Алексей Синиярв - Буги-вуги
— Да там потом наперло ханыжья — время-то к обеду, — давка, свернули у нее прилавок. Она как заорёт! У меня аж ноги подкосились. Вскочила на стол и шваброй грязной по харям, по харям. И закрыла и всё. Повесила «санитарный день».
— И что теперь?
— Постояли, поматюгались и разошлись.
Мудак, одно слово. Хуй нерусского царя. Теперь за плотинку топай, в центра. Пошли вдвоем — доверия больше нет.
Спустились по широким ступенькам к речке Чернушке, шаркаем поперек Параллелесранской. У камушка компания фотографируется. Визг-писк, ха-ха-ха. Проскочили уже — кто-то за рукав меня. Полюбовница прошлогодня. Любовь, свет, Ненаглядовна. Улыбается. Лёлик рукой махнул: догонишь — не фонтан ему.
— Привет.
— Привет-привет.
— Далеко бежишь?
— А в лавку.
— Понятно. Как всегда. А я замуж выхожу.
— А я тебя поздравляю, — чихнул я. — Вот видишь, правду говорю.
— Да вижу.
— Скоро?
— Чего скоро?
— Как чего? Замуж.
— Через две недели.
— А я думал сейчас. На свадьбе сыграть не надо? Мы не дорого берем.
— Да вы лажовщики говорят.
— Кто говорит? Кто обзывается, тот так и называется.
— Шучу. Свадьба в Питере будет.
— Ну, мать, хорошо забралась. Оставь адресок. Вдруг проездом, а переночевать негде.
— Куда ж проездом?
— В Париж, на гастроли. В филармонию нас взяли. Будем Толкуновой аккомпанировать. А вода-вода по камушкам. Вон, гляди, зовут тебя.
— Позовут и отстанут.
— Жених-то хоть который?
— Жених в Ленинграде.
— Вот так жених — невесту бросил.
— Он человек занятой. Не бездельник, как некоторые.
— Смотри, напишут ему декларацию, он тебя взамуж не возьмет, хватает тут всяких за рукав.
— Не возьмет, так не возьмет. Не больно-то и хотелось.
— Ой уж не скажите.
— Да уж скажем.
— Ладно, мне бежать надо. Лёлик заждался.
— Ладно уж, беги. Я дома по утрам, — сказала в спину. — Звони, если скучно будет.
Ага, делать мне больше нечего. Я по старым дорогам два раза не хожу, как один алкаш сказывал, выбирая в галантерейной лавке каждый раз новую марку одеколона. Да еще за две недели до свадьбы. Тут не керосином, если что, запахнет. Нет уж, киса, умерла, так умерла.
Свадьбы эти — умора одна. Поженился Як на Цыпе, Як-цидрак на Цыпе-дрипе.
Соседа у нас на этаже женили. Заделал какой-то, а жениться — ни в какую. Полный пердимоноколь. Те с пузом к ректору. Ректор: женись, неуд! в армию отдам! Ладно, наши не пляшут. Свадьба так свадьба, все дела: дворец дракосочетания, черные машины, пупс на капоте. Всю свою группу назвал — поебать, всё за невестин счет. Костюм ему купили, оболтусу, часы золотые.
Зятёк.
Наплясались все, поналивались под крантик, заели жирного постным, а-а, гуляй! закували орла в цепи! Невеста сидит, ревёт. Маманя ее по головке гладит, а этот с девками пляшет, ноги выше головы. И с группой вместе и усвистал. И не вернулся. На другой день — на развод. А зато погулял — на полгода воспоминаний. И из института не выгнать: женился? женился. Ебок — своё слово сдержал, отчепитесь. Всё! Теперь, правда, плати осьмнадцать лет четвертину, выплачивай. Похуй! лазает с какой-то рыжей, глядишь и эту надует. Бестолковка у них, у баб — во! здравствуй, дерево. Ну, я скажу, дуры.
В монопольке явный облом. Репертуар страдает подозрительной однобокостью — всего-то два предмета на полке за продавщицей друг за дружку смущенно прячутся. Три звезды — отечественная. Пять звезд — загармоничная.
Пользуются, паразиты, безвыходным положением трудящихся. Мужики у входа «шипку» мусолят, друг от друга глаза прячут.
Лёлик к батарее жмется, тощий зад греет. И что тут думать: три рубли туды, три рубли сюды. Взяли «Слынчев бряг».
— У этих болгар коньяк клопами пахнет.
— Не пори ерунду. Наоборот у них всё по уму — в дубовых бочках кайф выдерживают. Эта наши чачу натуральную в разлив цистернами гонят, пить — так клопов жалко.
Обратно на рысях. Аллюр три креста.
У Маныча дома тепло. Джаз играет. Они на пару с Минькой картошку чистят.
— Йес ит из?
— «Слынчев бряг» с печки бряк.
— Лучше быть немножко пьяным, чем немножко трезвым. Верно, Артуха? — кивнул Минька на пузырь. — К тому же ты сам говорил, помнишь? Можно пить до работы, можно пить после работы, можно пить во время работы, но нельзя пить вместо работы.
— Не сидел, не служил — откуда дисциплину знать? — парировал Маныч, доставая из-за окна хороший ломоть колбасы. — От хлопот наших щедротам нашим.
Баночку «Сайры» достал, и лимон достал, и кусок настоящего, не плавленого сыра, с синими пластмассовыми циферками на янтарном боку.
Оркестр, туш!
— О, живет, куркуль!
— Агент ЦРУ, факт. Сдавать надо. Премию дадут — всю жизнь не работай.
— И машинка пишущая: клавиши латиницей, а на листочке-то по-русски. Шифровальный аппарат. Не иначе.
— Ты что, в Москву ездил? — сообразил Лёлик.
— Сегодня утром приехал. Затарился немного.
— Понятно. То-то с Пиздоболкиным шу-шу-шу, шу-шу-шу.
Порезали тоненько, консерву распатронили, и когда подоспела картошка, всё было улажено чисто, со знанием дела и почти щегольски.
Квакнули.
Пар от носок.
Самовар посреди стола — рожи наши там хороши: вкривь-вкось-поперек.
— На улице, кажись, снег пошел…
— А мы, умные люди, будем в тепле сидеть и коньячком пользоваться, — снисходительно сказал Маныч.
— Отойдем и поглядим, хорошо ли мы сидим.
Так расслабило, что и говорить ничего не хочется. Что такое счастье? До наивности просто: бывает всё на свете хорошо, в чем дело сразу не поймешь. Парам-пам-пам.
— Кино там посмотрел, — сказал Маныч скромненько. — «Хелп»[53].
— Где?!!
— На даче у толстого одного. Что-то вроде спецпросмотра.
— Ты смотри! Я сразу понял, что этот парень нам не чета.
— Да ладно, подожди. Ну и как?
— Да лажа какая-то, право слово. Бегают с перстнем всю дорогу, как придурки. Любительский фильм. На большее при всём не тянет. Так… Самовыебоны. В общем, — подытожил Маныч, — не «Восемь с половиной».
— Какие восемь? с каким перстнем? Ты толком давай.
— У Ринго Старра, по фильму, перстень магический. Жертвенный что ли. На английском же, без толмача. Да и смотрел, я по правде, левым глазом. Кривой уже был. Я так скумекал, что, как бы это… — Маныч потер указательным пальцем лоб, — тот, у кого этот перстень — священная жертва, и на закате чукчи какие-то должны его пришить. Вот и бегают идиотски весь фильм. Бегают, прыгают… Кривляются. Вроде того, когда кинокамеру купят, а что снимать не знают. Первое, что в головёнку приходит: давай-ка что ли рожи покорчим. Параша, одним словом.
— А музыка?
— Что музыка? «Битлз». Все они там. Как положено.
— Не хило.
— Не знаю где не хило, а то, что Элтон Джон приезжает в мае, вот это, действительно, не хило.
— Пиздёшь, — отрезал Минька.
— Ну почему пиздёшь? Почему и нет? Очень может быть. Заткнут рот «голосам». Пожалуйста — открытое общество, — Элтон Джон в Москве, хавайте. Кстати, «Машина времени» ваша в Монино. Выступала, — язвительно выделил Маныч. — Звали меня знакомые на концерт.
— И ты не пошел? Артуха! Хоть нам рассказал бы.
— Слушай, а как узнать? Когда еще будет? Мы бы съездили. Узнать не можешь?
— Это же всё случайно бывает, кепари. Как нарвешься.
— Ой, мудила.
— Сами когда играть начнете? Нашли идеал, тоже мне. Ты не на концерты всякие ходи, халабуду-то… А хотя бы, я не говорю уж Майзла Дэйвиса, — «Песняров,» «Перепелочку» хотя бы поставь. И слушай. Вникай. Сто один раз послушай. Каждую ноту пойми. Люди старались, мучались. Плакали, может быть, злились — не получалось. А посмотри-ка — как вдох — естественно. Какие там «машины времени» — по пизде мешалкой. Всё сразу хотите, на тарелочке. Так ведь не бывает.
— Ну почему «хотим»? Ясно.
— Что ясно? «Ясно» ему. Всё толковое дается напряжением, с усилием. Нет удовольствия без напряжения. И роста нет, развития. Чтобы мышца развивалась, она должна уставать. Понятно? Член — и тот! У меня врач знакомый так говорит: если объекта приложения нет — дрочи. Эта та же мышца: не будет работать — атрофируется. Работать надо. Читал кто Библию?
— Да где ее?..
— Сказано: «Входите тесными вратами, широкими вратами многие идут, а ты найди свой путь».
— Минька находит, — вставил Лёлик, — только целки трещат.
— Выбрал цель, — продолжал Маныч, — и вперед, и только о ней и думай. «Спрями путь», сказано. Всё ей подчини, буквально всё — и увидишь, как сразу многое упростится. Что надо, не надо — само отвалится. «Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Это, мужики, для чего угодно: и музыка, и работа, всё, что хочешь, а музыка в первую очередь. Думайте инструментом легко овладеть? Ты вот берешь гитарку когда охота, бряк-бряк, бросил, надоело. А чтоб ее освоить, надо и срать с ней вместе ходить. И неохота заниматься, а себя заставлять. Подстегивать себя нужно, стегать — вот тогда инструмент будет твой слуга, а не ты его. На всякое хотение есть терпение. Посмотри, Серега, ты же гриф совсем не знаешь. Технику осваивай. Тех-ни-ку. А с ней и остальное придет. Не конь везет, а овес. Готов спорить, что ты даже, что такое «техника» не знаешь. А вот.
