Голова сломанной статуэтки - Ярослав Дмитриевич Склянной
– Серьёзно, а почему ты такой грустный? – действительно с серьёзностью спросил Саша.
– Да нормально всё. – отвечал Иван будто хотел, чтобы от него все отстали.
– Точно?
– Да.
– Прямо уверен?
После этого они уже оба замолчали, поймав ту нить уже неинтересной, пресной, и просто уже надоевшей обоим им шутке, которая не первый раз была разыграна.
А ведь и вправду. Такое не просто когда-то было один раз, это уже было несколько десятков раз. Много, бывало, случаев за всю историю их знакомства, когда они вот так шли и так же, по таким же лекалам, с таким же настроением начинали разговор примерно о таких же мелочах. О таких же не имеющих смысла вещах.
Тут даже не проблема в самом возникновении чувства дежавю. Оно то само никак не виновато. Тошнота от такой жизни, в частности, от таких моментов их сводила с ума. И, наверное, это было как раз той чертой, которая хоть и невзрачно, но подводила в чертах некого портрета Ивана хорошую ноту. Ну и что уж там говорить – надежда на какие-либо перемены также появлялись, как это не странно, из этой тошноты по безумной и скучной от того жизни.
Но пока сам Иван Сергеевич не способен был хоть что-то прикинуть в мозгах – он так и оставался тем, чем являлся ещё от рождения – материалом.
Они продолжили разговор. Говорили о предстоящей сессии, о девушках и их природных свойствах. Говорили то в общем о высоком! Продолжалось это по мере всего их совместного пути от ВУЗа до дальнейшей точки. После того, как они дошли до автобусной остановки, они попрощались рукопожатием, и Саша остался ждать маршрутку, в то время как Иван пошёл себе дальше – домой.
Когда он ходил в одиночестве, то думал, в сущности, о каких-то мелочах. Впрочем, ничем особо не различался предмет рассуждений и когда он шёл один, и когда играл в те же компьютерные игры, и когда даже имитировал процесс обучения. Его мозг напоминал калейдоскоп всего того, что у него хранилось в памяти, плюс то, что ему рассказывают другие, плюс то, что он каким-то чудом сам додумал, и уже где-то там в конце были какие-то по-настоящему стоящие мысли и идеи, связанные прежде всего с обучением в вузе и разговорами с девушками.
Но вот он уже подходил к своему дому. Сердце перестроилось на свой привычный ритм, солнце, ветер, да и вообще всё его окружение стало ему куда более приятно и благосклонно (как-то максимально может быть достигнуто одним взглядом).
Он жил в брежневской панельке вместе со своими родителями и сестрой, которые бывали дома лишь к вечеру, да и уходили очень рано утром. Самому же Ивану повезло тем, что его пары чаще начинались со второй, да и всего их было 2-3 и лишь по четвергам их было 4 (было столько если бы преподаватель приходил, однако всё же приходил пару раз, и чаще всего перед периодом окончания полугодия).
По приходу он сразу же, естественно, предварительно разувшись и убрав вещи по своим местам, залез в компьютер. Притом именно залезание в компьютер. Когда человек работает за компьютером, или просто он адекватен, то он сидит за компьютером. Иван же залазил в него, будто прятался. Однако, от чего он прятался – сам признаться себе в этом боялся, или просто не хотел. Всё было в его жизни и так хорошо, несмотря на парадокс, который иногда у него в голове появлялся, когда он то ненавидел затхлость жизни(только что он, например, чувствовал это на улице вместе со своим другом – Сашкой) и одновременно с этим прятался в тот мир.
Но всё же он как-то терпел это положение. Была в этом какая-то романтика. По крайней мере он её видел. В частности, он брал наушники, затыкал ими себе уши, и включал песню little dark age. И всё. Слушая её – вся жизнь казалась какой-то блеклой. Казалось не то, чтобы какой-то «неважной» или несуществующей. Она просто была не важна. Эта песня, и состояние при ней – были тем самым важным для него «мировым познанием».
II
глава
Таким образом у Ивана пролетали не просто дни, недели или месяцы, а годы, и практически вся жизнь начиная с сознательного возраста и продолжая настоящим. Весь круговорот работы мышления сводился ко всему тому, что было уже озвучено и ранее.
И тут, казалось бы, уже ничего интересного не будет. Какой-либо герой из Ивана выходит никудышный, почти такой же, как и многие проходимцы за окном. В пучине обыденной жизни нет ничего необычного – как многие могут подумать.
Однако, как бы это не было кем-то желанно или очень понятно, всё не совсем так в нашем мире. К слову, говорить о том, что что-то в мире подчиняется каким-то законам – уже кощунство, которое за собой ничего не имеет. Мир сложен. Его объяснения в форме религий и философии – форма виденья и очень специфическая. Специфическая несмотря на влияние и всю её действительную влиятельную мощь.
Таким же образом стоит отнестись и к уважаемому Ивану Сергеевичу Буркину. Стоит всегда обращать внимание не на сотрясателей земли (хотя на них и нужно смотреть в первую очередь), а на тех, кто в их тени делает всю настоящую работу. Таким вот уже и является Иван. Правда он, как и тысячи других жителей стран, планеты, не знают, на что работают и для чего. Но главное, что они работают. А значит живут.
…
Как-то посреди обычного дня в ВУЗе, абсолютно ничего не предвещавшего; ни хорошего, ни плохого, Иван, как это обычно и бывало, сидел со своим другом Александром на подоконнике третьего этажа.
– Кстати, – прервал их совместную тишину Саша, – а вот куда ты пойдёшь после университета?
– Даже не знаю, – неуверенно отвечал Иван, явно не ожидая такого вопроса от такого человека, – а что?
– Да ничего.
– Нет уж, говори! – Иван решил продолжить тему, так как был искренне заинтересован тем, что решил обсудить его друг. И, наверное, впервые.
– Да просто… – говорил Саша размеренно, явно пытаясь подобрать слова поточнее, – знаешь, стало как-то не по себе от того, что нам особо не известно то, где мы в итоге окажемся.
– Нашел чего бояться. Вот люди раньше, ещё где-то лет 50 назад, не были уверенны в завтрашнем дне, – продолжал свою речь уверенно Иван явно (не)понимая, чего несёт и зачем, – но
