Чарльз Буковски - Музыка горячей воды (Hot Water Music)
– Все писатели – тупые ослы. Поэтому они всё и записывают.
– В смысле – «поэтому они всё и записывают»?
– В смысле, они всё записывают, потому что ни шиша ни в чем не соображают.
– Я много чего записываю,- печально сказал Макс.
– Помню, в детстве я читал книжку Хемингуэя. Там один парень все ложился в постель с женщиной и ложился, но у него ничего не получалось, хотя эту женщину он любил, а та любила его. Господи боже мой, думал я, какая великолепная книжка. Столько веков прошло, а про этот аспект никто не написал. Мне казалось, что парень этот – слишком блаженный осел, потому у него и не выходит. А под конец книжки я прочел, что ему в войну просто яйца отстрелили. Вот подстава.
– Думаешь, она вернется? – спросил Макс- Ты бы видел ее фигуру, это лицо, эти глаза.
– Не вернется,- ответил я и встал.
– Но что же мне делать? – спросил Макс.
– Кропай и дальше свои жалкие стишки, рассказики и романчики…
Я оставил его сидеть и спустился по лестнице. Мне больше нечего было ему сказать. На часах 7.45 вечера, а я еще не ужинал. Я сел в машину и поехал к «Макдоналдсу»: взять, что ли, жареных креветок?
Смерть отца 1
Отцовские похороны были как остывший гамбургер. Я сидел напротив похоронного бюро в Альхамбре и пил кофе. Когда все закончится, до ипподрома ехать недолго. Вошел человек с жутким облезающим лицом, в очень круглых очках с очень толстыми стеклами.
– Генри,- сказал он мне, потом сел и тоже заказал кофе.
– Здравствуйте, Берт.
– Мы с твоим отцом очень крепко подружились. Много о тебе разговаривали.
– Я не любил старика,- ответил я.
– А отец тебя очень любил, Генри. Все надеялся, что ты женишься на Рите.- Рита была дочерью Берта.- Она ходит с таким милым парнишкой, но он ее не привлекает. Кажется, ей больше пижоны нравятся. Я не понимаю. Но он ей, должно быть, хоть немного, да нравится,- чуть просиял он,- потому что, когда он приходит, ребенка она прячет в чулане.
– Ладно, Берт, пойдемте.
Мы перешли через дорогу в похоронное бюро. Кто-то вещал, каким хорошим человеком был отец. Мне хотелось изложить им и другую точку зрения. Потом кто-то запел. Мы встали и гуськом пошли мимо гроба. Я шел последним. Может, плюнуть на него, подумал я.
Мать у меня умерла. Я ее похоронил год назад, после чего отправился на скачки, а потом трахнулся. Все шли мимо гроба. Потом закричала какая-то женщина:
– Нет, нет, нет! Не может быть, что он умер!
Полезла в гроб, подняла отцу голову и поцеловала. Ее никто не остановил. Губами прямо в губы. Я взял отца за шею, женщину за шею и растащил. Отец упал обратно в гроб, а женщину вывели, ее трясло.
– Это подружка твоего отца,- сказал Берт.
– Недурно выглядит,- сказал я.
Когда я выходил на улицу после службы, женщина ждала снаружи. Подбежала ко мне.
– Ты вылитый он! Ты и есть он!
– Нет,- ответил я,- он умер, а я моложе и приятнее.
Она обхватила меня руками и поцеловала. Я сунул язык ей в губы. Потом отстранился.
– Ну, ну,- громко сказал я,- держите себя в руках!
Она меня еще раз поцеловала, и я теперь воткнул язык ей в рот еще глубже. Пенис мой отвердевал. Подошли какие-то мужчины и женщина – увести ее.
– Нет,- сказала она,- я хочу поехать с ним. Я должна поговорить с его сыном!
– Ну же, Мария, пожалуйста, пойдем с нами!
– Нет-нет, мне надо поговорить с его сыном!
– Вы не против? – спросил у меня один.
– Нормально,- ответил я.
Мария села ко мне в машину, и мы поехали в отцовский дом. Я открыл дверь, и мы вошли.
– Посмотрите тут,- сказал я.- Можете взять себе все, что хотите. А я пойду в ванную. На похоронах я потею.
Когда я вышел, Мария сидела на краешке отцовой кровати.
– Ой, на тебе его халат!
– Теперь он мой.
– Он этот халат обожал. Я подарила ему на Рождество. Он им так гордился. Говорил, что наденет его и станет ходить по кварталу, чтобы все соседи видели.
– И ходил?
– Нет.
– Хороший халат. Теперь будет мой. С тумбочки я взял пачку сигарет.
– Ой, это его сигареты!
– Хотите?
– Нет.
Я закурил.
– Вы с ним сколько были знакомы?
– Около года.
– И так и не поняли?
– Чего не поняла?
– Что он человек невежественный. Грубый. Патриот. Жадный до денег. Врун. Трус. Притворщик.
– Нет.
– Удивительно. А вроде разумная женщина.
– Генри, я любила твоего отца.
– Вам сколько лет?
– Сорок три.
– Хорошо сохранились. Ноги у вас красивые.
– Спасибо.
– Аппетитные.
Я ушел на кухню и достал из буфета вино, вытащил пробку из бутылки, нашел два бокала и вернулся. Налил ей и передал бокал.
– Твой отец часто о тебе говорил.
– Да?
– Говорил, что тебе не хватает честолюбия.
– Он прав.
– В самом деле?
– Все мое честолюбие сводится к тому, чтоб вообще никем не стать. По-моему, так разумнее всего.
– Странный ты.
– Нет, это отец у меня был странный. Давайте я вам еще налью. Хорошее вино.
– Он говорил, что ты пьяница.
– Видите, я хоть чего-то добился.
– Ты так на него похож.
– Только снаружи. Ему нравились яйца всмятку, а мне вкрутую. Ему нравилось общество, а мне одиночество. Ему нравилось спать ночью, а мне днем. Он любил собак, а я дергал их за уши и совал им в жопу спички. Ему нравилось работать, а мне нравится бездельничать.
Я нагнулся и сграбастал Марию. Разжал ей губы, сунулся ртом ей в рот и принялся высасывать весь воздух у нее из легких. Я плевал ей в глотку и возил ей пальцем меж ягодиц. Потом мы разъединились.
– Он меня нежно целовал,- сказала Мария.- Он любил меня.
– Блядь,- сказал я,- и месяца не прошло, как мою мать закопали, а он уже сосал вам сиськи и подтирался вашей туалетной бумагой.
– Он меня любил.
– Хуйня. К вашей вагине он прибился из страха одиночества.
– Он говорил, что ты озлобленный юноша.
– Еще бы. Поглядите, что у меня было вместо отца.
Я задрал на ней платье и принялся целовать ей ноги. Начал с колен. Добрался до бедер изнутри, и она раздвинула ноги пошире. Я ее укусил, крепко, она подскочила и пукнула.
– Ой, прости.
– Все в порядке,- сказал я.
Я налил ей выпить еще, закурил сигарету, оставшуюся от мертвого отца, и пошел на кухню за второй бутылкой вина. Мы пили еще час или два. День только клонился к вечеру, а я уже устал. Смерть такая скучная. Вот что в ней хуже всего. Скучная. Как только происходит, с ней уже ничего не поделаешь. С ней не поиграешь в теннис, не превратишь ее в коробку леденцов. Она просто есть, как есть спустившее колесо. Глупая смерть. Я забрался в постель. Слышал, как Мария снимает туфли, одежду, потом она легла рядом. Голову положила мне на грудь, а я пальцами гладил ее за ушами. Тут у меня начал вставать. Я приподнял ей голову и обхватил губами ее рот. Нежно обхватил. Потом взял ее за руку и положил себе на хуй.
Я выпил слишком много вина. Залез на нее. Терся и терся. Постоянно был на грани, но так ни к чему и не приехал. Я еб ее потно, нескончаемо и по-конски. Кровать дергалась и подпрыгивала, ерзала и стонала. И Мария стонала. Я все целовал ее и целовал. Ртом она хватала воздух.
– Боже,- говорила она,- ты меня И ВПРЯМЬ ЕБЕШЬ!
Мне же хотелось лишь кончить, но вино притупило механизм. Наконец я скатился.
– Боже,- сказала она.- Боже.
Мы начали целоваться, и все пошло по новой. Я еще раз на нее залез. Теперь я чувствовал, как медленно близится оргазм.
– О,- сказал я,- о господи!
Наконец мне удалось, я встал, сходил в ванную, вернулся, выкурил сигарету и снова лег в постель. Мария почти спала.
– Боже мой,- сказала она,- ты и впрямь меня ВЫЕБ!
Мы уснули.
Наутро я встал, проблевался, почистил зубы, прополоскал рот и раскупорил бутылку пива. Мария проснулась и на меня посмотрела.
– Мы еблись? – спросила она.
– Вы серьезно?
– Нет, я хочу знать. Мы еблись?
– Нет,- ответил я.- Ничего не было. Мария ушла в ванную и приняла душ. Она пела.
Потом вытерлась и вышла. Посмотрела на меня.
– Я себя чувствую женщиной, которую выебли.
– Ничего не было, Мария.
Мы оделись, и я отвел ее в кафе за углом. Она взяла сосиску с омлетом, пшеничный тост, кофе. Я выпил стакан томатного сока и съел булочку с отрубями.
– Никак не могу привыкнуть. Ты вылитый он.
– Только не сегодня, Мария, прошу вас.
Я смотрел, как Мария сует омлет с сосиской и пшеничным тостом (намазан малиновым джемом сверху) себе в рот,- и тут понял, что сами похороны-то мы и пропустили. Забыли поехать на кладбище поглядеть, как старика кидают в яму. Мне хотелось это видеть. Единственный плюс всей этой бодяги. А мы не влились в траурную процессию – вместо этого поехали в отцовский дом, курили его сигареты и пили его вино.
Мария положила в рот особо крупный кусок ярко-желтого омлета и сказала:
– Наверное, ты меня выеб. Твоя сперма течет мне по ноге.
– А, это просто пот. Сегодня очень жарко. Она полезла рукой под стол и себе под платье.
