Джонатан Летем - Бастион одиночества
— Ты в порядке, мальчик?
Только не сейчас. Проявление заботы о нем этой светлокожей женщиной грозило навеки заклеймить его «белым парнем». И это как раз в тот момент, когда Мингус пытался исправить положение!
Своим трехнедельным отсутствием — теперь Дилан понимал это — Мингус дал ему понять, что в новой школе он должен выживать самостоятельно. Этих недель Дилану вполне хватило, чтобы похоронить мечты об учебе в седьмом и восьмом классе под покровительством Мингуса. Он появился как раз в тот момент, когда до Дилана дошло наконец его мысленное послание: «На ручки я тебя взять не могу, сынок, это выше моих сил». И в качестве компенсации за невольно причиненные Дилану страдания повел его в Коббл-Хилл, парк на Эмити-стрит, чтобы свести с Робертом Вулфолком, безмолвно сигналя: «Чем смогу, помогу тебе. Я не бессердечный и не слепой, Дилан. Я все вижу и знаю».
— Мальчик! Ты в порядке?
Ощущая себя совершенно беспомощным, Дилан посмотрел женщине в глаза. Не было ни малейшей возможности сказать ей, что она права и одновременно чудовищно не права, равно как и прогнать ее к чертовой матери. Усугубляла положение красота женщины, исходящее от нее сияние, как от моделей в журналах Рейчел, сложенных в стопку в гостиной, презираемых Авраамом. Дилану хотелось защитить незнакомку от Роберта. Не следовало ей врываться к ним из другого мира — мира Коббл-Хилла с его детьми, посещающими частные школы, и сердобольными взрослыми. Произошло недоразумение. Дилан с удовольствием отправил бы ее к себе домой, попросив выманить из студии Авраама. Вот это было бы здорово.
Но ведь по большому счету Роберт Вулфолк ничего не значил в его жизни, лишь играл роль врага, вот и все. Самое страшное состояло втом, что женщина унизила его и перед Мингусом.
— Это мои друзья, — промямлил Дилан. Когда последнее слово слетело с губ, он понял, что провалил очередной экзамен. Выдавил из себя какую-то чушь, когда должен был сказать что-то вроде «Какого черта ты сюда приперлась?». Подобная фраза, произнесенная с должной интонацией, могла вернуть его и всех остальных в тот момент, когда Роберт еще не назвал его «белым парнем». Тогда он, возможно, пошел бы с ними кжелезной дороге или куда-нибудь еще, где можно «бомбить поезда». Что подразумевалось под этими словами, Дилан не понимал, очевидно, что-то дурное. Но он с огромным удовольствием отправился бы бомбить поезда, так, будто всегда этим занимался, а не услышал о подобном занятии впервые в жизни. И «Эль Марко» был у него с собой, на случай, если вдруг понадобится.
Никто не захотел бросить женщине: «Не лезь не в свое дело». Дилан, оторопело глядя на нее, на мгновение затерялся в мечтах. А когда очнулся, Роберта и его приятелей уже не было. Они ушли. Прочь из этого жизнерадостного парка, который, казалось, мог вынести все что угодно, только не их. Исчезли, будто в подтверждение подозрений этой женщины. Только Мингус остался. Он стоял в стороне и от столиков, за которыми перед этим сидели Роберт с дружками, и от Дилана.
— Может, проводить тебя домой? — спросила женщина. — Где ты живешь?
— Ладно, Дилан, увидимся позже, — сказал Мингус. Он не испугался, просто посчитал, что разубеждать белую женщину, уверенную в своей правоте, совершенно неинтересно. Дилан понял: его другие придал происшествию особого значения. — Будь здоров, Ди. — Он протянул Дилану пятерню, по которой следовало ударить. — Я найду тебя позже.
С этими словами он повернулся и зашагал к деревьям в дальнем конце парка, к Генри-стрит, Бруклин-Куинс, к верфям — и Дилан не мог сейчас пойти с ним туда. Мингус шел наигранно-нетвердой походкой, напоминавшей о чем-то забавном и глубоко прочувствованном — о Микки Риверсе или о «Странном Хэрольде». Он казался вырванным из какого-то другого времени, перенесенным в день сегодняшний, фигуркой из мультфильма или отголоском какой-то песни.
Это мой лучший друг, так и подмывало сказать Дилана женщине, смотревшей на него все пристальней, потому что он долго не отвечал. Наверное, она начинала думать, что ошиблась и этот мальчик испорчен дурной компанией, что он не стоит ее внимания.
А Дилан и хотел показаться ей таким — испорченным, запачканным черным цветом.
Расистка, гадина.
Где я живу? В сказке, мысленно ответил ей Дилан. В Уикофф-Гарденс, жилом массиве на перекрестке Невинс и Третьей, вот где. Слышали о таком? Там всегда пахнет жареным. Если желаете проводить меня, леди, пожалуйста.
Артур Ломб жил с матерью на Пасифик-стрит, между Хойт и Бонд, по соседству с больницей. В его районе пахло чем-то зловещим, дети не гуляли, автобусы не ездили, от вечной горы свежевыстиранного белья в больничном дворе в небо устремлялся белый столб пара, у магазина на углу тоже собирались пуэрториканцы, но до словоохотливости компании старика Рамиреза им было далеко. На Пасифик собирались мужчины, чтобы поиграть в домино. Все, что было на Пасифик, даже разгуливавший там серый кот, казалось очень печальным и каким-то потусторонним. Этот квартал мог по праву считаться бермудским треугольником Бурум-Хилл. Он был удален на равные расстояния от Говануса, от Казенного дома и от школы № 293. Впрочем, это не имело никакого значения. Несмотря ни на что, двор возле дома Артура казался Дилану в эти солнечные октябрьские дни настоящим оазисом спокойствия. Они выходили туда, никого не опасаясь, садились в тени и расставляли фигурки на шахматной доске.
— Физику в твоем классе тоже ведет Винегар, да? Сочувствую. Полный придурок. Замечал, как он поглаживает усы, когда разговаривает с пуэрториканскими девчонками, у которых уже большие сиськи? Меня от этого блевать тянет. Но приходится терпеть. С Винегаром надо дружить, от него зависит наша дальнейшая судьба. Я, по крайней мере, так считаю. Эй, не тронь этого слона. Сейчас тебя защищает только он. Сколько раз тебе повторять: выстраивай в оборону пешки.
Артур сидел, подогнув под себя ногу, как детсадовец. Разговаривая, он постоянно хмурил брови, складывал губы трубочкой и делал философские отступления. Произносил он свои монологи нараспев, искусно обходя те моменты, когда ты собирался попросить его заткнуться или даже подумывал надавать ему по шее, прервать наконец этот поток умозаключений, эту нескончаемую песнь зануды. Артур раньше учился в Сент-Энн, но после развода мать больше не могла платить за учебу сына в частной школе. Теперь он собирался перейти в какую-нибудь специализированную государственную школу — с академическими требованиями и вступительными экзаменами. Артур никогда не тосковал ни по частной школе, оставленной где-то в прошлом, ни по бывшим белокожим одноклассникам, которые, как догадывался Дилан, ненавидели его так же люто, как черные дети из школы № 293. Артур был олицетворением мрачной неотвратимости, солдатом, вечно бегущим к очередному окопу.
— Вот бы поступить в Стайвесант. Там главное — сдать математику и физику. Английский можно даже провалить. Кстати, недавно я не пошел на физкультуру. Знаешь Мальдонадо? Он сказал, что сломает мне руку, если поймает в раздевалке. Спортзал — это вообще самоубийство, честное слово. В этой школе я нигде не раздеваюсь, даже в туалет не хожу. Уж лучше перетерпеть.
Артур жил с матерью на верхнем этаже дома из бурого песчаника, окна его спальни выходили на задний двор. Комиксы, упакованные в полиэтилен, лежали ровными стопками на полках. Он относился к ним с мрачным презрением и всем своим видом выражал неодобрение, когда Дилан начинал листать какие-то старые выпуски. На изображениях грудастой Осы и Валькирии виднелись борозды от шариковой ручки — Артур обводил контуры, положив на страницу кальку. Срисованные картинки хранились, как секретное послание, в ящике стола.
Дилан однажды наткнулся на эти художества, когда Артур ушел на кухню за крекерами.
— Только бы сдать этот тест. От него зависит вся жизнь. Думаешь, это ерунда, но поймешь, что я прав, когда перейдешь в старшие классы. Если я не попаду в Стайвесант или хотя бы в Бронкс Сайенс, тогда пиши пропало. Лучших примут в Стайвесант, тех, кто послабее, — в Бронкс Сайенс, потом идет Бруклин Тех, Сара Дж. Хейл и Джон Джей — это вообще настоящие дыры. В Саре Дж. Хейл застрелился учитель, по телику говорили. Алгебра, геометрия, биология. Попроси Винегара дать тебе практическое задание, советую как другу. Пусть думает, что тебе интересны его уроки. Скажи, что хочешь принять участие в каком-нибудь научном проекте — просто так. Если он поймет, что ты мечтаешь попасть в Стайвесант, может, потом замолвит за тебя словечко. Короче, надо делать все, что в наших силах.
На тех же полках, где лежали комиксы, Артур хранил книги в мягких обложках «Жесткие ответы на глупые вопросы» Эла Джаффе и «Более светлая сторона» Дейва Бергера. Колкая ирония карикатуристов «Мэд Мэгэзин» прекрасно сочеталась со взглядами Артура на жизнь. Найди смешное в вещах, совсем не забавных. Упражняйся в сарказме, как в приемах карате. А в будущем, когда слушать тебя никто уже не захочет, будешь топить свой яростный смех в самом себе.
