Чак Паланик - Бойцовский клуб (пер. В. Завгородний)
Марла смеется, пока не замечает, что мои пальцы остановились. Как если бы я что-то нашёл.
Марла затаивает дыхание, и её живот напрягается как барабан, а сердце бьет по нему изнутри как кулаком. Но нет, я остановился потому, что рассказываю. И я остановился потому, что сейчас ни один из нас не находится в комнате Марлы. Мы — в медицинской школе много лет назад, сидим на липкой бумаге с горящим от жидкого азота членом. Когда один из студентов посмотрел на мою голую ногу и выбежал из комнаты.
Студент вернулся позади трёх настоящих врачей, и врачи оттеснили человека с канистрой жидкого азота в сторону. Настоящий врач схватил мою голую правую ногу и сунул её под нос двум другим настоящим врачам. Они втроём крутили её и вертели, и сняли ногу «поляроидом», и было такое впечатление, что остальной я, полуодетый, с полузамороженным божьим даром, не существую. Только нога, и все студенты-медики напирали, чтобы посмотреть.
Как давно, спросил врач, у вас это красное пятно на ноге?
Врач имел в виду мое родимое пятно. На моей правой ноге родимое пятно. Отец шутил, что оно похоже на тёмнокрасную Австралию с маленькой Новой Зеландией справа от неё. Вот, что я им сказал, и это все закончило.
Мой член оттаивал. Все кроме студента с жидким азотом ушли, и было такое ощущение, что он бы тоже ушёл, он был так разочарован, что не смотрел мне в глаза, когда взял головку моего члена и потянул к себе. Канистра выдавила тоненькую струйку на то, что осталось от бородавки. Такое ощущение, что ты можешь закрыть глаза и представить свой член в сотне миль от себя, и всё равно будет больно.
Марла смотрит на мою руку и шрам от поцелуя Тайлера.
Я сказал студенту, вы, наверное, не много родимых пятен тут видели.
Не в том дело. Студент сказал, что все подумали, что родимое пятно — это рак. Это был новый вид рака, который поражал молодых людей. Они просыпались с красной точкой на ноге или на колене. Точки не исчезали, они увеличивались, пока не покрывали тебя всего, а потом ты умирал.
Студент сказал, что врачи и все были очень возбуждены, потому что думали, что это тот новый вид рака. Он был у очень немногих людей, но распространялся.
Это было много лет назад.
Может быть, для того и нужен рак, говорю я Марле. Будут ошибки, и может быть, смысл в том, чтобы, когда часть тебя начнёт умирать, вспомнить о себе целом.
Марла говорит: может быть.
Студент с азотом закончил и сказал, что бородавка отпадёт сама через несколько дней. На липкой бумаге рядом с моей голой задницей был снимок «поляроида», снимок моей голой ноги, который не был никому нужен. Я спросил — можно мне забрать снимок?
Этот снимок всё ещё висит у меня в углу зеркала, под рамой. Я укладывал волосы перед зеркалом перед работой каждое утро, и думал, как у меня однажды десять минут был рак. Даже хуже, чем рак.
Я сказал Марле, что этот День Благодарения был первым годом, когда мы с дедушкой не отправились кататься на коньках, хотя лёд был толщиной в шесть дюймов.
У моей бабушки всегда были эти небольшие круглые пластыри на лбу и на руках, где родимые пятна портили её внешность. Они так и норовили увеличиться, расползтись неровными краями, а родинки меняли цвет с коричневого на синий или черный.
Когда моя бабушка вышла из больницы в последний раз, мой дедушка нёс её чемодан, и он был таким тяжёлым, что дедушка пожаловался, что его всего перекосило.
Моя франко-канадская бабушка была такой приличной, что никогда не носила купальник на людях, и всегда пускала воду в раковине, чтобы заглушить любые звуки, которые она могла издать в туалете.
Выходя из госпиталя «Our Lady of Lourdes» после частичной мастектомии[73], она сказала: это тебя-то перекосило?
Для моего дедушки это подытоживает всю историю, мою бабушку, рак, их брак, свою жизнь. Он смеётся каждый раз, когда рассказывает эту историю.
Марла не смеётся. Я хотел, чтобы она смеялась, хотел подбодрить её. Заставить её простить меня за коллаген. Я хочу сказать Марле, что у неё нечего искать. Если она нашла что-то утром, это была ошибка. Родимое пятно.
На тыльной стороне ладони Марлы шрам от поцелуя Тайлера.
Я хочу, чтобы Марла смеялась. Так что я не рассказываю ей, как в последний раз обнимал Хлою. Хлоя, без волос, скелет в жёлтом воске, с шёлковой косынкой на лысой голове. Я обнимал Хлою один раз перед тем, как она исчезла навсегда. Я сказал ей, что она похожа на пирата, и она засмеялась.
Когда я иду на пляж, я всегда сижу с поджатой под себя правой ногой. Австралия и Новая Зеландия. Или зарываю её в песок. Я боюсь, что люди увидят мою ногу, и в их мыслях я начну умирать. Рак, которого у меня нет, теперь повсюду.
Я не говорю этого Марле.
Есть много вещей, которые мы не хотим знать о тех, кого любим.
Чтобы подбодрить её, чтобы она засмеялась, я рассказываю Марле о женщине, написавшей в «Dear Abby»[74], которая вышла за солидного, преуспевающего похоронных дел мастера. В брачную ночь он заставил её лежать в ледяной ванне, пока её кожа не застыла, а потом велел ей лечь на кровать и лежать абсолютно неподвижно, пока он совокуплялся с её холодным неподвижным телом.
Самое смешное, что женщина сделала это в первый раз, и продолжала это делать следующие десять лет супружеской жизни, а теперь она пишет в «Dear Abby» и спрашивает, не думает ли Эбби, что всё это что-нибудь да значит.
Глава 15
ВОТ, ЗА ЧТО Я ТАК ЛЮБЛЮ ГРУППЫ ПОДДЕРЖКИ. КОГДА люди думают, что ты умираешь, они уделяют тебе всё своё внимание.
Если это, может быть, последний раз, когда они тебя видят, то они на самом деле тебя видят. Всё остальное — состояние банковского счета, песни по радио, растрёпанные волосы — просто отбрасывается.
Они уделяют тебе всё своё внимание.
Люди слушают вместо того, чтобы просто ждать своей очереди заговорить.
И когда они говорят, они не просто рассказывают тебе что-то. Когда двое из вас говорят, вы творите что-то, и после вы оба уже не те, что были.
Марла начала ходить в группы поддержки после того, как обнаружила у себя первое уплотнение.
На следующее утро после того, как мы обнаружили второе уплотнение, Марла впрыгнула в кухню двумя ногами в одном чулке и сказала: смотри, я русалка!
Марла сказала: это не то, что парни садятся на унитаз задом наперёд и делают вид, что это мотоцикл. Это — чистая случайность.
Перед тем, как мы с Марлой встретились в «Остаёмся мужчинами вместе» было первое уплотнение, и вот теперь — второе.
Что тебе нужно знать, так это то, что Марла всё ещё жива. Философия жизни Марлы, как она сама мне сказала, в том, что она может умереть в любой момент. Трагедия жизни Марлы в том, что этого всё ещё не произошло.
Когда Марла обнаружила у себя первую опухоль, она отправилась в клинику, где безучастные некрасивые матери сидели в пластиковых креслах по трём сторонам зала ожидания с детьми, как безвольные куклы сидящими на их коленях или лежащими у ног. Дети были осунувшиеся, с тёмными кругами под глазами, как подгнивающие бананы или апельсины, а матери вычёсывали у них из головы комки перхоти от вышедших из-под контроля грибков. Зубы у каждого в больнице выглядели такими огромными, по сравнению с худыми лицами, что ты понимал, что зубы — это просто осколки кости, выступающие из кожи, чтобы измельчать пищу.
Вот, где ты заканчиваешь, если у тебя нет медицинской страховки.
Прежде чем всё стало известно, многие голубые захотели завести детей. А теперь дети больны, и матери умирают, и отцы уже мертвы. Сидя в тошнотворном больничном запахе мочи и уксуса, пока сестра спрашивает каждую мать, как долго она больна, сколько веса она потеряла, и есть ли у её ребенка какой-нибудь живой родитель или опекун, Марла решает: нет.
Если ей и суждено умереть, то Марла не хочет об этом знать.
Марла вышла из клиники, свернула за угол, зашла в автоматическую прачечную и украла из машин все джинсы. Потом зашла в магазин подержанной одежды, где получила пятнадцать баксов за каждую пару. Потом Марла купила себе по-настоящему хорошие чулки, которые не поползут.
Даже на хороших чулках, которые не ползут, говорит Марла, всё равно появляются затяжки.
Ничто не вечно. Всё разрушается.
Марла начала ходить в группы поддержки потому, что было легче находиться среди таких же подтирок для жопы. У каждого что-то было не в порядке. И через некоторое время её сердце успокоилось.
Марла начала работать в морге, занимаясь клиентами, заранее оплачивающими свои похороны. Какой-нибудь толстяк, а чаще — толстуха, выходила из демонстрационного зала, неся урну для пепла размером с рюмку для яиц. А обречённая Марла сидела за столом в фойе с собранными в пучок чёрными волосами, с колготками в затяжках, с уплотнением в груди, и говорила: мадам, не льстите себе. Мы не сможем уместить в эту урну даже пепел от одной вашей головы. Возвращайтесь в зал и выберите урну размером с мяч для боулинга.
