Чарльз Буковски - Записки старого козла

— о, мамма миа! — завопил итальяшка. — я подыхаю от жажды, а тут пусто! кто вылакал весь лимонад?

стало тихо, мой голос прозвучал громко и отчетливо:

— я!

стало совсем тихо, все девчонки стояли и смотрели на чужака. Элси была рядом со мной и тоже сверлила его темным взглядом. Пинелли был симпатичным, если не приглядываться внимательно и слишком глубоко, — ястребиный нос, черные волосы, осанка прусского офицера, брюки в обтяжку и мальчишечье негодование на рыле.

— это вот эти девки все выпили! а они не должны здесь находиться! лимонад только для водителей такси!

он подошел ко мне вплотную и встал, растопырив ноги, точь-в-точь как садятся цыплята, чтобы нагадить, и спросил:

— а ты знаешь, кто эти девки, ты, умник?

— конечно — мои друзья.

— да это шлюхи! они работают в трех борделях напротив! поэтому они — ШЛЮХИ!

ну что я мог ответить на это? мы просто стояли и смотрели друг на друга, долгая это была пауза, наконец Пинелли удалился.

остаток ночи прошел как обычно, я на всякий случай отобрал у Элси пистолет.

— я чуть было не продырявила этому мудаку пупок, — сказала она. — это его мать была шлюхой!

дальше я плохо помню, но заправка очень быстро опустела, я сел и как следует приложился к стакану виски с лимонадом, затем поднялся и заглянул в кассу — вся наличность была на месте.

около пяти утра пришел босс.

— Буковски!

— да, мистер Сандерсон?

— я в твоих услугах больше не нуждаюсь, (знакомые слова.)

а что не так?

— ребята говорят, ты устроил тут настоящий бордель, натащил шлюх, они ходят по заправке, трясут сиськами, крутят жопами, а ты лапаешь их и развлекаешься ночами напролет, и сегодня то же самое было — пососушки, полизушки и поебушки, — признавайся?

— ну, не совсем так, как вы расписали.

— знаешь, я решил сам поработать за тебя, пока не найду надежного человека, а ты иди и поищи себе развлечений где-нибудь в другом месте.

— ладно, вы здесь босс, мистер Сандерсон.

наверное, дня через два, засидевшись в баре, я решил прогуляться до своего бывшего места работы, возле заправки стояла пара-тройка полицейских машин, в толпе я разглядел Марти, таксиста, с которым я неплохо ладил, и подошел к нему.

— что случилось, Марти?

— Сандерсона пырнули ножом, и из его пушки подстрелили одного водилу.

— черт, прямо как в кино! а подстрелили Пинелли?

— да откуда ты знаешь?

— в пузо?

— точно! как ты догадался?

я не ответил, был слишком пьян.

я брел по ночному городу, светила новоорлеанская луна, я повернул к своему дому, и вдруг из меня полились слезы, обильный поток слез в лунном свете, потом слезы остановились, и я почувствовал, как они высыхают у меня на лице, стягивая кожу, оказавшись в своей комнате, я не стал включать свет, скинул ботинки, снял носки и залег в кровать без Элси — моей прекрасной чернокожей шлюхи, наконец я уснул и спал в ночи, переполненной вселенской печалью, а когда проснулся, то задался вопросом: какой город следующий, какая работа? да какая, в общем-то, разница! я поднялся, надел носки, влез в башмаки и отправился за вином, улицы не радовали, они редко балуют взгляд, улицы — структура, контролируемая крысами и людьми, и мы должны жить в ней и умирать в ней. но как любил говаривать один мой приятель: «жизнь — это не контракт, в котором все расписано, что и кто кому должен».

я вошел в винную лавку, этот сучара за прилавком слегка подался вперед, в ожидании заполучить свои грязные деньжонки.

каракули, оставленные на картонках от рубашек во время двухдневного запоя:

Когда Любовь обретает командный голос, шепот Ненависти может доставлять удовольствие.

без риска нет победы

Прекрасных мыслей и прекрасных женщин надолго не хватает

тигра легко посадить в клетку, но трудно сломать. Человека наоборот.

если хотите узнать, а где же Бог, спросите у пьяницы.

не бывает ангелов в окопах под огнем

нет боли — нет сочувствия, каждое удовольствие — сделка с дьяволом.

разница между Искусством и Жизнью в том, что Искусство более сносно

я предпочитаю послушать про жизнь американского бродяги, чем про смерть греческого Бога.

нет ничего скучнее правды

Исключительно уравновешенная личность абсолютно ненормальна

Почти все рождаются гениями, а хоронят сплошь идиотов

смелый человек лишен воображения, трусость же чаще всего порождается отсутствием приличного питания.

сношаться — все равно что отвесить смерти пенделя, когда поешь

когда народ начнет сам править государством, государство отомрет, до тех пор мы все в дураках

интеллектуал — тот, кто говорит о простых вещах сложно; художник — тот, кто говорит о сложных вещах просто

каждый раз на похоронах такое ощущение, будто объелся пророщенной пшеницы

текущие краны, лысая резина, выпердыши страсти — все это печальнее смерти.

если хотите узнать, кто ваш истинный друг, загремите в тюрягу

больница — это то место, где вас пытаются убить без всяких на то причин. Равнодушие и расчетливая жестокость американских больниц есть результат деятельности не тех врачей, которые измотаны нескончаемым потоком пациентов и просто привыкли к страданиям и смерти, а тех, которые много получают за то, что ничего не делают, и которых боготворят невежды, как шаманов, тогда как в большинстве своем они не могут отличить волосы со своей собственной задницы от корешков сельдерея.

Прежде чем разоблачить зло, пресса меряет собственный пульс.

картонки кончились.

так, вот ваша рождественская сказка, детишки, — садитесь в круг.

— ага, кажется, до меня дошло, — сказал мой друг Лу.

— точно?

— точно.

я налил нам еще винца. — итак, мы работаем вместе, — продолжил Лу.

— железно.

— ты классный рассказчик, ты плетешь интересные истории, и не важно, правда это или нет.

— это правда.

— пусть правда, но в данном случае это не важно, а теперь слушай, что мы сделаем, есть классный бар неподалеку отсюда, ну, ты знаешь его — «Молино». мы скинемся на одну порцию виски, и ты пойдешь туда, возьмешь выпивку и сядешь нянчить ее, а сам будешь высматривать, кто имеет на кармане хорошие бабки, туда ходят толстосумы, вот, приметишь какого-нибудь хмыря, под любым предлогом подсядешь к нему и включишь свою дурочку, ему понравится, я уверен, когда ты под мухой, у тебя даже словарный запас разбухает, однажды ночью ты был в сиську пьяный и заявил мне, что работал хирургом, я засомневался, и тогда ты детальнейшим образом расписал, как делать операцию на брыжейке толстой кишки, в общем, слушай дальше, он начнет покупать тебе выпивку, вы поднажретесь как следует, а когда бар закроется, ты поведешь его через проулок на Альварадо. скажешь, что подгонишь ему злоебучую мокрощелку. ну, можешь плести что угодно, только заведи его в тот проулок, там я буду вас ждать.

Лу сунул руку за шкаф и вытянул оттуда бейсбольную биту, это была огромная бита, я думаю, килограмма эдак полтора.

— ебать, Лу, ты что, хочешь его прикончить?!

— эй, не кипешуй, пьяного убить невозможно, вот если бы он был трезвый, тогда бы я, наверное, действительно зашиб его насмерть, а пьяного это штука только выключит, и все дела, мы заберем бумажник и поделим добычу поровну.

— ага, и последнее, что он запомнит, — это как выходил вместе со мной.

— да, верно.

— еще как верно, тебе-то с твоей битой проще.

— а что поделаешь, если я не умею плести всякую ахинею, как ты.

— это не ахинея.

— я имел в виду твою телегу про хирургию…

— да проехали уже. слушай сюда, я не буду разводить лохов, потому что, в общем-то, я порядочный человек и это не по мне.

— ты не порядочный, ты самый что ни на есть подонок, каких я еще не встречал, поэтому ты мне и нравишься, хочешь, схлестнемся на кулаках? я бы подрался, отдаю тебе первый удар, знаешь, когда я вкалывал на шахте, на меня попер один мудила с рукояткой от кирки, первым же ударом он сломал мне руку, и все решили, что кончено — он меня сделал. но я его отхуярил одной рукой так, что он ебнулся и потом ходил и постоянно бубнил всякую чушь себе под нос. давай, твой удар первый!

Лу подставил мне свою помятую крокодилью башку.