Джек Керуак - Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)
– В наши дни этой цели хватит любому, – возразил Ник. – Боюсь, ты не знаешь фашистов так, как я.
– Ты говоришь, – настаивал Билл, – что живешь ради прав человека, но не обязан ли ты прожить жизнь ради нее самой? Разве права человека – это… жизнь?
– Для меня – да, – последовало холодное возражение.
– А для меня – только часть жизни, – улыбнулся Билл, – важная часть, но не вся жизнь.
– Знаешь, кто ты? – очень раздраженно спросил Ник. – Ты один из этих сбитых с толку полуаристократичных «интеллектуалов», которые будут бесноваться, споря за столами, пока люди на улицах голодают…
– Я не буду, и, кстати, мы допускаем, что организованная несправедливость исчезла.
На это Ник посмотрел прямо в глаза Биллу.
– Хорошо, профессор, давай считать так, – предложил он.
– Что у тебя останется, кроме экономики…
– У меня останется весь мир, – перебил Ник, – где все твои проклятые теории можно, по крайней мере, реализовать и не подвергаться за это преследованиям!
– Я же сказал, что фашизм – наша самая неотложная проблема, – настаивал Билл.
– Сказал. И что?
– Тогда можно ли твою насущную проблему решить клинком справедливости или самим духом?
– Эта моя насущная проблема, как ты ее назвал, в данный момент не важна, – возразил Ник. – Твои мудрые теории ничуть меня не останавливают…
– Что делает тебя смутьяном! – улыбнулся Билл.
– Ладно, а тебя это делает реакционером нового типа… и лодырем. Все, давай выпьем скотч, а поспорим как-нибудь в другой раз.
Ник злился.
Билл поднял стакан:
– Что ж, у тебя, по крайней мере, будет с кем поспорить в этом рейсе. Выпьем за социализм!
Ник вперил в Билла слипающийся от усталости глаз:
– Пожалуйста, не дури… Я ненавижу социалистов больше, чем капиталистов.
Билл лукаво улыбнулся и запел:
– Вставай, проклятьем заклейменный, мы наш, мы новый мир построим, кипит наш разум возмущенный!..[30]
– Хватит! – нетерпеливо прервал Ник.
– В чем дело?
– Давай выпьем, но я не хочу петь Интернационал в баре – это оскорбительная пьяная выходка.
Билл чокнулся с Ником:
– Прошу прощения, за нас!
Во время этого долгого спора Уэсли без перерыва пил, в основном, похоже, сознательно желая напиться. Итингтон тем временем разговорился с кем-то в кабинке в глубине бара.
Пока Эверхарт и Мид дискутировали, мистер Мартин вернулся к Уэсли и снова тихо к нему обратился.
– Она только была – говорит, что сейчас зайдет, – сказал старик, с беспокойством взглянув на сына.
Они воззрились друг на друга с одинаковой неподвижной силой, которую Эверхарт впервые заметил у Уэсли, когда обменялся с ним долгими взглядами в баре на Бродвее.
Долгие секунды они смотрели, ничего не говоря. Затем Уэсли пожал плечами.
– Я здесь ни при чем, сынок, – проворчал мистер Мартин. – Она нашла меня и сказала позвать ее, если ты придешь. Она два месяца ждет тебя в этой гостинице. Я ни при чем.
Уэсли наполнил свой стакан:
– Знаю, что ни при чем.
Старик пристально посмотрел на сына и потер стойку полотенцем. Еще не было половины одиннадцатого, в бар набилась немалая толпа, и официантка без передышки разносила напитки по кабинкам.
– Ну, вреда не будет, – добавил мистер Мартин. – Мне надо кое-то сделать.
Он важно вернулся к работе. К этому времени пришел молодой помощник бармена и теперь яростно метался между бутылками и шейкером, стаканами и пивным краном, а заказы множились. У мистера Мартина, хоть он и двигался медленно, получалось смешивать больше напитков и наливать больше пива, и это еще сильнее подстегивало измученного молодого помощника. Музыка из патефона-автомата играла без остановки, сетчатая дверь хлопала раз за разом, когда клиенты заходили и выходили. Воздух был спертым и липким, хотя вентиляторы на потолке и гоняли повсюду пивной ветерок.
Уэсли в сердитом молчании наполнил стаканы Билла и Ника, а те с энтузиазмом погрузились в обсуждение русских и французских фильмов. Он повернулся к своему стакану и быстро его осушил; скотч обжег горло и обосновался в желудке, тепло распространяя свое крепкое таинство.
Она придет! Он увидит ее снова после стольких лет… Эдна. Его женушка…
Уэсли поджег сигарету и глубоко вдохнул горький дым: в легких мягко заныло, резкий запах обжег нос, когда дым выскользнул из ноздрей двумя тонкими струями. Он со злобой уничтожил сигарету.
Чего ей надо? Она что, недостаточно все испоганила? Маленькая дурочка, самая что ни на есть сумасшедшая, и он женился на ней десять лет назад, в семнадцать, главный простофиля города, женился на очередной глупой дочке летнего туриста, которая сбежала по пьяни.
Что ж, тем не менее они неплохо устроились… эта квартира на Джеймс-стрит с милой маленькой кухонькой. А старик поднял ему жалованье в гараже до тридцати баксов – хорошая работа, дома ждет прелестная жена. Состоятельные родители сочли ее чокнутой и плюнули, однако посылали ей чек каждый месяц, а с ним записки – мол, они надеются, что она не живет в грязи и нищете!
Грязь и нищета! Даже несмотря на то, что ему было семнадцать и он только что закончил школу, у него хватало ума хорошо заботиться о молодой жене. Не его вина, что все пошло не так: Эдна в шестнадцать была дикой штучкой. В ту ночь в гараже, когда ему позвонили из больницы и сказали, что его жена серьезно пострадала в автомобильной аварии у границы Нью-Йорка и Вермонта… он, что ли, виноват, если она ходила по пьяным вечеринкам в компании школьников, пока он работал до седьмого пота в гараже у Чарли? Покалечилась в аварии на пятом месяце. И венец всего!.. родные забрали ее в шикарную больницу в Нью-Йорке, а этот старый сукин сын, ее дядя, явился в дом и устроил скандал. Чарли вытолкал его за дверь и посоветовал идти лесом.
Уэсли ласково посмотрел на отца – тот тряс шейкером и разговаривал с клиентами. Чарли Мартин – лучший папаша на свете. Вытолкал дядю Эдны, этого сукина сына, за дверь и послал лесом, пока мама ревела, а сам Уэсли сидел в большом кресле, сокрушенный и потрясенный аварией, ложными обвинениями, всем. Это Чарли помог ему справиться…
Десять лет. Он проработал еще несколько недель в гараже, ползая в трансе, пока из нью-йоркской больницы не пошли первые письма Эдны. Она поправится, и они начнут все сначала. Она до сих пор любит его, скучает, почему он ее не навещает? Ну конечно! – ее богатой родне это пришлось бы по вкусу. Ну конечно! – она так его любила, что болталась со школьниками, пока он ночами работал в гараже.
Фу! Он слинял и правильно сделал. Посреди ночи проснулся, пошел гулять по улицам; казалось, темные деревья шелестели ему прощальную песню, и он запрыгнул на товарняк до Олбани. Так и начались десять лет скитаний; Канада, Мексика, сорок три штата, работа в гаражах, в закусочных, строительные бригады, отели Флориды, шофер грузовика в Джордже, бармен в Новом Орлеане, помощник в беговых конюшнях, на Запад с цирком, зазывала в Санта-Аните, букмекер в Салеме, штат Орегон, и, наконец, первый рейс из Сан-Франциско. Затем ленивые дни в Тихом океане, переход вокруг мыса Горн, по всему миру и обратно с подвывертом, от Японии до Нидерландской Гвианы. Десять лет… Встречи с парнями вроде Ника Мида и участие в бунте на стороне бедных индийских бродяг в Калькутте; тюрьма в Шанхае за то, что мотался за Ником, – ну да, тот был коммунистом… но Уэсли это сделал ради хорошего времяпровождения и общих принципов, в то время как Ник верил; что ж, Уэсли Мартин с тем же успехом поверил бы в ничто, кабы оно объясняло всю чертовщину, через которую он прошел; Ник славный малый, сражался за бедных испанских бродяг и получил за это пулю; а по мнению Уэсли, уйти в море уже достаточно, к черту бунты, пьянство, женитьбу и весь мир с подвывертом же. Тут главное не переживать ни о чем – моря достаточно, море – это всё. Просто оставьте его в покое, он хочет выйти в море и быть в мире, который ему по нраву, благочестивом, справедливом и здравомыслящем мире, где парень может никуда не лезть и работать по-честному.
И какого черта ей нужно теперь? Он однажды уже встретил ее в нью-йоркском ночном клубе, но она его упустила, он драпанул. К черту ее! С него по самое не хочу хватило бича…
Уэсли снова наполнил свой стакан, выпил, наполнил опять и выпил еще раз. Он так набубенится, что, когда она придет, он ее не узнает… как она теперь выглядит? К черту!.. он был уже изрядно пьян. Может, она теперь похожа на старую ведьму, зацелованную дебютантку с коктейльными кольцами вокруг глаз. В нью-йоркском ночном клубе она, конечно, выглядела постарше, но у нее была все та же фигура, тот же неугомонный смех… она пришла с высоким блондином, который все поправлял свою черную бабочку, – это было пять лет назад.
Уэсли обернулся и взглянул на сетчатую дверь… она и правда придет? Она два месяца ждала его в Бостоне?
Уэсли налил себе еще, от кварты осталось совсем немного, он наполнил стаканы товарищей – они теперь обсуждали музыку – и тем самым ее опустошил. Хотел снова разбить бутылку, как всегда поступал с этим символом пустоты – после каждой капитуляции перед ее невыполненными обещаниями. Он хотел бы разбить ее о другие бутылки в баре отца и потом заплатить ему за ущерб, – может, так и надо было поступить в Нью-Йорке, когда у него было восемь сотен долларов, надо было пойти в самый развеселый бар города и разбить все бутылки, зеркала и люстры, все столы, подносы и…
