Саймон Стронг - А 259. Всплеск ярости
— Эти «Songs For Drella» Лу Рида с Джоном Кейлом?
— Ндааа… А, прикинь, Мо Такер и Стерлинг Моррисон сидели в зале… Рид и Моррисон уже несколько десятков лет терпеть не могли друг друга, в чем и заключалась основная проблема.
— Правда, что это был конфликт Рид/Кейл?
— Один из факторов, но он оказался решающим, когда Уорхол дал дуба…
— или елки!
— … точно… Все развалилось окончательно с выходом трибьюта и альбома.
— И?
— То, что проблема не в этом. Короче… они, в смысле Рид и Кейл, выступали-выступали на сцене, выступили и решили на бис вытащить на сцену Мо…
— Надо думать! Крутейшая барабанщица за всю историю… барабанов!
— Ага… и самый крутой «Вельвет» в истории Velvet Underground, но причина проблем не в ней. Проблема в конфликте Рид/Моррисон, а Кейл и Мо, с Моррисоном не собачившиеся, полагали, что он посему не при делах. Наконец Рид уступил, и вот в чем все дело. И тогда, когда им всем пришлось решать, какую песню записывать, Рид сперва предложил «Pale Blue Eyes», но поскольку к этому моменту Кейл уже покинул группу, они посчитали, что следует выбрать то, над чем они изначально работали все вчетвером. И тогда они сошлись на «Heroine», остальное уже история.
— И все это случилось на сцене? Между основной программой и выходом на бис?
— Ндааа, к сожалению, их дискуссий нет на пленке.
— Жалко…
— Именно поэтому нам остается просто придумать, что поместить на обложку и какое придумать название, — заметил Эд.
— Знаешь, мне кажется, сюда подойдет что-ни- будь из цикла Уорхола «Знак доллара».
— Ээээхихихихихихи…
— И тогда назови его, к примеру, «Последний аллигатор Вельветов» или «Дежавю»
— Зашибенно! Короче, завтра как следует за это возьмемся…
— Ммм…
Париж, Франция (4850N0220E) Вторник, 6 июля 1971 Утро
Джим был задумчив, он сидел на большом резиновом лебеде-матрасе и изучал эффекты на свое вихляющее отражение, осторожно катаясь мелкой части бассейна к глубокой и обратно.
— Аааа… Хмммм! — изрек он.
Завтра стукнет два года со времени его межвременного экскурса, и виденное им будущее наступило и прошло почти год назад. Замыслы Джима реализовались, раскритикованные в пух и прах The Doors напряглись и записали «Morrison Hotel», выпущенный спустя полгода в феврале прошлого года. То есть, реально альбом предшествовал вдохновившему его концерту почти на шесть месяцев. Критики отозвались неоднозначно, но Джим знал, что он на верном пути. Единственно он беспокоился о том, что народ решит, что «Вельветы» пытаются подражать им, а это не совсем справедливо. И для внесения ясности Джим предложить внести больше блюзовых мотивов, что, как он понимал, отделит их творчество от творчества Лу. В результате родился «LA Woman», вышедший всего на два месяца раньше, в апреле. Альбом мгновенно принес симпатии критиков и коммерческий успех, и The Doors вернулись на накатанную дорожку. Но Джима занимали другие темы. Он думал о Нико, он давным-давно ее не видел и не представлял, где она, с кем спит, и так далее. Он только знал, где она окажется 12 сентября 1985 года. Ему пришла идея.
Всего через несколько телефонных звонков и такси до парижского отделения ОСО ВМС США Джим второй раз в жизни встал под хронорупор.
— Вам куда, мистер Моррисон? — спросил молодой лейтенантик у телетайпа.
— Брайтон, Англия, аааа, клуб «Спаз»
Лейтенант отыскал адрес в соответствующем
разделе, потом забил данные, загрузил координаты, все как тогда.
— Дата?
Джим назвал дату.
— Какое вам нужно время?
— Около семи вечера? — Джиму хотелось застать ее одну.
— Ммм, хммм. С момента вашего прошлого путешествия мы усовершенствовали временной дальномер, и хронологическая точность существенно возросла. Погрешность составляет минут пять.
— Ммм, папа не так давно упоминал этот факт, именно он натолкнул меня на мысль. Он и дата на распечатке, которую я видел.
— Я поражаюсь, вы помните все числа спустя почти два года, если вас интересует мое мнение, сэр.
— Ой, не знаю. Не запомни я их, я не запомнил бы и кое-что другое, мне так кажется…
— Ну, у нас все готово. Окей?
— Ага!
БА-БАХ! Кишки тряхануло как в прошлый раз, и вдруг Джим очутился в могильной тишине захолустной моторной лодки, откуда-то из-за помеченной звездой двери доносились звуки сочащейся воды. Джим взял себя в руки и попытался сообразить, как бы открыть ее неосязаемыми пальцами, а потом понял, что можно пройти прямо сквозь нее. Так он и поступил. Вот она Нико! Лежа на грязной постели, она дымила сигаретой, читала книжку «Mills&Boon» и, казалось, скучала. В пепельнице возвышалась груда окурков, рядом с ней никого, она явно давно одна. Несмотря на солидный возраст, выглядела она привлекательно в своей обычной черной водолазке и широких брюках, туфли валялись у кровати.
Неожиданно, без всякой объяснимой причины она отложила книгу и стянула свитер через голову. От шока Джим подпрыгнул, моментально забыв про свою невидимость. Она осталась в простом biistenhalter30, что напомнило Джиму о времени, когда они были вместе. Потом она вылезла из штанов, в белье откинулась назад, взялась за книгу и вернулась к книжке. Джим тяжело задышал, почувствовал у себя эрекцию и бессознательно потрепал себя сквозь брюки, затем расстегнул молнию и вынул член. Он приблизился к кровати и осмотрел ее лицо, постаревшее, изменившееся, уставшее, но знакомое. Свободная рука Нико легла на правый сосок, она погладила его сквозь кружево, и он быстро заострился. Джим стал медленно наяривать, головка успела сделаться скользкой от горячей смазки. Он опустил глаза на лоно Нико, она развела ноги, провела рукой по животу и зашу-ровала пальчиком, для удобства приспустив трусики, и теперь он разглядел ее пизду, не виденную сколько? два года? пятнадцать лет? Джим орудовал с удвоенной энергией. Голова Нико откинулась назад, рот приоткрылся, она облизывала языком зубы, а он слышал деловитые звуки елозящих по слизи пальцев, он слышал все звуки и запахи, чувствовал, что оргазм вот-вот обрушится на него, словно Скаммел сквозь янтарный свет, хрюкнул, изрыгнув три струи, сперва слабенькую, потом сильную, потом опять несильную, последняя забрызгала временной блок управления…
— Еб ты, — ругнулся он, пытаясь перехватить кончину в воздухе, но попадая по большой красной кнопке «ОБРАТНО», одновременно сбивая запретные для прикосновений настройки.
— Ох, БЛЯ! — завопил он, потому что в этот момент его переброшенные во времени атомы решили перестроиться параллельно друг к другу по осям невероятно искаженного временного фрейма.
— УАААЙЙЙЙ! — заорал он, а потом: — ИГГГ! НОООО! ФОНГРР! — кору его мозга сотрясали короткие замыкания, вызванные беспорядочными причудами ее составляющих.
— ПЕДРИЛКА КАРТОННАЯ! ЖОПА С РУЧКОЙ! НА ХУЙ! — неистово орал он, когда темпоральное искривление мгновенно зафиксировалось где-то веке в шестнадцатом, и именно в эту секунду Нико кончила — заметив дрожащие голубоватые очертания Джима со спущенными на лодыжки штанами и обвисшим пенисом в руке. Обалдевшее лицо его перекосила маска агонии, когда он на миг проявился в ее темпоральном фрейме.
— Donner und blitzen! Ess ist Jim Morrison!31
— вскричала она, хватая одежду и вылетая из помещения.
— НННГ! Иббл! Иббл! ФРАНЦИЯ! — выл он.
Брайтон
Понедельник, 7 часов вечера
Мы с Эдом отправились на его джэге в «Пищу овоща» в Лейне перекусить, по дороге я позвонил с сотового Сэди и условился встретится с ней в «Спазе», где планировался концерт. Потом позвонил ребятам из клуба, где они, судя по всему, рубились в шахматы, и велел им повесить нас на дверь, а они попросили забрать их по дороге, потому что им тоже хочется безумно жрать, мы их забрали, и все набросились на роста32 и 200-милли-граммовые бутылки импортной «Стеллы», споря о программе.
Добравшись на концерт, мы уже наполовину назюзюкались, Сэди обернулась, мы поцеловались, я взял ей пива. Тут подвалил кто-то из клуба и сообщил, что начинается. Ребята взяли пива и принесли его с собой на сцену разбухшего здания, Моркемб и Робинзон настроили/расчехлили гитары, а Тёрнер уютненько устроился за ударной установкой. Они маленько побрянчали, поклацали, постучали, потом обменялись кивками. Моркемб приблизился к микрофону.
— Добрый вечер… — произнес он, и они вдарили свою стандартную открывалку- инструментальную вещь «Ватерлоо и Крест». Что-то случилось с примочкой на басу Робинзона, звук шел такой, будто он играет на вантузе, но не слыша монитора, он не огорчался.
Я скоммуниздил у Эда грамм спида и отправился в сортир заторчать. Пришлось подождать, пока освободится кабинка, но до меня продолжала доносится музыка, правда, в несколько искаженном виде, и со мной была пинта. Первая песня закончилась, несколько человек похлопали, а ребята перешли к топающему каверу «Making Time» группы Creation. За дверью громыхнул душераздирающий пердеж, потом шум смывающей воды, и показался охуевшего вида парень, застегивающий молнию. Он что-то пробормотал и удалился. Я зашел внутрь, задвинул щеколду, опустил унитазную крышку, уселся на нее, потом на бумажнике разделил кристалики на две дорожки и отправил их в каждую ноздрю. Не так чтобы совсем дерьмово, пошло достаточно мягко, Эд обычно затаривается первоклассным продуктом. Я дождался, чтобы жжение в носу прошло, и сидя вот таким макаром, начал понимать, что за дверью кабинки происходит нечто странное. В сортире никого не было, когда я заходил, и я не слышал, чтобы кто-нибудь входил, правда, это был скорее не шум, а непонятное излучение. Я списал все на амфетаминовую паранойю, хотя я по жизни не отличаюсь излишней впечатлительностью, и неясно, почему приход начался так быстро. Я поднялся, потряс головой, пытаясь почувствовать ее и прочистить, высморкался в обрывок сортирного рулона, потом поднял крышку унитаза, вынул член и помочился.
