да», тогда макаронник снова бил, приговаривая: «я твой друг, друг, и хочу просто помочь тебе, понимаешь?» француз отвечал, что понимает, а итальяшка продолжал бить, с ними был еще один итальянец, он сидел в машине и брился при свете подвешенного фонарика, выглядело это очень забавно — сидит себе человек в машине, размалевал морду пенкой и бреется длинной опасной бритвой, он не обращал ни малейшего внимания на то, что происходило у стены, просто сидел и брился себе в ночи, так продолжалось до тех пор, пока француз не отвалился от стены и не бросился, спотыкаясь, к машине, он схватился за дверцу и сказал: «помогите!» но тут же получил удар от своего «друга», который продолжал твердить: «я твой друг! пойми же ты — ДРУГ!» француз завалился на машину и сильно качнул ее. видно, итальяшка, который брился, порезался, потому что он тут же выпрыгнул наружу, на лице его оставалась пена, а в руке — бритва, «ах ты, пиздюк!» — завопил он и стал полосовать бритвой лицо пьяного француза, а когда тот попробовал закрыться руками, итальяшка продолжал полосовать по рукам, приговаривая: «пиздюк сраный! поганая сука!»
так начиналась моя вторая ночь в этом городе, прямо скажем, начиналась хуево. я зашел в первый попавшийся бар и присел за стойку, сидевший неподалеку парень повернулся ко мне и спросил:
— ты француз или итальянец?
— по правде сказать, я родился в Китае, — ответил я. — мой отец был миссионером, его сожрал тигр, когда я был совсем маленьким.
в это время у нас за спиной кто-то заиграл на скрипке, и это спасло меня от дальнейших вопросов, я сосредоточился на своем пиве, но когда музыка смолкла, рядом со мной кто-то присел, теперь уже с другой стороны.
— меня зовут Сандерсон, — заговорил незнакомец. — судя по всему, тебе нужна работа, так?
— мне нужны деньги, а по работе я не скучаю.
— а работать и не надо, будешь вот так же сидеть ночью, только на несколько часов дольше.
— а в чем подвох?
— восемнадцать баксов в неделю, при условии, что не будешь тянуть из кассы.
— а как ты собираешься это контролировать?
— буду платить другому парню восемнадцать, чтобы он присматривал за тобой.
— ты француз? — поинтересовался я.
— Сандерсон — англошотландец. кстати, дальний родственник Уинстона Черчилля.
— то-то я и смотрю — что-то в тебе не так.
это была бензозаправочная станция, где заправляли свои телеги шофера из таксомоторного парка, я отпускал бензин, брал деньги и бросал их в кассу, большую часть ночи я бездельничал, работа радовала первые две-три ночи, правда, произошел небольшой спор с таксистами, которые требовали, чтобы я менял им спущенные покрышки, один итальяшка даже позвонил боссу и поднял такую вонь, будто я ни хуя не делаю, но я знал свои обязанности — во-первых, охранять деньги, старик показал мне, где спрятан пистолет, и научил, как с ним обращаться; во-вторых, следить, чтобы таксисты сполна расплачивались за бензин и масло, естественно, я не горел желанием рисковать своей жопой за восемнадцать баксов, и вот тут дальний родственник Черчилля просчитался, я спокойно мог подрезать бабла и свалить, но ебаная этика спутала все планы, не знаю уж, кто вбил в меня эту шизанутую идею, что воровать — плохо, и я ожесточенно боролся с этим своим предрассудком, а в промежутках между схватками продолжал исполнять свои обязанности за какие-то сраные восемнадцать баксов в неделю.
четвертой ночью нарисовалась эта миниатюрная негритоска, она возникла в дверях и уставилась на меня, улыбаясь, так мы пялились друг на друга минуты три.
— как поживаешь, парень? — наконец спросила она. — меня Элси зовут.
— спасибо, хреново, я — Хэнк.
она подошла и прислонилась к стойке, на ней было девчоночье платьице, да и движения у нее были еще детские и задорный блеск в глазах, но вместе с тем в ней уже чувствовалась женщина — волнующая, притягательная женщина в коричневом чистеньком девчоночьем платьице.
— можно мне купить лимонад?
— конечно.
она расплатилась, и я проследил, с какой предельной сосредоточенностью эта малышка выбирала себе напиток, потом она села на стул и стала пить, а я не мог оторвать взгляд от прекрасного зрелища — маленькие пузырьки воздуха нескончаемыми стайками срывались со дна бутылки и, сверкая в свете ламп, устремлялись к горлышку, я скользил взглядом по ее телу, разглядывал ее ноги и постепенно наполнялся ее теплой коричневой добротой, без нее мне было очень одиноко сидеть на этой зачуханной бензоколонке ночь за ночью всего за восемнадцать долларов в неделю.
— спасибо, — сказала она, протягивая пустую бутылку.
— да ладно.
— а можно, я приду завтра и приведу некоторых своих подружек?
— ну, если они такие же конфетки, как и ты, то приводи всех.
— они все как я.
— приводи всех.
на следующую ночь их было уже три или четыре, они болтали, смеялись, покупали у меня лимонад, господи, они были так свежи, молоды и полны задора, очаровательные мулаточки, все для них было смешным и интересным, и знаете, они заразили меня этим своим ощущением, в следующий раз пришли восемь или даже десять девчушек, потом я сбился со счета, наверное, штук тринадцать-четырнадцать они стали приносить с собой джин или виски и бодяжить спиртное с лимонадом, я тоже стал прикупать крепенького.
и все же Элси — самая первая — была лучшей, она обычно садилась ко мне на колени и, елозя по мне своей круглой попкой, выкрикивала:
— господи исусе, ты же сейчас своей елдой все мои дурные мозги разворотишь!
вид у нее был весьма агрессивный, но все ее подружки смеялись, а я сидел и смущенно улыбался, правда, в душе я был по-настоящему счастлив, да, их было слишком много на меня одного, и все же это было великолепное зрелище, я и сам начал понемногу расслабляться, и когда снаружи раздавались раздраженные гудки очередного таксиста, я вставал, с тяжелым чувством допивал свою выпивку и шел искать пистолет.
— значит, так, Элси, — говорил я своей фаворитке, вкладывая в ее розовую ладошку огромный «люгер». — ты теперь охраняешь эту долбаную кассу за меня, если кто-нибудь из девчонок захочет поживиться на халяву, будь добра, продырявь ей пизден-ку, хорошо?
и я оставлял Элси в диком недоумении с громадной пушкой в руках, да уж, странное было сочетание: что она, что пушка могли спасти мужика, а могли и погубить, смотря как пойдет, вот вам вся история мужчины, женщины и целого мира в двух словах, а я шел отпускать бензин.
и вот однажды ночью к нам заглянул купить лимонада таксист по имени Пинелли — итальянец, естественно, мне нравилось его имя, но сам он — нет. Пинелли больше всех выебывался насчет замены покрышек, я ничего не имею против итальянцев в целом, но, странное дело, с тех пор как я очутился в этом городе, итальянская диаспора оказалась эпицентром моих страданий, умом я понимал, что тут скорее выверты теории вероятности, чем происки расизма, во Фриско, например, одна пожилая итальянка просто спасла мне жизнь, но это уже другая история. Пинелли следил за нами, это как пить дать, он ввалился, когда вся компания была в сборе, девчонки весело переговаривались, громко смеялись. Пинелли подошел к холодильнику и открыл дверцу.
