Ирвин Уэлш - Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)
Я не мог уснуть, поэтому сел и пробежался по наброскам про Хэллидея. Что, черт возьми, этот сукин сын собой представлял? Техасец, который любил Техас, но ненавидел то, чем славился этот штат: выпускники из Лиги плюща и религиозные фанатики поднимают флаг, а мы следуем за ними и сражаемся в бессмысленных битвах за нефть. А может, Глен был очередным мерзавцем и лицемером, который использовал людей – особенно женщин – на полную катушку: беззащитная актриса, которой он ебал в основном мозги, а не другие места, и сбрендившая старуха с разбитым сердцем на своих золотых приисках в пустыне.
Утром я попрощался с Пен и собрал вещи в долгую дорогу до Лос-Анджелеса. Пути туда два дня. Я решил навестить Иоланду, а потом выбраться на шоссе. На заправке купил газету, проверил уровень террористической угрозы (выше среднего) и время безопасного пребывания на солнце (четырнадцать минут).
Проезжая мимо бара Эрла, я увидел, как туда заходит чистильщик бассейнов, как его там, Барри, с приятелем. Что-то заставило меня остановиться, выйти из машины и последовать за ними в забегаловку. Я еще обратил внимание на пикап Барри на парковке: «шевроле» 1988 года со стикером на заднем стекле – «Трах, топливо или травка – бесплатно не катаем».
В помещении пришлось сощуриться: после слепящего солнца бар казался темным и мрачным. Чистильщик Барри с приятелем играли на бильярде в углу. Я присел на высокий табурет, раскрыл газету и стал наблюдать за игроками, которые задержались еще с предыдущего вечера. Через некоторое время подошел чистильщик и взял два пива.
– Привет, – окликнул его я. – Это ты у миссис Хэллидей работаешь?
– Я много где работаю, – огрызнулся он.
И без того несимпатичное лицо исказил уродливый оскал.
Я пожал плечами и вернулся к газете. Парень просто козел. Я допил большой стакан содовой, вышел из бара, сел в «ленд-крузер» и отправился по пыльной дороге к Иоланде. Меня грызла перепалка с пареньком в баре; все это ерунда, особенно по сравнению с историями, в которые я влипал по пьяни, но меня бесило, что я так подставился.
От злости я не больно-то смотрел на дорогу. Послышался шелест, потом глухой стук и неизменный толчок – значит, кого-то сбил. Я остановился и увидел на дороге очертания какого-то животного, похожего на собаку. Койот. И, судя по всему, матерый. Я осторожно приблизился к засранцу, но тот, видимо, уже сдох. Я пнул его. Точно, сдох. Но серо-желтоватой шкуре столкновение не причинило ни малейшего вреда: ни ран, ни крови изо рта, ушей или глаз. Зверь словно бы уснул, он походил на старую собачонку, которая растянулась у камина, разве что глаза полуоткрыты.
Тут сзади донесся гул мотора. Сердце у меня ушло в пятки, я сразу понял, что это полиция. Из машины вышел патрульный и направился ко мне развязной походочкой Джона Уэйна. Кажется, его задело, что я не принял его за первоклассного засранца, так что обратился он ко мне, не снимая темных очков:
– Превышаем?
– Сэр, я не заметил…
– Ваши права и документы на машину.
Я понял, что спорить бесполезно и достал бумаги. Коп снял очки, чтобы лучше разглядеть все сведения и улыбнулся. Сельское быдло – ничтожный мутант со свинячьими глазенками и куриным сердечком, а сойти пытается за своего парня.
Он обернулся на оставшегося в машине напарника, толстяка, который что-то жевал, кажется, тако (я вспомнил, что через пару миль у дороги есть забегаловка «Тако-Белл»). Тот бросил на меня взгляд, который красноречиво пообещал: «Если мне придется оторвать свою жирную задницу от сиденья, ты, парень, влип».
– У нас тут, похоже, проблемка. – Джон Уэйн осклабился, выставляя напоказ крупные зубы в коронках. – Койот, понимаете ли, в списке охраняемых животных. Значит, бумагомарания не оберешься, все эти зеленые на уши встанут. Куда едете, мистер?
– Недалеко, в Локсбридж. Я…
– Отлично. Это в соседнем округе, вне моей юрисдикции.
Вы, скажем, возьмете койота, запихнете в багажник вашей чудесной просторной машины и потом, когда пересечете границу округа, ну, можете для порядка несколько миль проехать, скинете его на обочину. А я вернусь к исполнению своих обязанностей, чего и ждут от меня честные граждане.
– Я…
– На том бы и порешили. Что скажете?
Я сглотнул, и ненависть отозвалась в желудке вкусом дешевого виски.
– Хорошо, сэр. Спасибо.
Засранец херов. Ни один штат койота в список охраняемых животных вносить не станет; с тех пор как всех волков перебили, в этих местах койоты кишат что твои белки в Центральном парке. Разумеется, мы оба это знали; гребаный ублюдок попросту решил на мне оторваться.
Спорить было бесполезно, я бы только на ночь в кутузку загремел, так что я подошел к койоту и ухватил его одной рукой за передние лапы, а другой – за задние. Я не самый слабый парень: пять футов десять дюймов роста, сто восемьдесят фунтов живого веса, но на жаре с неудобной ношей мне пришлось нелегко. Мерзавец-коп украдкой оглянулся и, убедившись, что свидетелей нет, помог мне запихнуть тушу в багажник.
Вернувшись к машине, в которой толстяк, тряся головой от омерзения, продолжал набивать кишки жратвой, Джон Уэйн издевательски отдал мне честь:
– Поосторожнее на дороге. Приятного пути.
– Большое спасибо. – Я стиснул зубы и улыбнулся.
В багажнике у меня труп, и на такой жаре он начнет вонять еще до того, как я доберусь до границы округа. Я был вне себя от ярости. Интересно, как поступил бы Хэллидей? Может, как настоящий стоик, мятежный герой собственных фильмов, провел бы ночь в местной тюрьме, чтобы выйти, бросив напоследок чертовски умное замечание? А может, поступил бы также, как и я? И тут меня осенило. Посмотрим, что выйдет у Иоланды.
Я ехал очень медленно, еще не отошел от стычки с копом. Граница округа осталась далеко позади, но я не останавливался до самого ранчо. Ворота были открыты, и я подъехал к крыльцу как можно ближе. Настоящее пекло. Иоланда открыла дверь, я шагнул на порог, оперся о косяк, и тут из ниоткуда шмыгнула ящерка, пронеслась у меня по руке и вылетела на стену. На мгновение застыла, качнулась на жаре и юркнула в щель в стене, будто втянулась в вакуум.
Сегодня меня встречала куда более трезвая Иоланда.
– Рэй, мне так стыдно за тот вечер…
– Это ваш дом, здесь вы можете вести себя, как вам заблагорассудится, на меня внимания не обращайте. Я вам рассказывал про свои проблемы со спиртным, так что не мне судить, – успокоил я ее.
Это правда; мне порой не верится, что я выбрался из Лос-Анджелеса живым и невредимым, разве что печень немного пострадала. И вот теперь возвращаюсь – трезвый и готовый работать не покладая рук.
– Но это было невежливо с моей стороны. – Она коснулась моей руки, и здесь, в потоке холодного воздуха, я поежился от этого прикосновения. – А из-за всех моих чучел ты наверняка решил, что я со странностями.
– Ну что вы. Кстати, я вам кое-что привез.
Я пригласил Иоланду следовать за мной. Мы шагнули за дверь, и жара в два счета выпила из меня прохладу. Сквозь обжигающее марево я с трудом добрел до «лендкрузера» и открыл багажник. Койот уже начал вонять, но Иоланду это не смутило.
– Красавец! Просто красавец! – восхитилась она. – Если хочешь, помоги мне его освежевать. Живо, надо перенести его в дом.
– Простите?
Я стоял, почесывая задницу, а Иоланда нажала на кнопку, и двери огромного гаража распахнулись. Она схватила тележку, которая больше походила на больничную каталку – легированная сталь, крупные колеса с резиновыми шинами. Высота тележки регулировалась: с помощью специальной рукоятки Иоланда опустила ее до уровня багажника, чтобы мне легче было перекинуть койота. Туша размякла на жаре и еще не успела окоченеть.
– Освежевать – значит снять шкуру с трофея, – пояснила хозяйка, пока мы вкатывали тележку в дом.
Пока я остывал, Иоланда сбегала в подвал и принесла отрез белого льна, который расстелила прямо на кухонном столе. Следуя ее указаниям, я с трудом перетащил койота с тележки на стол.
– Самая тонкая работа вокруг глаз, носа, губ и ушей, эти места лучше оставить профессионалу.
– Я и не претендую, мадам, будет лучше, если вы сами все сделаете.
Я поднял ладони к лицу и почувствовал исходивший от них запах мертвого животного.
Иоланда снова спустилась в подвал и вернулась с алюминиевым ящичком для инструментов.
– Беда в том, что охотятся часто на жаре, и не всегда удается правильно охладить шкуру. Многие трофеи портятся в первые несколько часов. Как только животное погибает, бактерии тут же принимаются за работу. – Она открыла ящик: там обнаружились бензопила, несколько острых ножей, смахивающих
на хирургические скальпели, а также пластиковые бутылочки с какой-то жидкостью, причем от некоторых исходил запах спирта. – Жаркая и влажная среда идеально подходит для бактерий. Шкура портится – так же как и мясо. Поэтому внизу у меня большой холодильник. Давно он погиб?
