Стиг Ларссон - Девушка, которая взрывала воздушные замки (Luftslottet som sprangdes)
– Знаю, – сказал Ваденшё. – Но тогда это казалось абсолютно верным ходом, я ведь не мог предположить, что…
– Где сейчас находится ее сестра? Камилла Саландер?
– Мы не знаем. Когда ей исполнилось девятнадцать, она собрала вещи и покинула приемную семью. С тех пор о ней не слышно ни звука. Она исчезла.
– Ладно, продолжай…
– У меня есть источник в обычной полиции, который разговаривал с прокурором Рихардом Экстрёмом, – сказал Сандберг. – Инспектор Бублански, который ведет расследование, полагает, что Бьюрман насиловал Саландер.
Гульберг посмотрел на Сандберга с неподдельным изумлением, потом задумчиво провел рукой по подбородку.
– Насиловал? – переспросил он.
– У Бьюрмана через весь живот шла татуировка с текстом: «Я садистская свинья, подонок и насильник».
Сандберг положил на стол цветную фотографию со вскрытия. Гульберг, широко раскрыв глаза, уставился на живот Бьюрмана.
– Значит, этим его наградила дочь Залаченко?
– Иначе это трудно объяснить. А она явно не беззащитное создание. Ей удалось здорово отделать двоих хулиганов из «Свавельшё МК».
– Дочь Залаченко, – повторил Гульберг и снова повернулся к Ваденшё. – Знаешь, я думаю, тебе стоит нанять ее на работу.
Ваденшё настолько опешил, что Гульбергу пришлось пояснить, что он пошутил.
– О’кей. Давайте примем в качестве рабочей гипотезы, что Бьюрман ее насиловал и она ему отомстила. Что еще?
– Рассказать, что именно произошло, мог бы, разумеется, только сам Бьюрман, но побеседовать с ним довольно затруднительно, поскольку он мертв. Однако он не должен был знать, что она дочь Залаченко – ни в одном официальном регистре это не отражено. Тем не менее в какой-то момент Бьюрман обнаружил связь между ними.
– Черт подери, Ваденшё, она ведь знала, кто ее отец, и могла в любую минуту рассказать об этом Бьюрману.
– Я знаю. Мы… я просто-напросто дал промашку.
– Непростительная некомпетентность, – сказал Гульберг.
– Знаю. Я себе уже все локти искусал. Но Бьюрман был одним из немногих, кто знал о существовании Залаченко, и мне подумалось, что пусть лучше он обнаружит, что Саландер дочь Залаченко, чем если такое открытие сделает совершенно неизвестный опекун. Она ведь, в принципе, могла рассказать об этом кому угодно.
Гульберг потянул себя за мочку уха.
– Ладно… продолжайте.
– Конечно, у нас есть лишь гипотезы, – мягко сказал Георг Нюстрём. – Но мы думаем, что Бьюрман надругался над Саландер, а она в ответ устроила ему это… – Он показал на татуировку на фотографии со вскрытия.
– Дочь своего отца, – произнес Гульберг с оттенком восхищения в голосе.
– В результате Бьюрман связался с Залаченко, чтобы тот разобрался с дочерью. Ведь у него, как известно, имелось больше причин ненавидеть Лисбет Саландер, чем у кого-либо другого. А Залаченко, в свою очередь, перепоручил дело ребятам из «Свавельшё МК» и этому Нидерману, с которым он общается.
– Но как Бьюрману удалось выйти… – Гульберг умолк.
Ответ был очевиден.
– Бьёрк, – сказал Ваденшё. – Единственное объяснение тому, как Бьюрман мог найти Залаченко: информацией его снабдил Бьёрк.
– Дьявол, – произнес Гульберг.
*
Лисбет Саландер испытывала нарастающее беспокойство, смешанное со злостью. Утром две сестры явились перестилать ей постель и немедленно обнаружили карандаш.
– Ну надо же! А он как тут оказался? – воскликнула одна из сестер и под убийственным взглядом Лисбет сунула находку к себе в карман.
Лисбет вновь оказалась безоружной и к тому же настолько обессиленной, что даже не могла протестовать.
Все выходные она чувствовала себя очень плохо. У нее страшно болела голова, и ей давали болеутоляющие средства. В плече ощущалась тупая боль, которая резко обострялась, если Лисбет делала неосторожное движение или перемещала тяжесть тела. Она лежала на спине, все с тем же воротником вокруг шеи – его оставили еще на несколько дней, пока рана в голове не начнет заживать. В воскресенье температура у нее поднялась до 38,7. Доктор Хелена Эндрин констатировала, что по телу бродит инфекция. Иными словами, Лисбет была больна, и, чтобы определить это, термометр ей не требовался.
Вот и опять она прикована к постели в государственном учреждении, правда, на этот раз без удерживающих ее на месте ремней. Ремни в этот раз были бы лишними – Лисбет не могла даже сесть, не то что сбежать.
В понедельник днем к ней зашел доктор Андерс Юнассон, и его лицо показалось ей знакомым.
– Здравствуйте. Вы меня помните?
Она помотала головой.
– Вы были в полубессознательном состоянии, но это я разбудил вас после операции. Я вас и оперировал. Мне просто хочется узнать, как вы себя чувствуете и все ли в порядке.
Лисбет Саландер посмотрела на него с удивлением. Неужели не очевидно, что все далеко не в порядке?
– Я слышал, что вы ночью сняли воротник.
Она кивнула.
– Мы вам надели воротник не ради шутки, а чтобы вы не двигали головой, пока не начнется процесс заживления.
Он внимательно посмотрел на молчаливую девушку.
– Ладно, – сказал он под конец. – Я только хотел на вас взглянуть.
Уже подойдя к двери, он услышал ее голос.
– Юнассон, правильно?
Он обернулся и с удивлением улыбнулся ей.
– Правильно. Раз вы запомнили мое имя, то вы были куда бодрее, чем я думал.
– Так это ты извлекал пулю?
– Верно.
– Ты можешь рассказать мне, как обстоят мои дела? Я ни от кого не могу добиться разумного ответа.
Он вернулся к кровати и посмотрел ей в глаза.
– Тебе повезло. Тебе стреляли в голову, но, похоже, не повредили ни одну жизненно важную область. В данный момент существует риск кровоизлияния в мозг, поэтому мы и хотим подержать тебя в неподвижности. У тебя в теле присутствует инфекция, похоже, попавшая через рану на плече. Если нам не удастся подавить инфекцию антибиотиками, возможно, придется тебя снова оперировать. Процесс заживления ран будет болезненным. Но, судя по моим наблюдениям, есть все основания надеяться, что ты полностью поправишься.
– У меня могут образоваться какие-то повреждения мозга?
Он посомневался, а потом кивнул.
– Да, такой риск имеется. Однако все признаки указывают на то, что все будет хорошо. Кроме того, существует возможность, что у тебя в мозгу образуются рубцы, которые могут создать проблемы, например, разовьется эпилепсия или какая-нибудь другая напасть. Но, честно говоря, это из области теории. На сегодня все выглядит хорошо, ты поправляешься. Если же в процессе излечения возникнут проблемы, тогда нам придется с ними разбираться. Я ответил достаточно четко?
Она кивнула.
– Сколько времени мне придется так пролежать?
– Ты имеешь в виду – в больнице? Пройдет, во всяком случае, недели две, прежде чем мы тебя выпустим.
– Нет, я имею в виду – через какое время я смогу вставать, ходить и передвигаться?
– Не знаю. Это будет зависеть от того, как пойдет процесс заживления ран. Но мы сможем приступить к какой-либо форме физиотерапии не раньше чем через две недели.
Она долго серьезно смотрела на него.
– У тебя, случайно, нет сигареты? – спросила она.
Андерс Юнассон засмеялся и помотал головой.
– Сожалею. Курить здесь запрещено. Но я могу устроить, чтобы тебе дали никотиновый пластырь или никотиновую жевательную резинку.
Она немного подумала и кивнула, потом снова посмотрела на него.
– Как дела со старым подлецом?
– С кем? Ты имеешь в виду…
– С тем, кто поступил одновременно со мной.
– Похоже, вы с ним не дружите. Да ничего. Опасности для жизни нет, он вообще-то уже разгуливает на костылях. Чисто физически ему досталось сильнее, чем тебе, и у него очень болезненная рана лица. Если я правильно понял, ты огрела его топором по голове.
– Он пытался меня убить, – тихо сказала Лисбет Саландер.
– Звучит неважно. Мне надо идти. Хочешь, чтобы я еще пришел тебя навестить?
Лисбет Саландер немного подумала, потом кратко кивнула. Когда за ним закрылась дверь, она задумчиво уставилась в потолок. Залаченко дали костыли – вот и источник звука, который она слышала ночью.
*
Юнаса Сандберга, как самого молодого, отправили организовывать ланч. Он вернулся с суши и легким пивом и начал выставлять еду на стол для совещаний. Эверт Гульберг ощутил прилив тоски по прежним временам – тогда все происходило так же, если какая-нибудь операция вступала в критическую фазу и работа шла круглые сутки.
Отмеченная им разница заключалась, пожалуй, лишь в том, что в его время никому бы не пришла в голову нелепая идея заказывать на ланч сырую рыбу. Ему бы хотелось, чтобы Сандберг принес фрикадельки с пюре и брусничным соусом. Правда, голоден Гульберг не был, а потому смог с легким сердцем отставить суши в сторону и съесть кусочек хлеба с минеральной водой.
Обсуждение продолжилось и за едой. Они добрались до того момента, когда следовало подвести итоги и определить, какие требуется принимать меры. Затягивать с принятием решений было нельзя.
