Оззи Осборн - Я — Оззи
Что было отчасти правдой.
У меня был телевизионный абонемент[45].
Но я не хотел слишком уж искушать судьбу, и пытался изыскать иные способы перемещения в пространстве. Всё закончилось тем, что я прикупил коня.
Вообще-то я не в восторге от лошадей: у них нет тормозов и есть собственные мозги. Но мне так надоело ездить в «Hand» на газонокосилке, что я отправился к торговцу лошадьми и спросил: «Слушай, ты не мог бы достать мне какую-нибудь лошадь, только немного ленивую?»
Несколько дней спустя, ко мне заявилась девушка с абсолютно белым мерином — конем, лишенным двух радостей жизни — по имени Торпин. «Он ко всему совершенно равнодушен — сказала она. — Он не доставит вам никаких хлопот. Единственное, чего он не любит — это очень громкого шипения, наподобие пневматических тормозов в грузовике. Но здесь ничего подобного ему не грозит».
«Конечно же, нет — сказал я, улыбаясь — Рантон — это очень спокойное место».
Итак, я позвонил в офис Патрика Миэна, чтобы тот перегнал бабки конезаводчику и всё — я стал счастливым обладателем ленивого коня. Держал его на соседней ферме, потому что там был небольшой загон и человек, который мог кормить лошадь и чистить стойло.
Конечно, как только у меня появился конь, я сразу возомнил себя Джоном Уэйном. Начал рассекать на нем по Butt Lane в ковбойской шляпе и кожаной рубахе, которые я купил в Лос-Анжелесе, распевая песенку из фильма «Rawhide»[46]. Через несколько дней я стал держаться в седле настолько уверенно, что, однажды, в обеденное время решил проехать мимо пивной, чтобы показаться местным, а возможно, и сделать небольшую остановку для дозаправки. Мы едем себе по Butt Lane, цок-цок, цок-цок. Дело было летом, в «Hand Cleaver» выставили столы для пикника на улицу, так что я знал, что зрители у меня будут. И мне не терпелось увидеть, как у всех отвиснет челюсть от зависти.
Еду себе дальше, цок-цок, цок-цок.
Еще две минуты и я на месте.
И в самом деле, все сидят на улице сжимают в руках бокалы и пакетики со свиными шкварками, а когда они увидели моего белого скакуна-красавца, начали охать и ахать. Я натягиваю поводья, чтобы остановить Торпина, и начинаю спешиваться. Но как только я собрался перекинуть ногу через седло, из-за поворота показался грузовик, который возил молоко. Сначала я не обратил на это внимания — этот грузовичок каждую неделю проезжал по Butt Lane, но потом меня пронзила мысль: Надеюсь, что у него нет пневматических тор…
ПССССШШШ — зашипел грузовик.
Как только раздался этот звук, Торпин прижал уши и стартовал со скоростью победителя ежегодных скачек «Grand National». Сначала он рванул в сторону грузовика. Я изо всех сил держусь за седло, одна нога у меня была не в стремени, моя ковбойская шляпа на шнурке свисала с шеи. Потом до него дошло, что бежит не в ту сторону, он разворачивается и несется галопом обратно на ферму. Конь промчался мимо пивной с такой скоростью, что лица людей, сидящих снаружи, выглядели сплошным расплывшимся пятном. Я, между тем, ору во все горло: «Сто-о-ой! Проклятая скотина! Сто-о-ой!»
Что он и сделал, как только вернулся в свой загон — стал как вкопанный, и я перелетел через его голову, а еще через изгородь.
И приземлился на коровью лепешку.
После этого у Торпина появился новый хозяин.
Через несколько дней я убил пастора. Во всяком случае, мне показалось, что я его убил. Имел место несчастный случай.
Видите ли, в то время на деревне священники ходили по домам. Им не нужен был какой-то особый повод, чтобы нанести вам визит. Человек слышал стук в дверь, открывал, а там стоял парень в сутане и воротничке, желающий поговорить о погоде.
Однажды, когда я был в пабе, пастор пришел в Bulrush Cottage и Телма пригласила его на чай. Загвоздка в том, что наше жилище не было приспособлено для приема священнослужителей: повсюду валялись разбросанные банки из-под пива, ружья, бонги[47], к тому же, Телма не знала, чем его угостить. Прошерстила кухню и обнаружила отвратительный с виду кекс в старой жестяной коробке. Не было выхода, пришлось дать ему кусочек, хоть он на вид и на вкус был говно.
К сожалению, она забыла, что неделю назад мой дилер толкнул мне паршивый товар. Хаш зачерствел, курить его было невозможно, но крепости он не утратил. А чтобы добро не пропало, я натер его на терке, смешал с сухой смесью для кекса и испек. Травки у меня была целая гора, а в буфете нашлось только полбанки смеси, значит, конечный продукт содержал в себе 80 % гашиша и 20 % смеси. Когда я это попробовал, чуть не блеванул.
Помню, сказал Телме:
— Видишь эту коробочку? Никто не должен к ней прикасаться!
Она наверняка меня не слушала. Знала только, что есть коробка с нарисованными черепом и двумя костями, внутри какой-то кекс, а пастор ждет угощения. Вот и отрезала ему дольку.
Когда я вернулся из паба, тот собственно доедал последний кусок. Викарий сидит на диване, перед ним стоит пустая тарелка, полно крошек. Я начинаю догадываться, чем это закончится.
— Правда, хороший кекс. Спасибо большое, госпожа Осборн! — говорит священник — А могу ли я попросить еще кусочек?
— Да, конечно, пожалуйста! — отвечает Телма.
— Телма! — сказал я — Думаю, что у нас нет больше кекса.
— Нет, у нас есть, Джон, он на кух….
— У. НАС. НЕТ. БОЛЬШЕ. КЕКСА.
— О, не хочу доставлять вам хлопот, — говорит священник и поднимается с дивана. Вытирает лоб платочком. Затем его лицо приняло странный оттенок. Я точно знал, что сейчас будет. Видите ли, есть травку — это совсем не то, что её курить. Она действует на все тело, а не только на голову. И для передозировки достаточно совсем маленького кусочка.
— Надо же! — сказал викарий. — Кажется, я чувствую себя немного..
БУМ!
— Твою мать! Священник упал! — заорал я, бросаясь к нему проверить дышит ли он. Потом я вызверился на Телму:
— Чем ты думала?! — сказал я. — Он сейчас умрет! Я же просил тебя не трогать этот кекс. Слон бы скопытился, если бы сожрал столько афганского гашиша!
— Откуда я могла знать, что это заряженный кекс?
— Но я же тебе говорил!
— Нет. Ты не говорил.
— Как думаешь, для чего здесь нарисованы череп и кости?
— И как нам быть? — бледнея, спросила Телма.
— Мы должны вынести отсюда тело, другого выхода нет — говорю ей. — Ты бери его за ноги.
— Куда мы его понесем?
— Вернем туда, где он живет.
Итак, мы перетащили викария в его машину, положили на заднее сиденье, в бардачке нашелся адрес служителя культа, по которому и было доставлено бездыханное тело. Он был в отключке. В глубине души я был уверен, что он покойник, но поскольку я почти весь день пил, то мысли у меня путались. Я знал, если кто-то съест за один раз столько гашиша — будь то священник или кто другой — он может проститься с жизнью. Но я упорно убеждал себя, что парень просто проснется с похмелья и все будет в порядке.
Добравшись до его дома, я вынес викария из машины и усадил на ступеньки перед входной дверью. Был бы поумнее — уничтожил бы свои отпечатки в автомобиле, но меня все это так добило, и мне так хотелось верить в то, что с ним ничего не случится, поэтому подобная мысль даже в голову не пришла.
Целую ночь я пролежал с открытыми глазами в ожидании воя сирен. Если обследуют тело священника, наверняка, ко мне постучатся в первую очередь. Кто ещё в этом приходе мог бы дать ему смертельную дозу кекса с гашишем? Но в ту ночь сирен я не услышал. И днем — тоже.
Проходили дни и, по-прежнему, ничего.
От чувства вины я не находил себе места, черт возьми. И Телма тоже. Несмотря на это, я предпочитал не светиться возле прихода, чтобы не породить подозрений, а когда приходил в паб, то начинал задавать наводящие вопросы. «А кто в последнее время видел священника? — как бы невзначай спрашивал я. — Хороший парень этот викарий, да? Интересно, что скажет на воскресной проповеди». И тут кто-то заметил, что викарий, должно быть, приболел, «потому что он не появился в церкви, и его уже какое-то время никто не видел».
Это все, думал я. Я убил его. И подумывал, а не пойти ли сдаться в полицию. «Это был несчастный случай, Ваша Честь — готовил я свое обращение к судье. — Ужасное, роковое стечение обстоятельств». И так продолжалось, по меньшей мере, неделю.
А потом, как-то раз я вошёл в паб и увидел его. Он сидел в баре, одетый в свою рясу, и потягивал клюквенный сок.
Я чуть было не обнял и не расцеловал этого парня.
— Э… Здрасьте, викарий, — сказал я, испытывая облегчение, от которого у меня даже прояснилось в голове.
— А, мистер Осборн! — пожимает мне руку священник — Знаете, что самое интересное? Абсолютно не помню, как я тогда добрался домой. А на следующее утро у меня был такой ужасный грипп.
— Сочувствую, викарий.
— Да, да, противная вещь, этот грипп.
— Безусловно.
— У меня никогда не было ничего подобного.
