Хоупфул - Тарас Владимирович Шира
Макс хмыкнул – не то с ободрением, не то с усмешкой.
– А я ничего не должен своей стране, – продолжил Женя. – Я не говорю, что терпеть ее не могу. – Он сделал глоток и задумчиво посмотрел в потолок, пытаясь поймать мысль. – Я так скажу. Мы с ней нейтралитета придерживаемся.
– Это как?
– Она мне как мачеха. Только знаешь, не та злая, из «Золушки», а обычная такая мачеха. Которая как-то пару раз тебе сникерс или конфеты давала с утра – ты радовался, а она просто завтрак готовить не хотела. А однажды уехала к подруге, а ты без ключей до самой темноты по дворам соседним шатался и насморк заработал. Под ночь приехала, вроде даже раскаялась. Обняла, утешила и спать уложила. Пообещала, что «акция» эта разовая была. Но мультик не включила – потому что сама сериал смотрит. Вот наподобие такой, Макс. И день рождения у тебя в августе, а она тебе в подарок тетради купила, дневник и набор шариковых ручек. В школу на Первое сентября. И ты стоишь такой, пытаясь задавить слезы и сказать спасибо, чтобы дрожь в голосе не слышалась. А потом закрываешься в комнате и навзрыд ревешь. Бросаешь ручки в стену, что аж колпачки разлетаются и закатываются под кровать. Ведь ты совсем другое просил. Когда еще две недели назад ей на кухне страницу из каталога «Лего» показывал. Вот такая она мачеха.
– Дааа, – протянул Макс.
– А одноклассники на линейке обязательно спросят, что тебе на день рождения подарили. И что ты им ответишь?
– Вот-вот.
– А знаешь, что самое прикольное? – продолжил Женя. – Это у нас исторически так. У нас в языке даже слово «утопия» созвучно со словами «топить» и «утопленник», но уж никак не вяжется с понятием какого-то идеального мира. Мне пока в школе на уроке литературы не объяснили, что же такое утопия, я всегда считал, что это что-то херовое. Типа, знаешь, такой логический ряд: девальвация, кризис, утопия.
– А ты заметь еще, – вставил Макс. – Про утопию только зарубежные писатели все пишут. Это прям их тема излюбленная.
– Ну это потому, если б наши стали бы писать – была бы совсем фантастика, – ухмыльнулся Женя. – Инопланетян и ведьм еще можно представить, но утопию в России – нет.
Женя сходил на кухню и принес две бутылки пива. Во рту приятно сушило. Хотелось много пить и много разговаривать.
– Слушай, ну вот бывает же так, – задумчиво сказал Макс.
– Что именно? – открыв бутылку, Женя протянул ее Максу.
– Да я про сегодняшний день. Про мужика этого. Вот когда ты последний раз видел инсультника, который встал и на следующий день бы пошел? Я вот видел одного мужика в том месяце, но того полгода таскали по реабилитологам, массажистам, прежде чем он пошел. А до этого он еще спортсменом был, марафоны бегал. В общем, все рубашки, в которых родился, он до дыр сносил. А вчерашнего видел?
– Ну тут реально чудо, – неохотно согласился Женя. – Я хоть и не верю во все это, но вчера прям судьба мужику второй шанс дала. Ну, если это только она не разминалась перед тем, как его второй раз настигнуть.
Макс задумчиво почесал бороду:
– А вот интересно, как она так выбирает?
– Кто?
– Ну судьба.
– Да хер ее знает, – Женя потянулся за бутылкой пива. – А есть ли она вообще? Я думаю, что нет. Тут как домино. Или кости. Ну выпало тебе жить – живешь. Нет – извиняй. Думаешь, судьбе есть какое-то дело до нас?
– Ну почему, – возразил Макс. – У каждого человека есть своя судьба. И каждой есть дело до своего человека.
– Пфф, – поморщился Женя. – Ты меня пугать начинаешь. Гляди проще. Это как в анекдоте. Вопреки всем стараниям врачей, больному удалось выздороветь. Так и тут.
Женя бросил взгляд на полупустую бутылку.
– Ты, Макс, если бы о судьбе думал, то больше бы пива купил. А так мне судьбой сегодня уготовано трезвым спать лечь.
– Мое можешь взять, – Макс махнул неопределенным жестом в сторону кухни.
– Ну если настаиваешь, – поднялся с кресла Женя.
– Ты переоцениваешь наше существование, Макс, – донеслось из кухни. – Мы вон позавчера здесь, на кухне, с Сашкой сидели и обсуждали. Все же очень просто. Родились, пожили и померли. И никаких тебе скрытых смыслов. Представь, что судьба – это матерый двоечник, перед которым сердобольная и до последнего пытающаяся вытянуть его учительница пишет фразу «казнить нельзя помиловать». Как он поставит запятую – это дело случая, правил русского языка то он не знает. 50 на 50.
Довольный своим убедительным сравнением, Женя выглянул в комнату, посмотреть на реакцию Макса.
В желании поспорить тот, в свою очередь, даже развернул кресло в сторону кухни.
– Так по твоей логике, мы как животные с тобой тогда. Ничем не отличаемся. Можно на четвереньки вставать и начинать из миски есть. И искать, с кем спариться.
– Так мы этим и занимаемся, Макс. Всю жизнь. – Вернувшийся с бутылкой Женя плюхнулся на кресло и закинул ноги на журнальный столик. – Слушай, есть сигарета у тебя?
– Неа, не захватил с собой.
– Блин, а так хочется.
На минуту в комнате воцарилась тишина.
– Так на чем мы там остановились? – прервал ее Женя.
– Ну там про судьбу и что-то про твой цинизм, – ответил Макс.
– А, ну вот, – взбодрился Женя. – Давай возьмем религию. Чтобы уж быть совсем объективными, не будем отметать теорию божественного происхождения. И тут, полюбуйся, налицо чистый эгоизм. Нас мало того что создали по образу и подобию, так кто-то всесильный еще и о нас печется. Заботится и присматривает. Правда, однажды потоп устроил. Конкретный такой причем. Но про это как-то не вспоминают. Во-первых, было давно, а во-вторых, он тогда уж совсем не в духе был. Допустим, ладно. А вдруг мы все просто проба пера? Вот скажи, Макс, а Бог, если он есть, он же, наверное, тоже развивается? Мы для него давно уже как первая, «вступительная» табуретка в строительном училище. Он уже далеко вперед ушел. Мы как старый форум, куда после появления Facebook модератор уже и не заходил. Или как icq. После появления телеги, вайбера и вотсапа. В конце концов, может же у Бога быть свое сочинение «Как я провел лето»? Вот ты часто свое перечитывал?
– Ни разу, – ответил Макс. – Сдал в сентябре и забыл.
– Ну и вот. А он-то почему должен к нему возвращаться?
Макс задумчиво смотрел куда-то сквозь Женю, вероятно, обдумывая услышанное.
– Хочешь, я тебе скажу, как я считаю? – не дождавшись утвердительного ответа, продолжил Женя. – Ну вот сам даже головой подумай. Возьми все религии с раями, реинкарнациями и перерождениями. Понимаешь, мы настолько не готовы смириться с тем, что мы, все такие из себя уникальные и необычные, главенствующие над природой, просто вот так в одночасье умрем, – Женя щелкнул пальцем, – и все. Пустота.
– Да… пустота, – согласно кивнул Макс.
– Возмущаются сразу: а какой смысл тогда? Если это конец и дальше ничего не будет. А ведь если конец, то это, блин… ну, не круто это… – Женин словарный запас постепенно иссякал. – Бессмысленно тогда все, короче.
Макс вроде как понимающе кивнул головой – но скорее, не желая вступать в полемику.
– Но знаешь, мне спросить хочется: а кто из нас заслужил еще раз жить и перерождаться? Опять же на выходе получаем чистый эгоизм. Любой религией, кстати, порицаемый. Ты пожил, дай другому пожить. Закон сохранения энергии.
Макс, нахмурив брови, слегка приподнялся в кресле.
– Ну вот смотри, – сказал он. – А если ты не 80 лет свои отведенные прожил, а в расцвете сил умер. Машина сбила, или кирпич упал. Тоже не заслужил, получается? Или нет, вот так, – Макс поймал азарт от распирающих его мыслей и теории. – Если ты героем умер? Спасал из горящего дома людей, или тонул кто-то, ты его на берег вытащил, а самого в море унесло. И тоже не заслужил?
– А это уже неравенство, Макс. А любое неравенство спор рождает, – многозначительно ответил Женя. – Это ж, блин, основы обществознания. Ты представь, какие там, на небе, споры начнутся. Один вот жизнь прожил полноценную и от старости умер, а другой в 30 помер. Машина мчалась, перед ним ребенок чужой идет. Он его оттолкнул, а сам под колеса. Первый в небытии растворяется, а второй в рай прямиком? Так, что ли? И что, это
