Чарльз Буковски - Записки старого козла
— а-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
бар закрылся, и мы ушли вместе: я — 6 футов и 165 фунтов, она — 5 футов и 300 фунтов, мистер Одиночество и мисс Нелепость рука об руку вышагивали по тротуару, наконец-то я обрел нечто получше, чем дырка от сучка в половой доске.
гогоча и перебраниваясь, мы добрались до дома, где я снимал комнату, я достал ключи и собирался уже отпереть дверь, как вдруг она заорала:
— господи боже мой! что это?
я обернулся и увидел, что она таращится на совершенно ординарное маленькое здание напротив, на котором была обыкновенная вывеска: «Желудочный госпиталь».
— да плюнь ты на это, детка! лучше давай посмеемся, мне так нравится твой смех! давай поласкай мой слух своим смехом, красотка!
— да это же труп вынесли! смотри, вон они понесли труп!
— да, это мой дружок, когда-то вместе в футбол играли за «Красный амбар», классный был защитник, сегодня днем его навещал, выглядел прекрасно, я ему еще пачку сигарет притаранил, а трупы всегда по ночам выносят, да, каждую ночь я вижу, как они выволакивают одного-двух покойников, при дневном свете это как-то неэстетично.
— а как ты узнал, что это твой друг?
— да по форме черепа, из-под простыни выпячиваются характерные детали, знаешь, однажды ночью, когда они вот так же вынесли труп и оставили без присмотра, я чуть было не украл его. не знаю, что бы я потом делал с ним. наверное, пришлось бы прятать в шкаф.
— а куда они опять пошли?
— за другим трупом, а у тебя как с желудком?
— нормально! у меня все нормально!
я открыл дверь, и мы стали взбираться по лестнице, когда она споткнулась и чуть было не рухнула, я подумал, что эта туша сейчас проломит стену.
наконец мы оказались в моей комнате, разделись и улеглись в кровать, я взгромоздился на нее. я пыхтел, возился, елозил…
— черт! да не лежи ты как бочка с застывшим воском! шевелись! подыми повыше свои бревна… блин, я не могу найти твою дырку!
наконец я попал, она принялась кряхтеть: ох, хехехехех, ох, хехехехехех…
— да что за хуйня! — зарычал я. — давай шевели мясом!
и тут она начала вертеть и подмахивать, я вцепился в нее и попытался поймать ритм, закручивала она лихо, сначала пару витков, затем несколько бросков, ритм ее вихляний я уловил, но вот с бросками было трудней, пару раз я просто вылетал из седла, дело в том, что я действовал по старинке — когда ее станина подавалась вверх, я устремлялся навстречу — в результате получался настоящий карамболь, чудовищная масса сметала меня, и я, как бильярдный шар, столкнувшийся с бортом, летел в лузу, а то и чуть ли не на пол. я попробовал ухватиться за гигантский сосок ее сиськи, но его омерзительный вид оттолкнул меня — и я повис на краю матраса, как голодный клоп, так раз за разом, снова и снова я влезал на эту кряхтящую тушу, погружался в нее, цеплялся за всякие выпуклости и пускался вскачь, теряясь в догадках, кто же кого ебет? но одно было очевидно — жаркое идет порево!
— давай, детка, с Божьей помощью, давай! — прошептал я в жирное и грязное ухо.
мы оба были пьяные вдрабадан, мы ебались как боги! без устали, без страха и упрека, я бился о жирную тушу и раз за разом слетал, но раз за разом карабкался обратно и нырял в пучину пота, возни и вони, через некоторое время я понял, что нам обоим хочется прекратить эту битву, но почему-то мы не могли это сделать, временами секс превращается в самую ужасную работу, в угаре этого безумия я вцепился в ее сиську — бесформенную, как протухший блин, — и, затолкав чудовищный сосок себе в рот, начал сосать, я почувствовал вкус уныния и печали, агрессии и отчаяния, а еще прокисшего йогурта, переполнившись отвращением, я выплюнул сосок, но потом снова присосался.
в конце концов я ее уработал. в смысле, она продолжала пыхтеть, но уже делала это не как труп, я достал ее за живое, я поймал ритм, ее глубинный ритм, и овладел им; теперь я всаживал в нужное время и точно в цель, и наконец она, как неприступный бастион, который стоял насмерть, вдруг дрогнула и начала поддаваться, она стонала и ревела, как дитя, а я отвалился и закурил, теперь я чувствовал себя восхитительно, умиротворенные, мы уснули.
когда утром мы проснулись, я обнаружил, что у моей деревянной кровати сломаны все четыре ножки, мы выломали их с корнем во время нашей очумелой ебли.
— о черт! — простонал я. — блядь! пиздец!
— че такое, Хэнк?
— мы сломали кровать.
— было у меня такое опасение, ха!
— хули, а денег-то тю-тю. новую мне не потянуть.
— у меня тоже ни гроша.
— я же и тебе должен что-то дать, Анна.
— ты мне уже дал. ты первый мужик за долгие годы, с которым я что-то почувствовала настоящее.
— спасибо, конечно, только эта блядская кровать засела у меня в башке.
— хочешь, чтобы я ушла?
— слушай, не обижайся, но… эта кровать… я в панике.
— да не проблема, Хэнк, можно, я только отолью сначала?
— да пожалуйста.
она оделась и вышла в туалет, через некоторое время появилась в дверях.
— пока, Хэнк.
— пока, Анна.
паршиво было, конечно, расставаться вот так, но порушенная кровать не давала мне покоя, когда Анна ушла, я вспомнил о веревке, которую купил, чтобы повеситься, это была охуительно крепкая веревка, обследовав кровать, я обнаружил, что дерево ножек лопнуло вдоль волокна и они просто развалились пополам, оставалось только стянуть их веревкой, как накладывают шину на переломанные человеческие ноги, я постарался, как мог, затем оделся и вышел на лестничную площадку.
внизу меня поджидала домовладелица.
— я встретила на лестнице уличную женщину, мистер Буковски. без сомнения, эта особа уходила от вас. я слишком хорошо знаю всех своих постояльцев.
— а куда деваться, моя госпожа, — отозвался я и выскочил на улицу.
первым делом я заглянул в бар. выпивка пошла удачно, но кровать никак не хотела покидать мой мозг, «чудно, — подумал я, — человек, который хочет убить себя, беспокоится о сломанной кровати», но я действительно беспокоился, поэтому, приняв еще чуток, вернулся домой, хозяйка опять поджидала меня.
— мистер Буковски, вам не удастся одурачить меня вашими веревками! вы сломали кровать! кошмар! должно быть, произошло нечто грандиозное прошлой ночью, раз не выдержали все четыре ножки у кровати!
— я извиняюсь, — забормотал я. — я не могу заплатить за кровать, я потерял место официанта, а все мои рассказы, посланные в «Харперз» и «Атлантик мансли», вернулись обратно…
— ну что ж, тогда мы выдадим вам новую кровать!
— новую кровать?
— да, Лайда сейчас собирает ее.
Лайла — восхитительная мулаточка — работала горничной, я видел ее всего пару раз. она обычно выходила в день, тогда как я в это время, по обыкновению, заправлялся в баре.
— так может, я пойду тогда к себе наверх? я очень устал.
— да, я не сомневаюсь, что вы совсем выбились из сил.
мы стали подниматься по лестнице вместе, прошли мимо матерчатого плаката, растянутого на стене, надпись гласила: «Господь благословил этот дом».
— Лайла! — позвала хозяйка, когда мы почти поднялись.
— ну?
— как там у тебя с кроватью?
— о, блин, эта хрень задолбала меня! не могу никак вставить последний болт! отверстия не совмещаются!
мы подошли к моей двери, и тут меня скрутило.
— дамы, прошу прощения, — еле-еле выговорил я, — но мне необходимо отлучиться ненадолго.
я шмыгнул в туалет и выдавил из себя протяженную, но очень твердую пиво-водочную-вино-вискарную какашку — невероятная вонь! смыв с глаз долой все это дерьмо, я вернулся в свою комнату, на подходе я услышал заключительную возню с моей новой кроватью, и потом раздался смех хозяйки, к нему присоединился смех горничной, они обе просто заливались хохотом, когда я вошел в комнату, смех тут же прекратился, лица их были очень строгими, я бы даже сказал, разгневанными, моя очаровательная мулаточка выскочила в коридор, и оттуда снова послышался ее заливистый смех, хозяйка тоже направилась к выходу, остановившись в двери, она взглянула на меня и произнесла:
— старайтесь держать себя в рамках, мистер Буковски. у нас здесь задерживаются только приличные люди.
она медленно закрыла за собой дверь, и я остался один на один со своей новой кроватью, она оказалась железной! недолго думая, я разделся догола и влез между новых простыней моей новой кровати, за окном разливалось полуденное филадельфийское жаркое небо, я натянул благоухающую простыню до самого подбородка и провалился в сон — одинокий, покойный, миролюбивый, слегка удивленный случившимся чудом. И это было здорово.
Уважаемый мистер Буковски!
Как-то в интервью Вы сказали, что начали писать в 35. А чем Вы занимались до этого?
Э. Р.
Уважаемый мистер Э. Р.
Не писал.
Мэри уже испробовала все свои прихваты, так ей не хотелось уходить этой ночью, сначала она вышла из ванной, зачесав волосы на одну сторону.
