Оззи Осборн - Я — Оззи
Очевидно, самое главное, что я должен был сделать, переехав в деревню — это наладить поставку наркотиков. Поэтому я позвонил одному из своих американских дилеров и попросил его авиапочтой высылать мне кокаин, при условии, что я заплачу ему во время следующих гастролей. Трюк сработал, правда, мне пришлось целый день выглядывать почтальона, как верный пес ожидает возвращения хозяина. Телма, должно быть, думала, что я покупаю похабные журналы или что-то в этом роде.
Потом я познакомился с местным дилером, который пообещал мне достать по-настоящему крепкий афганский хаш. И он был прав. Когда я покурил его товар в первый раз, мне почти снесло башню. Травка попадала ко мне в виде больших черных смоляных плиток, такой даже мне хватало на несколько недель. Больше всего я любил, когда кто-нибудь, будучи в Bulrush Cottage, говорил: «Травка? Нет, не курю. Она меня не вставляет».
После этого человек был МОИМ.
Первым, кто заявил о своей невосприимчивости к травке, был наш местный торговец фруктами и овощами, Чарли Клэпэм. Он был славный парень, этот Чарли, и мы быстро закорешили. Как-то вечером после похода в паб я достал жестянку с афганским гашишем и сказал: «Попробуй-ка это».
— Не-ет, травка на меня не действует.
— Ну, давай, Чарли, попробуй, только разок. Ради меня!
Он вырывает кирпичик у меня из рук и, в мгновение ока, откусывает от него большой ломоть. Наверно, съел, по меньшей мере, грамм 15. Затем, срыгнув мне в лицо, произносит: «Фу, какая гадость!» А через пять минут говорит: «Вот видишь? Ничего» — и уходит домой.
Он ушёл около часа ночи, а в четыре утра бедняга уже должен вкалывать у своего прилавка на рынке. Но я-то знал, что он никоим образом не сможет нормально отработать этот день.
Понятное дело, я не ошибся. Когда мы встретились через несколько дней, он сгреб меня за шиворот и сказал: «Что за херню ты мне тогда подсунул? Когда я добрался до рынка, у меня начались галлюцинации. Я не мог выбраться из фургона. Лежу в кузове на морковке, накинув на голову пальто и кричу. Я думал, что здесь приземлились марсиане!»
— Жаль, что так вышло, Чарли, — сказал я.
— А можно я приду завтра вечером и возьму ещё немножко? — спросил он.
В Bulrush Cottage я редко спал в своей постели. Каждый вечер был такой бухой, что не мог подняться по лестнице. Поэтому засыпал в машине, в цыганской кибитке, в гостиной под пианино, в студии или на улице, в стоге сена. Зимой не раз просыпался с синим лицом и сосульками на носу. В те времена не существовало такого понятия как «переохлаждение организма».
А какой цирк творился в этом доме! Тот факт, что я чаще всего был поддатый и носился с ружьем, только накалял обстановку. Это гремучая смесь: алкоголь и ружья… А главное, бля, безопасная! Однажды хотел перепрыгнуть с оружием в руках через ограду в саду за домом. Но забыл поставить ружье на предохранитель и когда оказался на земле раздалось: «Бах! Бах! Бах!» Я чуть не отстрелил себе ногу. Чудо, что не остался калекой!
Я тогда палил во все что шевелилось. Помню, как мы избавились от принадлежащего Телме «Триумфа Геральда» и заменили его на новенький «Мерседес» — как всегда, после звонка в контору Патрика Миэна. Этот «Мерс» постоянно был исцарапан и мы не могли въехать почему. Отдавали его в покраску, на ночь ставили в гараж, но каждое утро нам нем были свежие царапины. Я вбухал в это целое состояние. Пока, в конце концов, понял в чем дело. Оказывается, в нашем гараже завелись бродячие коты, и когда становилось холодно, они любили влазить на капот «Мерса», там было тепло и уютно. Однажды, я вернулся после марафона в пабе «Hand Cleaver», схватил ружье и разнес в пух и прах долбаный гараж. Замочил тогда две или три кошки. Каждый день приходил и отстреливал остальных.
Вообще-то, жестокость по отношению к животным — это одна из тех вещей, о которых я сожалею. Мог бы найти другой способ избавиться от этих кошек, но, как я уже сказал, я был неуправляем. Дело дошло до того, что люди начали называть мой дом Atrocity Cottage[44] вместо Bulrush Cottage. Это я придумал такое название — выпалил его как-то вечером, будучи пьяным — вот с тех пор оно и прилипло.
Люди приезжали к нам в гости, и менялись до неузнаваемости. Взять хотя бы моего старого приятеля Джимми Филлипса, того парня, который играл на слайд-гитаре в «Polka Tulk». Однажды ночью у нас его так развезло от выпивки и афганского хаша, что он насрал в кухонную раковину. В другой раз один из моих школьных друзей из Бирмингема приехал со своей новоиспеченной женой. На следующий день я проснулся со страшной головной болью и большой волосатой рукой, лежавшей у меня на плече. Подумал, мол, приятель подкатывал к Телме, покуда я спал, поэтому вскочил с кровати, чтобы разобраться с подонком. И вдруг понимаю, что случилось: ночью я встал, чтобы отлить и вернулся не в ту комнату. Как говорится, неловкое положение, твою мать! К тому же, я был совершенно голый, поэтому схватил с пола свои брюки, нырнул обратно в кровать, надел их под одеялом и поковылял в свою комнату. И никто мне слова не сказал!
С тех пор я больше ни разу их не видел.
А со временем безумие принимало все большие масштабы. Однажды — не спрашивайте почему — я начал постоянно носить одежду врачей. Ее покупал для меня мой помощник, Дэвид Тэнги. В зеленых халатах американских хирургов, со стетоскопами на шее мы блуждали по сельским дорогам из одного паба в другой, косые от выпивки, травки и кислоты, да от всего, что угодно.
Иногда в Bulrush Cottage приезжали ребята из «Led Zeppelin». На самом деле, Роберт Плант жил не так далеко, и я тоже к нему ездил. Помню один вечер у Планта — мы недавно вернулись из Бел Эр — я научил его играть в семикарточный покер. Это было большой ошибкой с моей стороны. Когда я объяснил правила, он сказал, что хочет сделать ставку — «ну, чтобы проникнуться атмосферой происходящего, понимаешь?» — а потом продолжил увеличивать ставки. Я начал было думать с каким же придурком сел за стол, как он вытащил флэш-рояль, и мне пришлось отвалить ему 50 фунтов.
Он надул меня, хитрый гадёныш.
Проведя несколько вечеров с «цепеллинами», оказалось, что их барабанщик Джон Бонэм такой же вольтанутый, как и я, поэтому, в основном, мы убивали время, пытаясь превзойти друг друга в этой области. Такой уж у меня стиль, знаете ли. Я пытался завоевать расположение людей своим безумием, так же как в школьном дворе на Бирчфилд Роуд. Конечно, под маской чаще всего скрывался старый печальный клоун. Я думаю, Бонэм был таким же.
Он напивался до потери сознания. Как-то раз, мы попросили его помощника по имени Мэтью на моей машине отвезти нас в клуб, в Бирмингем. Но когда пришло время ехать домой, Бонэм был так угашен и возомнил, что это его машина, закрыл все двери изнутри и не хотел меня впустить. Я стою на парковке и кричу:
— Джон, это моя машина. Открой дверь!
— Иди на хер! — говорит он, не опуская стекла, а Мэтью уже прогревает двигатель.
— Джон, твою дивизию…!
— Я же сказал, иди на хер!
— НО ЭТО МОЯ ТАЧКА!
В конце концов, в его голове что-то переключилось.
— Ну, так чего ты, бля, в нее не садишься, а?
Несмотря на то, что в 70-е годы я был все время бухой, больше всего на свете хотел сдать на права. И я, бля, пробовал. Уж не припомню, сколько раз сдавал экзамен, пока жил в Bulrush Cottage, и каждый раз заваливал его. Знаете, просто начал его бояться и все. После первых неудач стал предварительно посещать местный паб «Hand Cleaver», чтобы успокоить нервы, но чаще всего, к моменту посадки в машину с экзаменатором, я был уже в стельку пьян и ехал как пизда на мокром кафеле. Потом я подумал, что проблема, возможно, в машине, поэтому позвонил в контору Патрика Миэна и попросил себе «Рэндж Ровер» вместо «Мерса». Когда и это не помогло, попросил «Ягуар». Но это был «Ягуар» с двенадцатицилиндровым двигателем, так что стоило мне нажать на педаль, как я просыпался в какой-нибудь изгороди.
Наконец, я попытался сдать экзамен на «Роллс-Ройсе».
И снова облом.
В конце концов, я пошел к врачу и попросил какое-нибудь успокоительное, он выписал мне рецепт. На упаковке таблеток было написано: «НЕ СМЕШИВАТЬ С АЛКОГОЛЕМ». Такие надписи действуют на меня как красная тряпка на быка. Тем не менее, я сумел ограничить себя и выпить в день экзамена всего три или четыре бокала. К сожалению, при этом выкурил в два раза больше «афганца». Плюсом было то, что когда я сел в машину с экзаменатором, совершенно не боялся. Минус — стоило мне остановиться на первом же светофоре, как я вырубился.
После этого я забил на экзамены, но все равно продолжал водить машину. Всякий раз, когда я кого-нибудь подвозил, меня спрашивали: «У тебя уже есть права?» И я отвечал: «Да, разумеется».
Что было отчасти правдой.
У меня был телевизионный абонемент[45].
Но я не хотел слишком уж искушать судьбу, и пытался изыскать иные способы перемещения в пространстве. Всё закончилось тем, что я прикупил коня.
