Джеймс Ваддингтон - Хуже некуда
Похоже, мы все-таки недостаточно рассказали о достижениях великого Акила Саенца за истекший год. Благо было на что отвлечься. А ведь даже голые цифры: количество выигранных гонок, побитых рекордов, гор, покоренных буквально в одиночку, пока прочие копошились где-то у подножия, — это что-то невероятное. В спорте, как и везде, есть профи высокого класса, а есть подлинные великаны. Я о тех, чьи имена, точно по заказу, не сходят с уст в мире велосипедистов, ни дать ни взять набор святых угодников на благочестивом собрании — Коппи, Анкетиль… Так вот, насколько истинные мировые чемпионы превосходят обычных людей, наделенных особыми талантами, каких-нибудь там Азафранов, настолько же Саенц выделяется на фоне заурядных мировых чемпионов.
Следы его величия сохранились на кино- и видеопленке, но все они — не более чем легкая дымка далекого воспоминания. Возможно, лишь пара-тройка полотен да звуковые записи репортеров, чьи голоса внезапно ломаются при попытке передать словами то, во что не верят даже глаза, — разве что подобные свидетельства способны хоть на краткий миг вызвать в крови ту лихорадочную дрожь, которая пробирала целый мир. Сильнее всего западает в память один из портретов Саенца… Нет, не привычное полуподобие витязя на железном коне: скорость разрывает оковы гравитации, сверкают выпуклые капли пота, резко очерченные мускулы с нечеловеческой силой приводят в движение ожившую, дрожащую машину, узкие «трубки» рассекают черную пасть дороги, вены раздуваются тугими узлами под шоколадной кожей предплечий, лик героя воплощает собой бездну отчаяния, прикрытую лишь средоточением воли, невыносимо яркий оттенок «козимовской» майки режет глаз — словом, околоспортивная «художественная» мазня, мало чем отличающаяся от комиксов, изображающая мужчин на гоночных автомобилях, на гоночных мотоциклах, мужчин, играющих в футбол, в баскетбол, в гольф, а то и в бильярд, захлебываясь от щенячьего восторга. О нет, лучший из холстов даже не подписан — автор явно не вышколенный профи, а любитель, но любитель, несомненно, одаренный и пылкий. Перед вами только лицо и волосы Акила. Для дилетантской работы довольно удачно передан тревожный розовато-лиловый взгляд, взирающий с пика Мон-Венту поверх альпийских вершин на грешную землю.
Итак, час истины пробил. «Гэлакси-сиклисм», что они могут знать!.. Черт побери, извините за выражение, конечно, и все-таки, черт побери, смотреть, как поливают грязью такого достойного мужчину, как Азафран, и не попытаться восстановить истину — это было бы слишком гнусно. Ведь они же столько понаписали… Патруль, видите ли, хотел помешать патрону выиграть гонку, а потом, дескать, когда патрон рухнул на подиум без дыхания и без мозгов, Азафран — здесь его величают «трусом» и «прожженным ловчилой» — смылся, прихватив жену покойника. Патрон! Нет, вы подумайте! Французы! Никаких понятий чести, дружбы, порядочности. Но я, неприметный очевидец и просто порядочный человек, который не может оставаться в стороне, когда вершится несправедливость, я расскажу вам все, что знаю.
Правда, это далеко не все.
Кто, например, пытался убить Патруля во время «Велогонки Мира», сложно ответить с уверенностью. По правде говоря, нам даже доподлинно неизвестно, собирался ли вообще один из участников укокошить кого-либо из товарищей. Злобная статья в задрипанном листке — вот и все, чем располагал Азафран. Так стоит ли удивляться, а тем более осуждать беднягу за невольно зародившееся в недрах его рассудка подозрение: бог весть, может, Акил и впрямь намерен прикончить бывшего друга, засадив ему баллистическую свечу из модифицированного бидона сквозь лайкру и замшу прямо в зад, и любоваться, как за час его плоть обвиснет на костях драными лоскутами? Конечно, хорошо судить задним умом, дескать, что за нелепая и смехотворная затея, но позвольте задать вам встречный вопрос. Учитывая все последние события, прилично ли скалить зубы над Патрулем, не исключавшим вероятность подобного плачевного оборота?
Простите мою горячность, но когда на ваших глазах бесчестно порочат имя человека столь правдивого, порядочного и мужественного, нелегко сохранять невозмутимый вид.
Да, я еще не рассказывал, что представляла собою та удивительная «Велогонка Мира», совсем не похожая на предыдущие гонки по нормальной, замкнутой кольцом дороге в каком-нибудь нормальном месте вроде Колумбии или Швейцарии. Лак-Кул-д’Авенир[26] — совершенно особая точка на спортивной карте, целый комплекс, возведенный в горах, куда и без того здоровые и богатые приезжают урвать еще немного земных благ. Клиники здесь самые продвинутые. Молоко молодого осла и порошок из эмбрионов. Положим, я чуть-чуть утрирую, однако врачи достанут вам любые диковины, только заикнитесь.
И хотя многое в программе состязания соответствовало привычным эталонам, вспомним для начала: стартовый и финишный отрезки трассы проходили через Храм Неделимого Бытия, что на вершине горы Игфуан. Название звучит как бред, но это всего лишь очередное порождение коммерции, очень даже в духе здешних традиций. Среди главных экспонатов, к примеру, выставлен человеческий геном, причем каждый ген упакован в прозрачную оболочку с ярлычком фирмы, купившей права на данную частицу смертной души. Остальное вы без труда вообразите сами.
А то, что устроили вдоль трассы, — вообще полный улет. На старте и финише участников сопровождали величайшие гонщики всех времен, от первых победителей «Тур де Франс» до тех, чей прах, как говорится, едва успели развеять по ветру, — точнее, их манекены, которые крутили педали настоящих машин своего поколения. Не просто голограммы, как могут подумать любители «держать руку на пульсе». Нет, светлые дизайнерские головы решили, что эти звезды заслуживают вполне осязаемой оболочки. В итоге на свет появилось не меньше сотни отлитых из латекса роботов, не то чтоб уж очень реальных с виду, зато выразительно раскрашенных и с четко прорисованными основными группами мускулов, и все эти призраки мчали по обочине бок о бок с живыми велосипедистами. Самое ужасное, что в конце концов «модели» скрывались за барьером и ныряли под землю. Представляете? Пока мы, словно чумовые, гнали в одну сторону, они, как не менее чумовые, неслись в другую — вниз головой и под землей. Мороз по коже, правда? Словно в детстве в пещере страха. Или в крематории.
Вылетев пулей из Храма Неделимого Бытия, попадаешь прямиком на «техничный» спуск. Здесь гляди в оба, если не хочешь вылететь на обочину или раскровить кожу о дорожное покрытие. Следующий участок — скоростной: по лесу, то вверх, то вниз, плавные изгибы, поворот на северо-запад и по берегу озера. Далекие зубчатые скалы обрываются в зеркальную лазурь, однако любоваться красотами некогда: ветер дует в лицо, всегда в лицо, и ты выжимаешь из машины все силы, чтобы добраться к подножию нового склона. Считанные километры, дюжина узких поворотов-шпилек — и ты на вершине Шез-де-Диабле[27].
А вот дальше начинается интересное. Та самая выдумка, что придала состязанию вкус настоящей, экстремальной опасности. Чувствуешь себя акробатом на ярмарке, а не участником солидной гонки. «Что мы им, циркачи, что ли? — возмущался Стонго. — Может, еще костюмчики в блестках нацепить?» Официальное название установки «Ла Редондес Комплеха»[28], однако некоторые тут же окрестили ее Чертовым членом. Над прежней дорогой, что змеилась вниз по крутому стотридцатиметровому склону, возвели ужасно хрупкий с виду каркас из кевлара и стали, огороженную по сторонам тройную петлю с двадцатипроцентным уклоном. Техничная задачка, ничего не скажешь. Страдающий головокружением Тальбали с первого же взгляда на этот кошмар отказался продолжать гонку. Нашлись и другие, кто предпочел упаковать чемоданы, не дожидаясь заезда. Только не Саенц и Азафран. Испытать сладость полета — это ли не торжество? Взмываешь на Шез-де-Диабле, переходишь на низшую звездочку — и падаешь камнем, достигая ста двадцати км в час, разгоняешься с нарастающим ускорением по часовой стрелке, описываешь правосторонний вираж, а когда путь выравнивается, совершаешь бросок — это как перепрыгнуть с крыши на крышу над ущельем, не напрямик, а по гиперболе, на краю кидаешься влево, еще раз круто вниз, вверх по кривой, последний виток вправо — и ты почти свободно устремляешься к земле, на камни и битум родной планеты.
Со стороны сооружение походило на хлипкую постройку из палочек и паутины, однако на деле, когда два десятка парней метались по виражам, взлетая и низвергаясь рядом, колесо к колесу, локоть к локтю, никто не жаловался, чтобы конструкция дрогнула хотя бы на миллиметр.
Да, и еще. Дорога со всеми поворотами была выполнена из прозрачного полимера, ясного и гладкого, точно стекло, и лишь изящные черные линии очерчивали ее замысловатые формы и границы. Под колесами простирались острые выступы горного склона. Толпы зрителей там, внизу, смотрели запрокинув головы на участников гонки, будто бы впервые проницая глазами саму землю.
