Кристофер Мур - Венецианский аспид
– Да, ты всегда таким был – и должен быть им снова.
– Мне что – в окно прыгнуть, забрызгать собой всю брусчатку и прийти к тебе в Неоткрытую Страну? Я вполне готов, если поможешь мне доползти до подоконника.
– Нет, ты должен помочь мавру.
– Отелло? Помочь ему что? Он же силен, как боевой конь, богат, командует ятым флотом, раздражающе высок, а его…
– А его дама?
– Он не женат.
– Значит, его любовь? – уточнила Корделия. – Дездемона.
– Это которая дочка сенатора? Она ему не… ну… он же мавр, нет?
– Проследи за этим.
– За чем мне проследить?
– Ты же умный, Карман. Вот и будь умный. Помоги мавру.
– Брабанцио этого нипочем не дозволит. А я всего-навсего пух от бывшего шута, пьяный и слабый, а также наоборот, и воли к жизни у меня нет никакой.
– Однако ты покорил королевство и вручил его мне.
– Знамо дело, но то было как на сисю насикать, разве нет? Мне нужно было только вывернуть его из хватки слабоумного семейства кровосмешенных извращенцев.
– Ты это мое семейство в виду имеешь, да?
– Ну, не тебя же, очевидно. Всех остальных. В общем, суть в том, что я мелок и скорблю.
– Это правда. Помоги мавру.
– В Венеции я растерял весь вес.
– Не весь. Дож к тебе еще остаточно благосклонен. Еще какое-то время ты можешь повращаться в высших кругах. Помоги мавру.
– Хватить твердить одно и то же.
– Дай слово.
– На. Помогу этому клятому мавру.
– И дай слово, что себя не кончишь.
– В смысле – покончу с собой?
– Да.
– Даю.
– И не трахай еврейку.
– Какую еще еврейку? Не знаю я никакой еврейки.
– Какой ты милый, Карман. Теперь просыпайся, ты сейчас в кроватку написаешь.
Я проснулся. Слишком поздно.
* * *Через два дня после этого сна я принялся выполнять задание, которое мне дала моя Корделия: Помогать Мавру.
Священник удивился, что Отелло сам открывает двери. Обезьянка и огромный кретин рассчитывали, что будут сласти. На мавре был подпоясанный домашний халат из белого льна, а в одной руке он держал саблю в ножнах.
– Да он же не умирает, – сказал священник.
– Оне черные, – сказал Харчок.
– Мавры обычно черны, – объяснил я придурку.
– Вы сказали, что он умирает, – произнес священник.
– Прошу прощенья, генерал, – сказал я мавру. – Но только залучить сюда его удалось, только сказав, что тебя требуется соборовать.
– Карман? – ответствовал мавр. – Что-то неважно ты выглядишь. – Он удивился, что я пришел к его порогу в час ужина, да еще и со свитой, но не рассердился.
– Влатайся во что-нибудь поприличнее, – сказал я. – С золотым позументом и зрелищной шляпой, если получится. Мы идем тебя женить. Сарацинский шлем – такой, с острием – будет в самый раз, если у тебя есть. – Я прошмыгнул мимо него в дом, который, хоть и располагался вблизи от Арсенала, все ж убран был скорее так, как это подобало герцогскому жилью, нежели спартанской обстановке солдатского. – А вы трое – тут подождите.
Священник попробовал докричаться до меня из-за мавра:
– Не собираюсь я женить никого. Ты же говорил – соборовать.
– Сделаешь, как велят, или я всем расскажу, что твоя братия сперла кости Святого Марка из храма в Египте.
– Это четыреста лет назад было. На это всем плевать. Валяй, рассказывай. А я пошел домой. – И священник развернулся и сделал шаг прочь.
– Останови его, Харчок, – попросил я.
Громадный дуболом цапнул попа за капюшон сутаны и приподнял его было, как котенка за шиворот, – но сутана лишь задралась, а почтенный клерик остался стоять голый ниже пояса.
– Положь его на место, на место клади. Просто сядь на него.
Харчок выпустил из лапы сутану, толкнул священника наземь и послушно сел сверху.
– Так нельзя! Епископу все…
Священник внезапно захлопнул рот – на его лицо присела обезьянка.
– Отлично, Пижон. Смотри, чтобы Харчок его не придушил. А тебе, поп, надо панталоны носить, когда на улицу выходишь. Не то люди подумают, что ты распутный… Пойдем, Отелло, устроим военный совет. – Я протянул руку и закрыл дверь перед носом своей свиты.
– Ты что это лепечешь такое про свадьбу? На ком, по-твоему, я должен жениться?
– Так на прекрасной же Дездемоне, само собой. Ты ее любишь и уверен, что дама отвечает тебе взаимностью, верно?
– Это мне известно лучше, нежели все, что я знал допрежь. Но отнять ее у отца, без дозволенья или благословенья – не могу я поступать, аки тать в нощи.
– Во-первых, ты ее никуда не крадешь – она идет с тобой сама, по собственной воле, а во-вторых, не принижай татей в нощи. Сам разве не был пиратом, пока не возглавил вооруженные силы Венеции?
Отелло и его двадцать пиратских судов были в свое время наняты помогать венецианскому военному флоту сражаться с генуэзцами – топить их корабли в Черном море. Но когда пришла весть, что адмирал Дандоло сокрушительно разбит в морском бою у острова Курцола и потерял сотню кораблей, на Отелло возложили задачу – защитить венецианское отечество от нападенья генуэзцев, предотвратить осаду и сдачу. И мавр справился с нею блестяще – обратил в бегство всю генуэзскую рать и дал Венеции возможность восстановить флот. Его и передали потом под командование мавра.
– Но я больше не пират.
– Это почему, Отелло? Зачем паскудить хорошую профессию – даже ради Венеции?
– Мне нравится, что здесь требуется далеко не одно пиратство. Служба. Потопить судно, разграбить груз – сие дела на службе самому себе, а наградой там – богатство и власть. А вот спасти город, пощадить детей – это дела покрупней. Они служат душе.
– Но, спасая город, ты снискал богатства и власти больше, чем когда-либо прежде.
– В моей философии могут быть недочеты, Карман.
– Все эти люди, как ни поверни, – самолюбивые, неискренние, алчные пиздюки, которых не заботит совершенно ничего, кроме собственного удобства, разве нет?
– Мне сдается, несчастья потемнили тебе взгляд на венецианцев. Не все они так уж плохи.
– Я имел в виду человечество вообще; за них всех я б не дал и тухлого туеска хуевротства.
– Однако ж ты сейчас тут, со священником – зачем? – Мавр сверкнул мне улыбкой так, словно отразил выпад в фехтовании.
– В моей философии могут быть недочеты, Отелло, – сказал я. – К тому же клятый призрак моей жены умолял меня тебе помочь.
– А, я часто слыхал, что без окаянного призрака – никуда.
– Отелло! – раздался с лестницы женский голос. – Кто там, дорогой мой?
Из-за балюстрады возникла Дездемона и спорхнула в вестибюль. Платье вилось вокруг ее голых ног, длинные волосы были распущены и трепетали по ее плечам и спине. Она была зеленоглаза и так же прекрасна, как сестра ее Порция, только чуть полнее щекой, а в глазах играли искорки, предупреждавшие об улыбке, что может вспыхнуть в любой миг. Она мне напоминала мою Корделию – не столько выраженьем лица, сколько всею осанкой. Крепкая, но нежная. Прелестная.
– Ах, мацабельная распутница, – рек Кукан, неизменно со мною, как обычно – на посту, в дозоре, вдруг где банальность мелькнет, а то и низковисящий плод охальной комедии под руку подвернется.
– О, это королевский шут, – сказала она, сжав руку Отелло. Мы с нею встречались на балу во дворце у дожа, и я дважды бывал гостем на ужинах у ее отца в Бельмонте. Она меня знала. Я ее веселил. – Сударь, я была столь опечалена известием о вашей королеве. Мои глубочайшие соболезнования, и если мое семейство может вас как-то утешить – только попросите об этом. – Она повернула голову – в ней было столько печали, столько доброты, столько жалости ко мне, что я тотчас понял, как доблестный Отелло, пират и солдат, эта прочная, исшрамленная машина убийства – как он потерял свое сердце. И превыше всяких сомнений я знал, что именно мне нужно сделать.
– Отелло, ты просто обязан – с устрашающим рвением и крайней расторопностью – жениться на этой девке.
– Что? – не поняла Дездемона.
– Они привели с собой священника, – пояснил Отелло. – Его держат в заложниках за дверью.
– Я собирался привезти Отелло в Бельмонт, умыкнуть вас в садик, заставить попа совершить его ужасное деянье, пока семейство не сообразило, но сделать это надо здесь, сейчас же.
– Но мой отец…
– Но что ваш отец сделает? Вы будете замужем, и ваш союз освящен церковью. Вы станете женою человека, спасшего Венецию. Осмелится ли ваш отец, со всею его властью, бросить вызов церкви? Дожу? Ваша любовь враз станет вашим господином, а по ходу вы навсегда прогневите отца. Двух птиц одним махом, детка. Что скажете, госпожа?
И вот улыбка расцвела, и Дездемона схватила Отелло за руку. Он заглянул в ее глаза и опустился на одно колено.
– Я недостоин, – произнес он. – Но если вы меня почтите…
– Да! – отвечала она. – Да! Да! Да! Да! Да! Да! Да! О мой милый Отелло, да!
– Блядь-французы зовут это «маленькая обаудиция», – заметил Кукан.
