Чак Паланик - Бойцовский клуб (пер. В. Завгородний)

Механик кричит из открытого окна возле водительского сиденья встречному транспорту, и ночной ветер уносит его слова: нам нужен ты, а не твои деньги.

Механик кричит в окно: пока ты в бойцовском клубе, ты — это не твой счет в банке. Ты — это не твоя работа. Ты — не твоя семья. И ты — не тот, кем себя считаешь.

Механик кричит ветру: ты — не твоё имя.

Космическая мартышка на заднем сиденье подхватывает: ты — не твои проблемы.

Механик кричит: ты — не твои проблемы.

Космическая мартышка кричит: ты — не сколько тебе лет.

Механик кричит: ты — не сколько тебе лет.

И тут механик сворачивает на встречную полосу, заполняя салон фарами встречных машин сквозь ветровое стекло, холодными как неожиданный прямой удар в лицо. Одна машина, за ней другая идут нам лоб-в-лоб, сигналя гудками, и механик отворачивает едва-едва, чтобы пропустить каждую.

Фары идут прямо на нас, увеличиваясь и увеличиваясь, сигнал гудит, а механик наклоняется вперёд в сияние и шум, и кричит: ты — не твои надежды.

Никто не подхватывает.

На этот раз идущая навстречу машина сворачивает вовремя, спасая нас.

Ещё одна машина приближается, переключая дальний и ближний, дальний, ближний свет, непрестанно сигналя, и механик кричит: ты не будешь спасён.

Механик не сворачивает, но встречная машина сворачивает.

Ещё одна машина, и механик кричит: мы все умрём когданибудь.

На этот раз встречная машина сворачивает, но механик сворачивает за ней, оставаясь на её пути. Машина сворачивает, и механик сворачивает снова, оставаясь лоб-в-лоб.

Ты слабеешь и потеешь в этот момент. В этот момент ничто не имеет значения. Взгляд на звёзды — и тебя уже нет. Ни твой багаж. Ничто не важно. Ни даже запах изо рта. Снаружи темнота. Гудки ревут. Фары светят тебе в лицо — и тебе уже никогда больше не придётся идти на работу. Не нужно больше стричься.

Быстро, говорит механик.

Машина снова сворачивает, и механик сворачивает за ней.

Что, спрашивает он, что ты хотел бы сделать прежде, чем умрёшь?

Встречная машина непрерывно сигналит, а механик так спокоен, что даже поворачивается посмотреть на меня рядом с ним на переднем сиденье. И говорит: десять секунд до столкновения.

Девять.

Восемь.

Семь.

Шесть.

Моя работа, говорю я. Я хотел бы уйти с работы.

Сигнал проносится мимо, когда машина сворачивает, а механик не сворачивает за ней.

Ещё огни приближаются к нам, и механик поворачивается к трём мартышкам на заднем сиденье.

Эй вы, мартышки-космонавты, говорит он. Вы видели, как играют в эту игру. Признавайтесь сейчас, или мы все умрём.

Справа от нас проносится машина с наклейкой на бампере: «Я вожу лучше, когда пьян». Газеты пишут, что тысячи этих наклеек просто появились на машинах в одно прекрасное утро. И другие наклейки, например: «Сделай из меня отбивную».

«Пьяные водители против матерей».

«Перерабатывайте своих животных».

Читая газету, я знал, что это Комитет по дезинформации наклеил их. Или Комитет по беспорядкам.

Сидя рядом со мной наш чистый и трезвый механик говорит мне, да, эти наклейки про пьяных — часть Проекта «Увечье».

Три космических мартышки притихли на заднем сиденье.

Комитет по беспорядкам отпечатывает инструкции для самолётных кресел. Инструкции, на которых изображены пассажиры, дерущиеся за кислородные маски, пока их реактивный самолёт падает вниз на скалы со скоростью тысяча миль в час.

Комитет по беспорядкам и Комитет по дезинформации соревнуются, кто быстрее напишет компьютерный вирус, от которого банкоматы стошнит потоками десяти— и двадцатидолларовых банкнот.

Прикуриватель на приборной доске отщёлкивается, раскалённый. Механик говорит мне зажечь свечи на праздничном торте.

Я зажигаю свечи, и торт освещается под маленькими огоньками.

Что вы хотели бы сделать прежде, чем умрёте? — спрашивает механик и сворачивает навстречу приближающемуся грузовику. Грузовик сигналит, издавая один долгий рёв за другим, пока фары грузовика, как рассвет, становятся всё ярче и ярче, освещая улыбку механика.

Загадывайте побыстрее, говорит он в зеркальце заднего вида, где три космических мартышки сидят на заднем сиденье. У нас пять секунд до забвения.

Раз, говорит он.

Два.

Грузовик совсем рядом с нами, ослепительно сияющий и ревущий.

Три.

Научиться ездить верхом, раздается с заднего сиденья.

Построить дом, доносится второй голос.

Сделать татуировку.

Механик говорит: уверуйте в меня, и обретёте смерть вечную.

Слишком поздно: грузовик сворачивает, и механик сворачивает, но задняя часть нашего «Corniche» бьётся о край переднего бампера грузовика.

Всё что я вижу — это огни, фары грузовика уносятся во тьму, меня кидает в сторону двери, потом назад в праздничный торт и в механика за рулем.

Механик хватается за руль, пытаясь выровнять машину, и свечи торта гаснут. В одно совершенное мгновение в тёплом чёрном кожаном салоне машины нет света, и наши крики все звучат на одной глубокой ноте, на одной ноте с низким рёвом гудка грузовика. У нас нет ни контроля, ни выбора, ни направления, ни выхода, и мы мертвы.

Моим желанием прямо сейчас было бы умереть. Я — ничто по сравнению с Тайлером.

Я беспомощен.

Я глуп, и всё что я делаю — это чего-то хочу и желаю.

Моя маленькая жизнь. Моя маленькая дерьмовая работа. Моя шведская мебель. Я никогда, никогда не говорил этого никому, но перед тем, как встретил Тайлера, хотел купить собаку и назвать ее Антураж.

Вот, насколько хуже всё может быть.

Убей меня.

Я хватаю руль и поворачиваю — назад, в едущие машины.

Сейчас.

Приготовиться к освобождению души.

Сейчас.

Механик борется, чтобы направить нас в кювет, а я борюсь, чтобы сдохнуть.

Сейчас.

Поразительное чудо смерти. В одно мгновение ты ходишь и говоришь, а в следующее ты — предмет.

Я — ничто. Меньше, чем ничто.

Холодный.

Невидимый.

Я чувствую запах кожи. Мой ремень безопасности окрутился вокруг меня как смирительная рубашка, и когда я пытаюсь сесть, я ударяюсь головой об руль. Это больнее, чем должно бы быть.

Моя голова отдыхает у механика на коленях, и когда я смотрю вверх, мои глаза фокусируются на лице механика высоко надо мной, улыбающемся, ведущем машину. Я могу видеть звёзды снаружи окна водителя.

Мои руки и лицо в чём-то липком.

Кровь?

Крем с торта.

Механик смотрит вниз.

С днем рожденья!

Я чувствую запах дыма и вспоминаю праздничный торт.

Я чуть не сломал рулевое колесо вашей головой, говорит он.

Больше ничего, только ночной воздух и запах дыма, и звё— зды, и механик, который улыбается и ведёт машину, моя голова у него на коленях, и внезапно мне перестает казаться, что мне нужно сесть.

Где торт?

Механик говорит: на полу.

Только ночной воздух, и запах дыма всё ощутимее.

Я загадал желание?

Высоко надо мной, освещенное звёздным светом из окна, лицо улыбается.

Эти свечи с торта, говорит он, никак не хотят гаснуть.

В звездном свете мои глаза адаптируются, и я вижу дым, поднимающийся от маленьких огоньков, как сигареты вокруг нас на ковре.

Глава 20

МЕХАНИК ИЗ БОЙЦОВСКОГО КЛУБА ЖМЁТ НА ГАЗ, ВЕДЁТ машину в своём тихом яростном стиле. И нам всё ещё нужно сделать кое-что важное сегодня ночью.

Одна из вещей, которым я должен научиться до конца цивилизации — это как определять направление по звёздам.

Вокруг так тихо, как если бы «Cadillac» летел в космосе. Трое парней на заднем сиденье то ли в обмороке, то ли спят.

Мы были на волосок от жизни, говорит механик.

Он снимает одну руку с руля и прикасается к длинному шраму, там, где моя голова ударилась о рулевое колесо. Лоб опух так, что глаза почти закрыты, и он пробегает холодными кончиками пальцев по опухоли. «Corniche» подскакивает в яме, и боль заволакивает темнотой глаза как тень от полей шляпы. Помятые задние рессоры и бампер скрипят в тишине вокруг нас, несущихся по дороге.

Механик говорит, что задний бампер «Corniche» висит на соплях, что он был почти оторван, когда зацепился за передний бампер грузовика.

Я спрашиваю: сегодняшняя ночь — это часть его домашнего задания из Проекта «Увечье»?

Часть его, говорит он. Я должен принести четыре человеческие жертвы. И я должен привезти жир.

Жир?

Для мыла.

Что планирует Тайлер?

Механик начинает говорить, и это чистый Тайлер Дёрден.

Я вижу самых сильных и самых умных мужчин из когдалибо живших, говорит он, его лицо чернеет на фоне звёзд в окне водителя. И эти люди качают бензин и обслуживают столики.

Линия его лба, брови, изгиб носа, впадины глазниц, глаза, меняющийся профиль его разговаривающих губ — всё это вырисовывается чёрным на фоне звёзд.

Если бы мы могли собрать этих мужчин в тренировочные лагери и завершить их возмужание.