Джек Керуак - Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)
– Ей-богу! – сказал Билл сам себе. – Давно со мной такого не бывало. Если бороться за новый мир, где лучше быть, чем на торговом судне, полном военного груза? И если строить планы новой жизни, где лучше их продумать, чем в море – на отдыхе от жизни, – а затем вернуться загорелым, крепким и духовно подготовленным к этим проклятым лживым трюкам!
Он молча мерил шагами кубрик.
«А когда вернусь, – думал он, – буду смотреть в оба… если есть в этой войне что-то неискреннее, я это почувствую, ей-богу, и поборю! Когда-то у меня были идеи – во мне была искра: погодим и увидим. Я готов ко всему… Господи, даже не верится, давно я не был так абсолютно безрассуден, но это весело, это ново, и, черт возьми, это живительно».
Билл остановился посреди кубрика и с любопытством его оглядел, поправляя очки:
– Корабль, ей-богу! Интересно, когда отчалим…
Смеющиеся голоса нарушили его мечтания. По трапу спускались Ник Мид и Уэсли.
– Готов, мужик? – крикнул Уэсли. – Пойдем выпьем виски у моего старика!
– Готов, – сказал Билл. – Сижу вот, пытаюсь привыкнуть к тому, что я на судне…
Они спустились по трапу в столовую. За одним столом сидели и пили кофе солдаты.
– Кто они? – с любопытством спросил Билл.
– Орудийный расчет, – протараторил Мид.
Молодой Итингтон сидел один с чашкой кофе. Билл махнул ему:
– Идешь? – крикнул он, тихо добавив Уэсли: – Он в моем кубрике. Не возражаешь, если он с нами?
Уэсли махнул рукой:
– Бесплатная выпивка! Чем больше, тем веселее.
Они прошли камбуз с алюминиевыми котлами, кухонной утварью по переборкам, массивной плитой и буфетной стойкой. Громила-кок заглядывал в котел, зажав в зубах кукурузную трубку. Этот рослый чернокожий стоял, раздумывая над горячим супом, и басом напевал себе под нос странную мелодию.
– Эй, Глори! – проревел Ник Мид огромному коку. – Пошли с нами, выпьем!
Глори обернулся и вытащил трубку изо рта.
– Туфта! – раскатисто простонал он. – Ребятенки нажраться собралися.
Молодой Итингтон проказливо улыбнулся:
– А ты сам-то что думал, Глори? Надо же нам запить вкус твоего паршивого супа!
Глаза Глори расширились в притворном изумлении:
– Туфта! – прогудел он. – Подлая туфта! Ребятенки поперлись бухать.
Хохоча на трапе у миделя, они слышали, как Глори снова замурлыкал.
– Да куда все подевались? – спросил Билл. – Ни души.
– Все ушли пить, – ответил Мид. – На борту, наверное, один Глори. Увидишь всех утром за завтраком.
– Субботний вечер, – добавил Итингтон.
Они спускались по сходням.
– Слыхали, что пел здоровяк? – сказал Уэсли. – Настоящий южный блюз. Когда-то давно слышал такое на стройке в Виргинии. Южный блюз, мужик.
– Куда идем? – спросил Итингтон, стильно заломив кепку.
– В бар моего старика, Южный Бостон.
– Бесплатное бухло? – добавил Эверхарт, с ухмылкой поправив очки.
– Бесплатное бухло? – провыл Итингтон. – Да ладно, я не жалуюсь… Я в Чарлзтауне промотал последнюю получку в бильярдной.
Они быстро зашагали к Атлантик-авеню. Ник Мид, который поступил смазчиком, спросил Итингтона, работает ли и тот в машинном отделении.
– Нет, я помощник кока, вчера поступил, ничего лучше уже не было.
– Тогда за каким рожном тебе кепка смазчика? – спросил Мид.
Паренек криво ухмыльнулся:
– Да просто так!
Лицо Уэсли озарилось радостью.
– Дай-ка мне эту шапку! – проворчал он. – Я ее в стакан брошу!
Он подошел к Итингтону, но паренек смеясь бросился бежать по улице, а Уэсли оленем поскакал за ним. Вскоре Уэсли вернулся в кепке, озорно улыбаясь.
– Как я выгляжу? – спросил он.
Они доехали на юг на метро и пошли в «Таверну» Чарли Мартина. Как выяснилось, то был один из самых дешевых баров, где имел честь побывать Эверхарт. Дощатые полы покрыты опилками и бесчисленными плевательницами, несколько пьяниц нависли над стаканами в кабинках, и Эверхарт отнюдь не сразу примирился с тем, что среди них была женщина с ногами-спичками.
За баром крутил радиоприемник человек в фартуке бармена, вылитый Уэсли, если не считать белых волос и оплывших челюстей.
– Старый лось, – сказал Уэсли, зашаркав к стойке.
Отец обернулся и увидел его.
Приветствие было очень простым: старший поднял руки и открыл рот в счастливом тихом удивлении. Затем перешел к концу барной стойки и, по-прежнему удивленный, протянул тонкую руку сыну. Уэсли крепко ее пожал.
– Так-так-так… – серьезно поздоровался мистер Мартин.
– Привет, Чарли, – скупо улыбнулся Уэсли.
– Так-так-так… – повторил этот стройный седой человек, все еще сжимая руку сына и глядя на него тревожно и важно. – Где ты был?
– Повсюду, – ответил Уэсли.
– Повсюду, э? – эхом отозвался отец, не отпуская его руки. Затем медленно повернулся к мужчинам, что сидели у бара и наблюдали за происходящим с гордыми улыбками. – Мальчики, – объявил отец, – встречайте малыша. Напитки за мой счет.
Как только отец решительно повернулся к бутылкам, Уэсли пришлось пожать руку полудюжине завсегдатаев.
Мистер Мартин неторопливо расставлял стаканы по стойке, будто совершал очень важный ритуал. Билл, Мид и Итингтон подсели к Уэсли. Когда все стаканы были наполнены скотчем, мистер Мартин налил себе неразбавленного в стакан для воды и медленно повернулся к сборищу. Воцарилось глубокое молчание.
– За малыша, – провозгласил он, подняв стакан.
Все, включая Уэсли, выпили, не произнося ни слова. Когда это было сделано, вечер Уэсли и его товарищей раскочегарился, поскольку старик первым делом наполнил их стаканы снова.
– До дна! – скомандовал он. – Еще по одной!
Так они и сделали.
Итингтон подошел к патефону-автомату и поставил пластинку Беатрис Кей[25].
– Мой старик был в шоу-бизнесе, – крикнул он на весь зал. И в доказательство боком зашаркал по бару, в одной руке держа кепку, а другую подняв в водевильной манере, отчего Эверхарта сотряс приступ смеха. Ник скучал. Уэсли, в свою очередь, удовольствовался тем, что наполнил стакан из кварты, которую поставил перед ним отец.
Спустя еще пятнадцать минут Эверхарт был близок к опьянению. Каждый раз, когда он опустошал стакан, Уэсли рьяно подливал. Мид погрузился в размышления, но через некоторое время взглянул на Эверхарта и, рассеянно поглаживая усы, сказал:
– Уэс говорит, это твой первый рейс, Эверхарт.
– Ну да, – сконфуженно подтвердил Билл.
– А чем раньше занимался?
– Преподавал в Колумбийском университете, был старшим…
– Колумбия! – воскликнул Мид.
– Да.
– Меня вышвырнули из Колумбии в тридцать пятом, – засмеялся Мид. – С первого курса!
– Тебя? – спросил Билл. – В тридцать пятом? Я тогда учился в магистратуре – это, вероятно, объясняет, почему мы не были знакомы.
Ник пощупал усы и задумчиво потянул их за кончики.
– Почему тебя выставили? – продолжал Билл.
– А, – небрежно отмахнулся Ник, – я туда пошел с четкой целью вступить в студенческий союз. Вышвырнули примерно через месяц.
– За что? – засмеялся Билл.
– Кажется, объяснили, что я опасный радикал и подстрекаю к бунту.
Мистер Мартин стоял перед ними.
– Все в порядке, ребята? – важно спросил он.
– Да, мистер Мартин, – улыбнулся Билл.
Мистер Мартин игриво ткнул Уэсли в плечо. Уэсли едва улыбнулся – застенчивый сын в чистом виде.
– Выпивки достаточно? – проворчал отец и взглянул трезво и проницательно, сдвинув густые белые брови.
– Ага, – со скромным удовлетворением ответил Уэсли.
Старик несколько секунд пристально на него смотрел, а затем с неуклюжей церемонностью вернулся к работе.
Эверхарт нашел нового товарища. Он с энтузиазмом повернулся к Нику Миду, желая узнать о его исключении из Колумбии в подробностях.
Ник равнодушно пожал плечами:
– Нечего рассказывать. Просто выгнали. Устроился в аптеку в центре, на Восточной Десятой улице. Когда узнал, что другие работники не организованы, отвел кое-кого в союз неподалеку. Управляющий отказался признать наше право на объединение, и мы устроили сидячую забастовку; он нанял других, и на следующее утро мы устроили пикет. Надо было видеть, как он завывал!
– Уступил?
– А куда ему деваться, старой гниде.
– А потом ты что?
– Выпейте еще, – предложил им Уэсли, наполняя стаканы.
Они продолжили разговор, а мистер Мартин вернулся и тихо заговорил с Уэсли – секретничал о личном, показалось Эверхарту.
– Скорешился с парнями, – продолжил Ник, зажигая сигарету. – Однажды ночью решили поехать в Испанию, ну и поехали. Там вступили в Интернациональную бригаду имени Эйба Линкольна. Три месяца спустя меня ранили под Барселоной, но ты удивишься куда. Медсестра…
– Ты сражался за лоялистов! – недоверчиво прервал Эверхарт.
– Да, – поглаживая усы.
– За это дай мне пожать твою руку, Мид, – сказал Эверхарт, в восхищении схватив его ладонь.
