Джек Керуак - Доктор Сакс
Прибыв туда, он развернул его змеистые таинства — этому молодому разумнику с мануфактуры уже пришло в голову, что так он может утолить свой вкус к честолюбию. Невдомек ему тогда еще было, что в руках он держит единственное существующее произведение пера Доктора Сакса, который, как правило, прибегал лишь к алхимиям и неистовым протестам — этот пустячок дикофигнейства был кратко очерчен его гусиным пером в подземных ковальнях и красной норе для сна (под хижинкой ковчежного отшельника на дороге Дракутских Тигров, у него там вокруг была каменная стена, ограда, огород с овощами и травами, хорошая большая собака и единственная чахлая сосенка) — тою ночью, когда был пьян — после визита Старого Быка Баллона из Бьютта поиграть в покер и Воаза, смотрителя Замка Змеиного Холма, который надолго задержался после того, как мисс Сент-Клэр покинула Замок навеки — (в манускрипте Воаз — дворецкий, дворецкий мисс Сент-Клэр, показано, как Сакс впервые познакомился с Воазом). Старый Бык Баллон, кстати, приезжал раз в год поиграть с Саксом, Бык много путешествовал — игра неизменно устраивалась в хижине Дока Сакса на дороге Дракутских Тигров — то есть в подземном покое, где лабораторные секреты доктора охранял гигантский черный кот —
Такова была история, на пожелтевших бумажках в пятнах, со ржавыми скрепками и закляксанными зимой, всяким мусором и песчаными саванами — Барокк читал и смеялся (Доктор Сакс писатель был безыскусный): —
Эмилия Сент-Клэр была женщина прихоти; тут она была тиран, вообще-то тиран очень милый. Она могла позволить себе тиранство, потому что была богата. Семья оставила ей миллионы. У нее было шато во Франции (не менее дюжины шато по всей Европе); у нее был особняк в Нью-Йорке на Риверсайд-драйве; вилла в Италии с видом на Геную; ходили слухи, что у нее было мраморное пристанище на островке возле Крита. (Но это неточно.)
Прихоть ее требовала барочного, необычайного, зачастую зловещего, а порой и извращенного; она видела слишком много, чтобы удовлетворяться обыкновенным.
Как Айседора Дункан, она плакала по русскому крестьянину и устраивала ориентальные салоны в своих гостиных.
Эмилии Сент-Клэр не нравилась Новая Англия, ни в каком повелительном смысле, но в Бостоне (Средоточье Культуры) жила клика ее друзей, которые числились по всем статьям среди самых интересных людей на всем свете. По этой причине, вернувшись из Афин одним мартом 1922 года, она отправилась к себе в Новую Англию прямиком с Причала 42 в Нью-Йорке, везомая шофером своим Дмитрием (ирландцем из Чикаго). Ее «у себя» было полностью каменным особняком с башенками, расположенным на холме в северной части Массачусетса; в погожие дни с северных крыльев можно было смотреть и видеть, как из Нью-Хэмпшира вьется река Мерримак. Эмилии Сент-Клэр была не особо по душе ее новообретенная новоанглийская гавань, но она несколько устала от необычайного и решила приехать сюда за полезной бодрой новоанглийской погодой, которая знаменита на весь мир. Март в Новой Англии — точно порыв чего-то грубого, сырого и лихорадочного; темные грязи тают тяжко и пикантно; сверху бледные облака, темные тучи бегут по призрачным небесам в ужасе. Март — ужас!
Сидя у себя в утреннем покое, Эмилия Сент-Клэр пила чай, который ей подал высокий молодой дворецкий Воаз, и улыбалась тому, что разворачивалось у нее перед глазами: драным зияющим небесам, потокам болот, березе, гнутым елям. С немалой нежностью думала она о том имени, которое дала своему новоанглийскому пристанищу: «Трансцендента».
— Трансцендента серым утром, — размышляла Эмилия Сент-Клэр сама себе, потягивая чай.
Трансцендента! Трансцендента!Спляшем бешену каденцу!
Необычайное! Ха! Ее этим наверняка обеспечит Доктор Сакс!
Доктор Сакс жил в деревянной хижине за холмом, на коем покоилась благородная туша Трансценденты, первоначально бывшей Замком Ривз. Если подойти к хижине сзади, со стороны, спереди — ничто не проявится. Хижина была квадратна, как совершенный кубик; она ничего не внушала. Во дворе были грядки овощей и странных трав. Высокая, высокая сосна стояла впереди. Ограды не было; сорняки, миллионы сорняков расстилались по собственности Доктора Сакса. (Его ли она была? Никто не знает.) Мартовскими ночами подымалась дымка и полностью занавешивала хижину, оставляя лишь изогнутое ребро сосны, аркой торчавшее сверху, кивавшее печально нечестивой погоде. Если подойти к хижине, Ах! вот уже огонек тускло мерцает в одном из двух окошек, у огонька этого красноватый дымный вид! Подступить ли нам, устремить ли взор свой вовнутрь? Что за пузырьки, что за черепа, что за кипы древней бумаги, что за красноглазые коты, что за марь какого жуткого дыма! Ужасы — нет, мы оставим открытие на долю… Эмилии Сент-Клэр.
Несколько дней миновало в телефонировании и корреспондировании, и вот друзей начало приносить течением в Трансценденту, где их принимала баснословная мисс Сент-Клэр. По комнатам бродили темноглазые юные студенты-актеры, средь своих непокорных черных локонов увешанные венками новоанглийских цветов. Странные молодые женщины в брючках возлежали на диванах и праздно предоставляли Эмилии Сент-Клэр резюме свежайших произведений Искусства. Один был поэт; другой пианист. Один был художник; другой скульптор. А вот, в гостиной — интерпретативная танцовщица! Тут же, в кладовой (поглощает холодную курицу) — прославленный балетный импресарио. А вот по дорожке в родстере подъезжают театральный критик, композитор и их любовницы. О! вон Полли Райан! (Вы знакомы с Полли? Она носит богемные платья, ее тушь наложена во имя умелой тайны, она всех оскорбляет, такая дорогуша.) Высокий, шаткий Пол (такой высокий, что его шатает) с его длинными руками, которые говорят о сцене (руки! руки прозрачные!); певица с факелами из Парижа с тремя своими мужчинами, один, говорят, наивный карманник; любопытный молодой студент Бостонского колледжа, которого заманил блеск выезда на выходных и, быть может, досуг и хорошая еда, а также немного времени для учебы (его притащил Роджер — считал его таким вирильным, таким самостоятельным!) Теперь вскоре все будут в сборе. Куда идет Эмилия Сент-Клэр, туда — туда, клянусь милостью Божьей, идут нонконформисты! интеллектуалы! бунтари! фривольные варвары! дадаисты! члены «сливок»!
— Будемте же ж фривольны! — пропела Эмилия Сент-Клэр. — Я хочу, чтобы все вы были пугающе безумны! Во мне так ощутима нужда чего-то иного!
И все они принялись быть фривольными, безумными, иными. Интерпретативная танцовщица кинулась наверх облачаться в свои регалии Тысяча-и-Одной Ночи. Красивые руки Сергея на клавишах исторгли очарование сюиты Заггуса. Злой Жидовец утомленным гоном описывал свои последние переживания с Чудовищем Конго и ангельским дамасским беспризорником в Сади-бель-Аби: с бритвами и веревками. Полли оскорбляла молодого бостонского студента:
— В самом деле, вы действительно изучаете инженерию? То есть — и впрямь?
— Да! — улыбался парнишка из Б. К. (а Роджер сиял). — Я иду на стипендию в М. И. Т., сюда я привез кое-какие свои домашние задания по исчислению, чтобы немножко поработать… ха! ха! ха!.. надеюсь, я найду время на учебу. А вы учитесь где-то?
— И вы к тому же изучаете Аквинского? То есть — действительно на самом деле?
— Конечно! Ха ха!
Полли отвернулась.
— Ха ха! — вскричал студент Б. К., голос его сорвался на последнем «ха». Роджер накинулся на Полли и прошипел, совсем как гадюка:
— Сука ты распутная!
— Ой, ну Роджер, не обращай на меня свою женственную ярость, — устало пожаловалась Полли.
Эмилия Сент-Клэр фривольно рассмеялась.
— Ах бостонцы, — прошептала она в восторге. — Вы невозможные, чудесные люди.
Интерпретативная танцовщица вступила в залу и принялась покачивать своими нагими бедрами, а у нее в руках позвякивали крошечные колокольчики. Она танцевала, она танцевала! Вскоре пот уже струился из ее плоти, словно похоть. Все смотрели на нее не отрываясь. Мерзкое зловоние наполнило залу; дым, спиртное, сладострастие, ароматы, благовония от нефритовых Будд. Дворецкий Воаз выглядывал из-за портьеры и наблюдал. Ни звука не раздавалось, кроме крохотных звенящих колокольчиков, осандаленных ног и тяжелого дыханья.
Восток! Восток! — думали они. Куда? Динь, динь.
А снаружи — безумная луна время от времени посматривала сквозь разрывы туч. Ветер стонал, ели скрипели, все было в своем темном одеянье. По дорожке приблизилась фигура. Она пересекла лужайку и приблизилась к окну. Она заглянула внутрь.
Трансцендента! Трансцендента!Спляшем бешену каденцу!
Полли подбрела к окну с «Фатимой»[92], нежно удерживаемой в белых, хрупких пальцах. Она сказала Джойс:
